В первую очередь надоела собственная неспособность оканчивать дела. Поэтому решила пнуть сама себя, да ещё покрепче. У нас сегодня что, среда? Вот значит не позднее пятницы следующей недели (5 августа) обязуюсь выложить второй кусок текста. Если не выложу - смело и беспощадно пинайте (кроме случаев форс-мажора, но это будет заметно).
Хватит уже месяцами на одном месте топтаться, надоело.
История пятая
Город
Тёмные
Часть 1 из 3
Город
Тёмные
Часть 1 из 3
Папа, я груб и циничен.
Сам понимаешь — война.
О. Ладыженский
Сам понимаешь — война.
О. Ладыженский
Читать историю (~1 а.л./40 т.з.)
Холодно.
Холод давно перестал быть ощущением, теперь это просто знание. Я знаю, что, несмотря на начало тёплой городской зимы и растопленные камины, меня колотит озноб, и что он не доставляет никаких неудобств. Словно бы я не проживаю этот момент, а читаю о нём в старой, дурно написанной книге, не способной затронуть никаких струн в душе даже самого непривередливого читателя. Вся разница в том, что не от меня зависит когда перевернётся очередная страница этой книги и какой абзац я прочту следующим.
И буду ли сама в этом абзаце.
Холодно.
Я не чувствую, зато слышу. Холод звенит так же, как звенит налетевший на каменную стену клинок: долгий негромкий звук, отдающийся в ушах и после того, как утих. В нынешнем случае к этой высокой ноте примешиваются десятки, стони других, вся та какофония обособленного мирка, частью которого я являюсь последние... семь дней? восемь? пару мгновений? пару вечностей? В моей слышимой реальности нет такого понятия как «время», есть только ещё одна переменчивая мелодия, но я не в состоянии вспомнить сколько витков спирали она прошла. У меня нет памяти, нет ощущений, нет самой себя.
Поэтому я знаю, что мне холодно, но не чувствую этого.
В те редкие мгновения, когда я ещё могу думать, мне приходит на ум сравнить себя с хрупким, тонко настроенным механизмом, делающим то, для чего он создан. Теперь вся прошлая жизнь кажется бессмыслицей, пустым развлечением, тратой возможности быть собой. На самом деле, мне не нужно ничего кроме неясного шороха, создаваемого моей ворожбой. Этот шорох – жизнь.
Но в те краткие, болезненные секунды, когда исчезают звуки, я вновь ощущаю себя и окружающий мир. Я чувствую и холод, и усталость за гранью выносливости любого живого существа, и чужую боль, и свой собственный страх. Страха больше всего, он пауком засел где-то под сердцем, и дрожание его паутины отдаётся покалыванием в онемевших пальцах, пеленой перед глазами, ватной стеной тишины. Единственный известный мне способ справиться с ним – это вновь стать чутким механизмом, таким же, как почти дюжина прочих, от точности и аккуратности работы которых зависят чужие жизни.
Но с каждым... днём? часом? мгновением?.. разом страх становится всё сильнее и сильнее. До тех пор, пока не приходит осознание: нас слишком мало. Слишком мало хрупких, промёрзших от иного, несуществующего холода творений лукавой природы и строгих Демиургов, наделивших столь необходимым сейчас даром всего горсточку горожан.
Меньше дюжины лекарей на переживших нападение светлых Город.
Когда я понимаю это по-настоящему, холод перестаёт звучать и наваливается выматывающим, незваным сном.
Я никогда не видела Город таким… встревоженным. Охватившее его состояние не было паникой или злостью (хотя без столкновений в квартале светлых не обошлось), скорее всеобщей подозрительностью, обусловленной тем, что почти никто не знал что именно происходит; знающие же не спешили просвещать остальных. Со слов Марги мне было известно, что Совет приложил все усилия, чтобы информация о найденных нами в светлых землях чародеях не просочилась в Город, но избежать слухов о готовящемся нападении не удалось.
Когда стало очевидно, что правителям не получится и дальше играть в неведение, слух превратился в факт. Это событие позволило разжаться той пружине, какую наш дом напоминал до самого конца лета. Мы ожили. Мы стали готовиться.
Первым делом покинули Город ветераны предыдущей войны – они уехали охранять северные границы; тогда я попрощалась с Валеской и Кайлой. Хотя дедушка в годы последнего масштабного столкновения тёмных и светлых был крайне юн, его дар и опыт погодного мага оказались незаменимы в подготовке обороны. Я видела что он разрывается между желаниями оберегать свою родину и свой непосредственный дом, да и нам обоим было бы спокойней рядом, но в эти дни каждый осознавал первостепенную важность чётких, скоординированных действий. Так что пришлось мне ограничиться взятым с Кайлы обещанием писать хотя бы раз в неделю. Обращаться со схожей просьбой к леди я не стала, понимая, что на границе она не задержится. Среди членов Ордена некромантов были не только тёмные, так что собирающей информацию Валеске явно не следовало выдавать своё происхождение письмами домой. Впрочем, я не сомневалась, что она найдёт способ связаться с Кайлой, а уже он поделится со мной новостями об общем друге.
После отъезда дедушки дела пошли из рук вон плохо. Раньше весьма популярная, с этого момента «Луна» пустовала большую часть дня, лишь под вечер заполняясь от силы на треть. И дело было не в витающей в воздухе Города тревоге. Просто моя двойственная, «серая» сущность, не имевшая никакого значения прежде, теперь стала бросаться в глаза. Если светлых просто опасались, то от смешанных полукровок не знали чего ожидать. Немало подобных мне детей двух народов покинуло Город, остальные выбирали между битвой и нейтралитетом, и для многих этот выбор оказался не из простых.
Сама я знала, что, дойди до этого, буду сражаться за свой дом вместе с прочими тёмными. С некоторым удивлением я смотрела на и не думавшего уезжать Теодора; казалось, надвигающаяся война абсолютно не беспокоит человека, он всё так же проводил свои дни в развлечениях. Разве что взял за привычку иногда пропадать на день-другой, да всякий раз, стоило в трактире появиться Марге и Кристоферу, подсаживаться к вампирам и что-то с ними обсуждать вполголоса. При моём появлении разговор разом утихал, поэтому мне оставалось только догадываться о роли блондина во всём происходящем.
Немного легче стало с появлением Альдо. Я, разумеется, догадывалась, что приезд представителя Шутов в Город – более чем тревожный знак, благо Кристофер нашёл время и просветил меня на тему того, каков из себя род моего старого друга. В Защитнике говорило одно только беспокойство за мою жизнь, но мне так и не удалось соотнести все рассказанные о Вогелях ужасы с образом неловкого, чуточку нелепого Альдо. Мы умудрялись найти с ним общий язык, когда мне ещё двенадцати не было, так что я не воспринимала гипотетическое могущество сероглазого вампира как нечто угрожающее, да и как реальное тоже. Зато в его компании оказалось приятно коротать всё удлиняющиеся осенние вечера. Мы много разговаривали, стараясь не касаться темы грядущего нападения, вспоминали о совместном прошлом, просто гуляли… Дурная репутация Шута заставляла новоявленных борцов за чистоту Города держаться подальше от меня, так что наши прогулки получались весьма безопасными. Хотя, видят Демиурги, Альдо не прикладывал никаких усилий чтобы оправдать эту репутацию.
Само собой, всеобщее напряжение не могло длиться бесконечно и, рано или поздно, должно было вылиться во что-то серьёзное. В нашем случае получилось скорее что рано, хотя о конкретной дате знали немногие. Я и то больше догадывалась о случившемся, нежели имела точную информацию: просто незадолго до Длинной ночи оказалось, что всем моим друзьям срочно надо куда-то уехать. Кристофер и Альдо попытались изобрести убедительные предлоги, Марга и Теодор поставили перед фактом… Не случись оно в один день, я бы и внимания не обратила на их поездки: все четверо постоянно покидали Город и возвращались в него, иногда по два-три раза на неделе. Но не заподозрить что-то серьёзное, видя столь редкое единодушие в поступках, я не могла. Слишком много хвостов одной и той же загадки попало мне в руки за последнее время.
Они вернулись через две недели. Две недели тревожного ожидания без новостей, без возможности разделить с кем-либо тревогу, без спокойствия, зато с новой привычкой оглядываться за спину. Даже за работой было не спрятаться: поток посетителей иссяк окончательно, и мы с Гхором не находили причин держать «Луну» открытой. Демиурги свидетели, в те дни я начала оставлять зарубки на стенах, дабы отмечать уже прошедшие дни.
Зато вместе с моими друзьями в Город вернулся и покой. Совет официально объявил, что от опасности удалось избавиться и что тёмным больше ничего не угрожает. Горожане, конечно, поверили не сразу, но слухи, однажды взбудоражившие всё поселение, почти с той же скоростью возвратили нас к мирной жизни. О том, какой ценой был куплен этот мир, задумывались единицы.
Мне гадать не требовалось, я просто знала. По неловким недомолвкам Альдо, по похоронившему себя заживо в делах поместья Марге, по болезненному, выходящему за все рамки веселью Теодора… и по первый раз на моей памяти напившемуся до потери сознания Кристоферу. Защитник хуже всех перенёс эту поездку. Он перестал смотреть в глаза собеседнику, а когда я ловила на себе взгляд вампира, то находила в нём столько эмоций, что не могла в них разобраться. Лишь в одном я была уверена: за время своего путешествия Кристофер сделал нечто такое, что шло вразрез со всеми его жизненными принципами. То ли это терзало Защитника, то ли мучило его осознание необходимости, даже оправданности совершённого преступления.
Нельзя сказать, чтобы с течением времени Кристофер оправился от потрясения, скорее научился его прятать. Но меня ему обмануть было трудно. Я чувствовала, что именно он недоговаривает, каких тем старается избегать и с какими общими знакомыми не встречаться. Да и в его отношении ко мне что-то поменялось. Это была не совсем та чрезмерная забот из Герно, но стоило в его присутствии кому-то нелестно отозваться о моём происхождении… оставалось только посочувствовать бедняге, поскольку и в Городе найдётся не так много существ, способных на равных тягаться с разъярённым Защитником. Я и представить себе не могла, что мне когда-нибудь придётся оттаскивать потерявшего самоконтроль друга от его неосмотрительных жертв, дабы не допустить кровопролития.
С того момента, как ближе к концу осени Валеска и Кайла вернулись в Город, Кристофер остался единственной тревожащей меня проблемой. Дела в «Луне» выравнивались, на улицах всё больше тёмных предпочитало человеческую форму природной, Альдо начал заговаривать об отъезде домой… Казалось, мы сумели безболезненно пережить эту бурю и избежать повторения событий полуторавековой давности. Можно было вернуться к рутинной, привычной и спокойной мирной жизни, о которой я мечтала почти год. Без приключений, без неприятностей, без необходимости спасать свою шкуру и с верными друзьями рядом.
На Город напали за два дня до конца осени, на рассвете, когда я, решив окончательно наладить свою жизнь, пригласила Кристофера на долгую прогулку и обстоятельный разговор.
Реальный мир возвращается быстро: привычной слепотой, знанием о холоде, обилием звуков, заменяющих остальные ощущения. Я силюсь разобрать, что именно в этом многообразии отвечает за моё пробуждение, и несколько тактов спустя нахожу нужную мелодию. Тихий, знакомый мотив с чётким и ясным ритмом. Рядом с ним – ещё одна, едва уловимая тема, в которой узнаётся обращённая ко мне фраза. За дни работы в лазарете я привыкла воспринимать весь мир через звуки, поскольку силы до последней капли приходится отдавать дару, но в этой экономии немало отрицательных черт. Мне приходится тратить время, чтобы вспомнить каково это: думать, реагировать, отвечать словами. Всё, что не связано с целительством, оставленной в прошлой – возможно, никогда и не существовавшей – жизни.
Когда мне кое-как удаётся заверить Валеску, что я в состоянии работать дальше, леди оставляет меня в покое. Хорошо хоть Город не испытывает недостатка в некромантах; они не могут заменить лекарей, но способны удержать души раненных до тех пор, бпока мы не исцелим их тела. Вот только запах необходимой для ритуалов крови и затянувшиеся мучения ждущих своей очереди сбивают, мешают сосредоточиться. Понятно, что мне надо заняться кем-то одним, но дар тянет в дюжину сторон разом, к многочисленным источникам неразборчивого шёпота. Я не замечала этот звук раньше, но, уже потеряв концентрацию, вряд ли восстановлю её в полном объёме. После непрошеного сна-воспоминания в хрупком механизме, превращающем чужую энергию в чужую же жизнь, остаётся слишком много меня самой и слишком много моих слабостей.
Меня хватает ещё на несколько часов (теперь я чувствую время, оно струйкой холодного пота стекает за шиворот и бежит вдоль хребта). В какой-то момент дар просто перестаёт работать – так, постепенно затупляясь, однажды перестаёт резать бумагу некогда острый нож. Я силюсь наскрести в давно оскудевшем резерве последние крохи, но все личные запасы пусты, а та загадочная часть меня, что отвечает за превращение сырого ресурса накопителей в пригодную для исцеления энергию, отказывается служить. Мне нечем помочь очередному бедняге, и я бессмысленно смотрю на полусросшуюся под моими руками рану, не слыша даже ноющего зова дара.
Где-то на донышке сознания теплится равнодушная мысль, что эта тишина может остаться навсегда.
То, что случилось со мной, то ли уже происходило раньше, то ли было предсказуемо – крайне быстро я слышу рядом чужое присутствие. Поначалу это незнакомцы, но вскоре их темы разбавляет всё тот же спокойный мотив Валески. Некромантка понимает, что разговаривать со мной бесполезно, и вместо этого развивает вокруг непонятную деятельность, итогом которой становится моё возвращение к реальности. Не полное: очертания мира смазаны, звуки приглушены, голод и сонливость наваливаются так, что я перестаю контролировать тело… и всё же это я, со своим разумом и своими воспоминаниями. И ощущением жёсткого, неудобного стула под собой.
– Ашши? – в голосе леди не предсказуемая тревога, а неуверенность, будто бы она ожидает найти под знакомой оболочкой чужую личность. – Ты как?
Вместо ответа я киваю, сама не зная что хочу вложить в этот жест. Да, жива. Да, слышу. Выдержу ли?..
– Хорошо. – Удовлетворившись этой неопределённостью, Валеска начинает говорить медленно, короткими простыми фразами: – Сейчас ты пойдёшь домой. Тебя отведут, не волнуйся. Будешь отдыхать ровно сутки. Завтра вернёшься сюда. Почувствуешь рядом магию – не сопротивляйся. На время мы приведём твой дар в порядок. Дня на два или три, этого хватит чтобы помочь оставшимся. Ты меня понимаешь?
Я киваю ещё раз, одновременно пытаясь хоть что-то произнести, но получившийся звук мало напоминает связную речь. Некромантка, разочарованно покачав головой, обращается к кому-то стоящему за моей спиной. Теперь её слова настолько быстры и резки, что я даже не пробую понять услышанное. Самое главное я узнала: мне дают отсрочку ради того, чтобы я могла продолжить свою работу. Что ожидает по её окончании… я понимаю, что предстоит довольно тяжёлое время. Но это будет не скоро, а пока мне помогают встать и покинуть наполненный запахами крови и лекарств храм, превращённый в лазарет.
Дорога занимает совсем не много времени, я только успеваю кое-как рассмотреть своих провожатых. Дракон и оборотень, причём второй кажется смутно знакомым, словно я видела его когда-то давно-давно, в полусне. По обращённым ко мне словам я понимаю, что сны тут ни при чём, просто белый тигр был одним из первых моих пациентов; его сдержанная благодарность прорывается уважительным тоном и стремлением исполнить порученную миссию как можно лучше. С трудом мне удаётся уговорить своих спутников оставить меня на пороге дома, и лишь клятвенные заверения, что чары неведомых магов начали действовать и я чувствую себя гораздо лучше, заставляют оборотня отступить. Дракон же холодно-равнодушен и подчиняется решению своего временного напарника.
Я не соврала своему помощнику, но и не сказала ему всей правды, поскольку сама не понимаю легче ли мне или наоборот. Да, теперь я могу нормально ходить и разговаривать, однако даёт о себе знать неделя, проведённая без сна и пищи, на одной только чистой энергии. Хочется спать и есть; в то же время при единой мысли о любом из этих занятий кружится голова и к горлу подкатывает тошнота. Пережидая навалившуюся слабость, я устало прислоняюсь к входной двери «Луны» и принимаюсь изучать пол под ногами.
Я не сразу понимаю, что два листа бумаги, лежащих там – послания от друзей. Ещё больше времени уходит на то, чтобы поднять их и хотя бы просмотреть. Быстрый, размашистый почерк, которым покрыта от силы треть страницы, мне знаком – Теодор нередко оставлял записки со всякими мелкими просьбами или шуточками. Второе оказалось полновесным письмом, чьё авторство я определила только по подписи в самом конце: Альдо каким-то чудом удалось выкроить полчаса для подробного сообщения. Понимая, что в нынешнем состоянии чтение для меня – невыполнимая задача, я просто изучаю последние строчки. Оба послания написаны в один и тот же день, через трое суток после нападения на Город. От этого на душе становиться спокойней: если человек и вампир смогли передать весточки, значит с ними всё в порядке. По нынешним меркам это та роскошь, которая дарована отнюдь не всем.
Третью записку я нахожу на трактирной стойке, и здесь тревога оказывается сильнее слабости. Слава Демиургам, Кайла писал мало и строго по делу. Он сообщал, что вынужден покинуть «Луну» и присоединиться к остальным погодным магам; указал, где я смогу найти его, а так же поделился информацией об общих знакомых, всех, кого ему удалось найти. Приплюсовав к этим данным свои (помимо двух писем был ещё и короткий визит Марги в лазарет в первый же день его работы; тогда мне удалось обменяться с князем парой фраз и узнать, что он и Кристофер практически не пострадали), я позволяю себе облегчённо вздохнуть: это нападение не забрало у меня близких.
Я ещё думаю об этом, когда с трудом поднимаюсь на второй этаж и нахожу свою комнату. Как бы ни противился организм, но надо поспать, и тут мне на помощь приходят одолженные у Гхора снадобья. По возвращении из светлых земель мне плохо спалось, и настойки отлично разбирающегося в травах тролля первое время отгоняли кошмары. Я не уверена, что они подействую в нынешней ситуации, но никакое другое лекарство на ум не идёт.
На деле я усыпаю, даже не успев как следует устроиться на кровати, выстуженной врывающимся в разбитое окно ветром.
– Тихо-то как…
В северной, старой части Города действительно стояла непривычная тишина. Непривычная по сравнению с бедламом последних месяцев, когда рядом с домом любого не чистокровного тёмного могла собраться агрессивно настроенная толпа. Здесь же, в нескольких минутах ходьбы от наполовину опустевшего квартала светлых, шумели и ночью, и днём. Спокойствие вернулось на прилегающие к кварталу улицы всего три недели тому назад и было напрямую связано с темой предстоящей мне беседы. Поэтому, а ещё и потому, что мне нравилась древняя часть Города, я привела Кристофера именно сюда.
– Тихо.
Вампир остановился у парапета, упёр в ограждение руки и тяжело навалился всем телом. Выглядел Защитник почти умиротворённо, даже ножны с кинжалами впервые с нашего возвращения из Герно повесил не на пояс, а за спину, явно перестав опасаться внезапных нападений. С одной стороны, это был хороший знак, с другой – боль в глазах Кристофера сменилась злой тоской, и что с ней делать я понятия не имела. Но ощущала необходимость сделать хоть что-то.
– Как дома дела?
– Спокойно, – по-прежнему избегая смотреть на меня, вампир разглядывал покрытую рябью воду под нами, – все вернулись. Марга тебе привет передавал, обещает зайти на днях, как только окончательно разберётся с делами.
– Неужели? – скептически спросила я. – С тех пор как вы приехали в Город, он не только носа из поместья не казал, но даже весточки не отправил. То ли знаться не желает, то ли натворил чего…
Запланированный выпад поначалу дал такую реакцию, какую я ожидала – Защитник вскинулся и посмотрел на меня полным возмущения взглядом – но он тут же утих и ссутулился, чего за ним не водилось всего месяц назад. Только после всех этих метаморфоз Кристофер коротко возразил:
– Ты не права.
– Да? – ухватилась я за возможность развить тему. – И в чём же?
– У Марги много дел, которые никто кроме главы ветви сделать не может. Аш, не ищи второе дно там, где и первого-то нет.
– Когда у него действительно много дел, – я облокотилась на ограждение спиной к воде, тщетно стараясь поймать взгляд друга, – то ты всегда рядом. Что же за работа такая у нашего князя, что он не способен справиться с ней в течение месяца, но при этом не пользуется услугами своего главного помощника? Я достаточно хорошо знаю вас обоих и понимаю, что подобная ситуация – не из рядовых.
Кристофер промолчал, но тишина сама по себе получилась весьма красноречивая. Он всегда поступал так, когда не собирался говорить правду, считая ложь одновременно оскорблением и собеседника, и себя самого. Только меня не интересовала детская игра в молчанку, я намеревалась разговорить друга. Не чтобы выпытать всю правду о случившемся в светлых землях – я догадывалась, что это знание не прибавит мне спокойствия, да и подробности проще было разузнать у Альдо или Теодора – но Защитнику требовалась помощь. Случившееся выжигало его; в то же время в Городе нашлось бы не слишком много существ, способных облегчить чужую боль: просто потому, что моральные страдания мало популярны среди тёмных. Один лишь Кристофер с его ненормальной, нетипичной добротой мог оказаться в подобной ситуации. Я же… в конце концов, во мне ещё оставалась человеческая кровь, и что светлым действительно удаётся лучше, так это сочувствие.
– У меня что-то вроде отпуска, – наконец признался вампир.
Меня это насторожило, поскольку я действительно полагала, что нежелание Марги делить навалившиеся на него заботы с напарником – всего лишь способ князя справиться с пережитым. А оказалось, что весьма жёсткий и требовательный к подчинённым, лорд посчитал состояние своего друга достаточно тяжёлым для отстранения его от дел поместья. Да что же такое случилось?..
– Крис…
– Аш, я уже говорил тебе один раз и повторяю снова: я не собираюсь обсуждать с тобой нашу поездку! – неожиданно вспылил Защитник. И тут же зло добавил: – Потому что тебя это не касается, и потому что ты ещё маленькая.
– От Марги нахватался? – огрызнулась я в ответ. Неприятно было признавать, но визит в Герно не прошёл без последствий и для меня, я по-прежнему быстро теряла контроль. – Тогда я скажу тебе то, что говорила и ему: мне плевать считаете ли вы меня малолеткой или нет, я буду поступать как нужно. И если мне нужно, чтобы ты перестал строить из себя безмолвного страдальца и наконец заговорил, то я этого добьюсь! Даже если мне придётся вытаскивать из тебя ответы клещами, потому что молчанием ты сам себе делаешь хуже!
С добрую минуту мы, одинаково тяжело дыша, зло смотрели друг на друга. Я отвернулась первой – не признавая своё поражение, но понимая что ссора с другом ничего не даст. Кристоферу и так было непросто, не стоило добавлять, давя на него подобным способом. Он же действительно видел во мне ребёнка: обожаемую младшую сестрёнку, которую следовало оберегать от любых бед и ни в коем случае не расстраивать самому, разве что в воспитательных целях. После настоящей ссоры я бы получила не необходимую мне (ему, ему!) исповедь, а всего лишь обильный поток извинений. Подобного сорта развлечения можно было оставить и на другое время.
– Крис, я не хочу с тобой воевать. Но и ты пойми меня – у моего лучшего друга случилось что-то ужасное, а всё, что я могу…
Воспоминание, а не приносящий покой сон без сновидений. Впрочем, я даже рада: вместе с силами работа в лазарете забирает и какую-то часть меня самой, так что единственный шанс вернуть утраченное – скрупулёзно, шаг за шагом восстановить события последних дней. В голове по-прежнему туман из звуков и мелодий; приходиться полагаться на эти несвоевременные, обрывчатые сны, логикой и чутьём достраивая отсутствующие фрагменты.
Хочется продолжить это занятие, но дрёма, согнанная ворвавшимся в окно шумом, не спешит возвращаться. Я несколько минут лежу без движения, разглядывая перечеркнувшую потолок трещину – когда я последний раз спала в своей комнате её ещё не было – затем перевожу взгляд на часы. Прошло слишком мало времени, чтобы считать отдых полноценным; с другой стороны, всех отведённых Валеской суток мало для этой цели. Я ясно сознаю, что если самоубийственная ворожба в лазарете и не лишит меня дара окончательно, то восстанавливать его я буду месяцы или даже годы. Слишком…
Мысль остаётся недодуманной. В данный момент меня больше интересует возможность уснуть, нежели события отдалённого будущего. Для этого же надо найти тихую комнату.
С трудом сгибая закостеневшее от усталости и холода тело, я поднимаюсь и выхожу в коридор. В одной руке у меня письма друзей, другой опираюсь о стену. Несколько шагов не кажутся мне пошлой вечностью, но заставляют обессилено привалиться к дверному косяку, когда я останавливаюсь на пороге дедушкиной комнаты.
Я всегда приходила сюда. В тринадцать, когда целый год мучилась кошмарами о том, что меня возвращают из Города в родную деревню; в девятнадцать, когда Кайла был вынужден уехать и я осталась один на один с всё ещё чуждыми мне тёмными; пару месяцев назад, когда вызванная растущим напряжением бессонница неделю не давала мне уснуть… Последнее воспоминание дробится на части, и я спешу ухватить хотя бы один кусочек.
Картинка перед глазами настолько яркая, что кажется насмешкой памяти, подсовывающей единственный, почти ощутимый фрагмент. Эта же самая комната – чуть менее обжитая, поскольку дедушка две недели как на границе, но, по большому счёту, точно такая же. Едва пробивающийся сквозь плотно пригнанные шторы свет. Я сижу на краешке широкой массивной кровати растерянная, недоуменная – потому что у моих ног, прямо на полу, устроился Альдо. Поставив локти мне на колени и опустив голову поверх сплетенных пальцев, он смотрит в мои глаза. Чуть ли не первый раз в жизни вот так: снизу вверх. Зачем он это делает? Причины я не знаю, и, силясь объяснить себе хотя бы эту мелочь, я дотошно восстанавливаю всю ситуацию: сажусь ровно так же, смотрю в том же направлении, куда смотрела тогда…
Щелчок. Тень недавно звучавшего в разуме голоса, постороннего и в то же время знакомого. Память, как надоевшую игрушку, возвращает мне следующий кусочек забытого утра. Я сама, по доброй воле пустила Вогеля в свою голову? Да, пустила, потому что он обещал помочь с бессонницей. Я ему настолько доверяю? Да, доверяю, и он оправдывает доверие тем, что его вмешательство аккуратно, едва заметно… почти нежно. Не похоже на то, как это делали другие.
Я обрываю свои размышления на этой мысли. Сравнения будут потом, сейчас мне нужны только факты – а их я получила в достатке, вспомнив тот день. Теперь дело за отдыхом. В тепле сонливость возвращается; я тяжело, медленно двигаясь, стягиваю промёрзшую одежду и забираюсь под покрывало. Ещё достаточно светло чтобы дочитать принесённые снизу письма, но строчки плывут перед глазами, сливаясь в сплошные чернильные полосы. Из чистого упрямства я пробираюсь сквозь них, пока не достигаю последней точки. И только на границе сна и яви понимаю, что именно встревожило меня в письме Теодора.
Он просил, если будет такая возможность, написать ответ и рассказать как дела у общих знакомых. Почему-то особенно человека интересовало состояние Кристофера.
Марга мне что-то не рассказал?..
Звук шёл по воде. Резкий, громкий треск – так рвётся плотная ткань, когда приложенная к ней сила объясняется не необходимостью, а злостью. Так рвётся пространство, в которое вгрызается чужая и грубая воля. Так звучит по-настоящему опасная магия, и прежде страха я почувствовала усталое отвращение: слишком сильно мне хотелось спокойной жизни, в которой нет места подвигам и чудесам.
Вместе же с осознанием происходящего пришёл и ужас. Я оглянулась на Кристофера и по его настороженно-недоуменному виду поняла, что задавать вертящийся на языке вопрос «Что случилось?» нет никакого смысла – Защитник знал не больше моего. Но явно о чём-то догадывался, потому что когда мы помчались к источнику звука, в руках вампира были кинжалы.
Пробежка оказалась короткой, через пару минут я увидела провал открытого прямо в небе портала. Размышлять о том, какая сила требуется для подобной ворожбы, мне не хотелось, да и некогда было отвлекаться: мы свернули на площадь, над которой зияла рваная дыра прохода, и очутились в центре драки.
Бойни.
Скотом на ней числились тёмные.
Рассмотреть напавших было не сложно: пятиметровые, крылатые, белые как снег существа выделялись даже на фоне самых диковинных обитателей Города. Больше всего монстры напоминали незатейливые восковые куклы ангелов, какие на День Смены Года лепят дети: массивные тела, непропорционально длинные руки и ноги, тонкие шеи, маленькие головы с чёрточкой рта и едва намеченными провалами на месте глаз… Только эти «куклы» были вооружены огромными, вдвое превышающими мой рост мечами.
Я растерялась, разглядывая чудовищ, и именно это спасло мне жизнь. Соображай я хоть немного, доверься своей голове, а не словам приказавшего спрятаться Защитника – и меня непременно понесло бы в битву. Вместо этого я с тёмными Младших народов укрылась в ближайшей подворотне, в то время как оставшиеся на площади Старшие: два дракона, оборотень и Кристофер – отбивали атаку.
В свою очередь, именно присутствие друга не позволило мне сбежать в первый момент, а дальше пришлось подчиниться зову целительского дара: среди безучастных зрителей оказался и раненный одним из «ангелов» бес. Рана, столь серьёзная, что без немедленного вмешательства пострадавший не протянул бы и часа, заняла всё моё внимание, так что я не услышала момента окончания драки. И лишь завершив свою работу, обратила внимание на то, что количество тёмных на площади увеличилось в разы.
Нашедший меня Кристофер уже не выглядел встревоженным: его мелко трясло от волнения и ужаса, а ещё больше от необходимости хоть что-то сделать. Нежданное, но благословенное Демиургами подкрепление рассказало, что подобные нападения шли по всему Городу. Я догадывалась, какие чувства мог испытывать Защитник, зная что поместье рода подверглось атаке именно тогда, когда его там не было, и понимала, что моё присутствие – серьёзная помеха. Вампир разрывался между долгом перед семьёй и заботами о безопасности друга. Осознавая же, что заставлять Кристофера выбирать в нынешней ситуации жестоко, я приняла решение за нас обоих: добраться вместе с ним до поместья, а оттуда задворками двинуться к расположенному в западной части Города трактиру. Потому что меня тоже трясло от страха за близких, в первую очередь за Кайлу. Я понимала, что на эту неожиданную войну, ворвавшуюся в наш дом, вышли все Старшие тёмные, и не могла не бояться за дедушку. Ибо столь могущественный маг был обязан встать в первых рядах обороняющихся. Но если сражения велись сразу всюду, логичнее всего искать хозяина рядом с его домом.
Тот вариант, что нападение могло застать Кайлу в каком-то другом месте, я даже не обдумывала: у меня были и без того не слишком высокие шансы в одиночку добраться до трактира.
На моё счастье, рядом с кварталом вампиров мы наткнулись на ещё один отряд обороняющихся. Человека я заметила сразу. Он держался чуть в отдалении, предпочитая не лезть в рукопашную. Тяжело привалившись к стене, Теодор на весу перезаряжал пистолет, в то время как его соратники пытались клыками и когтями сдержать рвущегося в сторону храмовой площади «ангела». Еле слышный в общем гвалте выстрел заставил тварь пошатнуться, повисший на ней демон воспользовался заминкой и ударил туда, где у нормальных существ располагается сердце. Когтистая лапа вошла в тело по плечо, раскидала ошмётки белесой материи, заменявшей «ангелу» плоть, что-то оглушительно хрустнуло... Без единого крика монстр рухнул на землю, подставив фиолетовому от портального зарева небу обрубок шеи. Кристофер мазнул кинжалом по рукаву, стирая разом ставшую вязкой серебристую кровь.
Защитник не договаривался с человеком, на это не было времени. Они просто обменялись взглядами, какими-то полужестами – и вампир уже мчался домой, больше не оборачиваясь. Я не собиралась прощаться с Кристофером, но ощущение незавершённости, недосказанности засело иглой под сердцем. Пока мы с человеком пробирались сквозь Город, я разрывалась между страхом за дедушку и новой тревогой о вампире, а ведь были и остальные друзья, которые тоже принимали бой...
Мы выбирали самые тихие и неприметные пути. По задворкам и полным опустевших домов улицам вела я, по крышам – человек. Кажется, Теодору было безразлично, что он вторгался на территорию наиболее загадочных и опасных жителей Города. Седьмая раса тёмных, дети безликого демиурга Ифо, бога судьбы и возмездия – бестелесные ифиды не жаловали гостей, кеми бы те ни были.
Сегодня война постучалась и к ним, поэтому мы спокойно шли запретными в обычное время дорогами, держась настороже, но ничему не удивляясь. Отсиживались в стороне, когда одержимый ифидом «ангел» голыми руками рвал плоть двух других. Бежали по скользким от серебристой «крови» крышам, оставляя за собой мерцающую цепочку следов. И специально избегали нормального Города, захлёбывающегося в чужой, бессмысленной агрессии... Я понимала, что стоит мне оказаться рядом с местом сражения, и до трактира мы не доберёмся: целительский дар – не благо и не проклятие, а сама моя суть – ворочался почуявшим свежую кровь зверем. Он тянул меня к обороняющимся, тогда как... сердце? душа? разум?.. замешанный на любви страх тянул домой.
Город – тоже дом. Но единственный шанс выдержать натиск этой ярости – оберегать тех, кто по-настоящему дорог. Таким способом можно спасти всех.
Со своим даром я справлялась не всегда, и тогда Теодор чуть ли не за шкирку тащил меня в менее опасные места, чтобы перевести дух и уже осознанно продолжить путь. Я злилась на человека, потому что он мешал поступать правильно. Я была благодарна ему, поскольку он спасал мне жизнь. Я терялась в этих двух чувствах, и это было единственной возможностью сохранить рассудок.
Западные ворота, торговая площадь, задворки и крыши. Бессмысленный в обычной жизни, сейчас подобный крюк был единственной возможностью приблизиться к цели. Когда же мы дошли, стало ясно что нам предстоит ещё одно, решающее испытание. Одинокая, неуместная туча над головой, оглушающий вой ветра, хлёсткий дождь и заставляющий испуганно вздрагивать гром. От всего этого веяло знакомой, родной силой, ставшей вдруг злой и опасной. Гневной.
Кайла никогда не гневался. Он мог разозлиться, испугаться, встревожиться. Даже когда мой отец отказался добром отдать демону-трактирщику свою единственную и нелюбимую дочь, в Кайле не было ярости – лишь раздражение.
Но сегодня многое совершалось впервые.
Мы остановились в дюжине шагов от ведущей в заднюю часть сада калитки. Сквозь какофонию творимой повсеместно магии, усиленную рукотворной грозой – сплошная стена разрядов удерживала на безопасной для трактира дистанции пятерых «ангелов» – я не могла почувствовать Кайлу, да и он меня тоже. Но мне надо было попасть внутрь, и это «надо» оказалась эффективнее всех хитроумных планов.
...Дедушка, дедушка... Ты же знаешь, что, нарушая твои запреты, я иду по твоим стопам. Шаг-в-шаг. Ошибка-в-ошибку. Достижение... Мы с тобой очень похожи, несмотря на разницу в годах, крови, воспитании: весёлый, осторожный, могущественный колдун, рано променявший приключения на семью и спокойствие – и полжизни ничейный ребёнок двух народов, будущая ведьма, будущий целитель, будущий демон, ныне сплошной клубок привязанностей и обещаний.
Знаешь, дедушка... Там, где я выросла, в нас уже не верят. В «нас»: демонов, вампиров, оборотней и все семь народов. А в «нас»-тёмных верят. Говорят: «Просто такие же люди». Они начали считать, что вся разница ограничивается цветом кожи, разрезом глаз, языком. А ещё тем, кто лучше. Лучше, разумеется, они – потому что мы варвары, закостеневшие в слепой вере в «неправильных» богов; дикари, почитающие силу; безумцы, полагающиеся не на огонь и железо – на кровь и магию.
Меньшинство знает. Большинство – не верит. И этим неверием отказывает нам в... Ты знаешь, они действительно думают, что раз мы зовёмся «тёмными», то и души у нас злые, варварские и жестокие. Люди узурпировали право на любовь и дали ей имя: человечность. Даже собратьев-светлых выродками считают.
А может тоже: не верят?!
Ты знаешь, дедушка. И я знаю. О, я действительно знаю: потому что видела тебя – могущественного, свободного, весёлого... и абсолютно растерянного – когда ты узнал в чужом (чуждом!) ребёнке свою кровь. Не в своём сыне и моём отце, не во внуках – трёх не по годам рослых и крепких мальчишках – ибо они были и остаются людьми. А в растрёпанной одиннадцатилетней девчонке: тощей, угловатой, с расцарапанными коленками и крошечным язычком пламени, пробивающимся сквозь плотно сжатый кулачок. И твоими глазами, разумеется, оранжевыми глазами демона на не успевшем потерять детскую мягкость лице человека.
Конечно, ты растерялся. И эта растерянность – такая настоящая, предсказуемая... правильная – говорит о тёмных больше, чем все придуманные людьми сказки. В отличие от сказок, говорит правду.
И знаешь, дедушка, сейчас, стоя в десяти шагах от щита, поднятого тобой вокруг нашего дома, я с нежностью вспоминаю твою растерянность. Да, ревёт незваная предательница-война, подло ударившая в спину. Да, на улицах Города проливается кровь моих близких. Да, ты никогда не услышишь этих слов: потому что говорить о моей любви к тебе нелепо; люблю я друзей, а у нас с тобой всё чуточку по-иному.
Просто я иду домой. Не к демону, магу и воину, а к дедушке: с одной привязанностью на двоих, одной кровью и одной стихией...
– Идём.
Я, зажмурившись, нашла руку человека и потянула на себя. Теодор остался на месте, явно страшась лезть под бьющие в пяти метрах от нас молнии.
– Идём, – настойчивее попросила я, сопровождая слова более ощутимым усилием.
Но двинулись мы только тогда, когда кольцо сполохов, расширившись одним внезапным прыжком, загромыхало за нашими спинами.
И, конечно, одной мелодией.
Мясо потрескивает на сковороде колючим хрустальным звоном. Голову облепляют короткие пряди, иссиня-чёрные от воды и лишь на самых кончиках высверкивающие медью. В волосах (я замечаю это разглядывая своё отражение в оконном стекле, темнотой превращённом в зеркало) блестит скучное серебро. Не наследие зимних приключений годичной давности, а банальная, объяснимая седина. Я, не приглядываясь, могу начитать пять… нет, шесть нитей.
Малая цена?
Кухонные запахи раздражают до тошноты. Есть нужно, но не хочется, на огонь под сковородой я смотрю как на заклятого врага. Слишком большая и слишком пустая кухня «Луны» воспринимается чем-то неправильным, излишним… чужим. Дом, в котором нет близких, превращается в стены и крышу. Сюда уже не пройдёшь сквозь непреодолимую завесу молний, потому что силу могут заменить или любовь, или гнев.
Я не люблю стены, но и гневаться на них мне не за что.
Впрочем, они сослужили нам добрую службу – эти старые камни, соединённые в одно целое неведомо кем и неведомо когда. Я помню факт, а, значит, могу вспомнить и подробности.
Могу ли?
Память, вертлявая змея-память не даётся в руки. Царапает кожу сухой шершавой чешуёй, кусает то ухватившие её пальцы, то собственный хвост, насмешливо сверкает жёлтыми глазами ночного хищника. Слова. Обрывки ощущений. Эхо мотивов. Почему Кайла ушёл, стоило мне вернуться домой? Кого я разнимала, не давая хрупкому страху спрятавшихся в трактире Младших перерасти в панику? От кого уже меня оттаскивал Теодор, пылающий гневом звонким как налетевший на встречный удар клинок?
Нет, не вспомню. Не вспоминаю.
Пахнет пережаренным мясом и выгоревшим маслом. Понятный, обыденный запах, выворачивающий не только тело – душу. Мир… разве может в моём доме пахнуть миром, когда я насилую свою память, пытаясь заново пережить?.. прожить! войну? Когда под закрытыми веками всполохи огня, чистая ярость и чья-то боль?
Когда там пахнет кровью и бесконечно грозой?
Нынче память милостива, она отзывается на эту вспышку бессилия. Я не знаю, что было в трактире, но теперь знаю, почему покинула его. Кого повела за собой и, главное, за кем пошла. И почему мне уже не так одиноко на огромной кухне, полной теней.
В ушах звенел отголосок чужого крика: злого, гневного. Саднило ушибленное плечо, но обида оказалась сильнее боли. «Грязная кровь»?! Услышать это тогда, когда я ради своего дома готова на всё и в то же время вынуждена отсиживаться в трактире, было равносильно удару в спину.
Ещё тяжелее мне стало, когда я склонилась над выкрикнувшим оскорбление юным оборотнем. Надо было проверить, чем для него закончилось столкновение со стеной, поскольку у Теодора сдали нервы, и он явно не рассчитал силу, швыряя парня через ползала. Я и не подозревала, что человек может так вызвериться из-за меня.
Первые несколько минут (до того момента, как блондин красноречиво махнул заряженным пистолетом), оборотень сопротивлялся любым моим попыткам осмотреть его. После присмирел, хотя продолжал сквозь зубы шипеть проклятия. Моя помощь ему действительно не требовалась, синяки обещали сойти меньше чем за час, но я занялась ими – только чтобы отвлечься и не думать о творящемся за каменными стенами трактира.
Ушибов хватило ненадолго. Оставив своего несговорчивого пациента, я нарочито медленно навела порядок в зале «Луны», и, не найдя иных занятий, подошла к окну, рядом с которым обосновался человек. Теодор с мрачным усердием полировал обрывком тряпки и без того идеально чистое дуло пистолета, каждые несколько секунд поглядывая на улицу. Ясное небо отвечало неуместной и нахальной синевой.
– Как ты думаешь… – тихо начала я, сама не зная что именно хочу спросить.
– Сиди на месте! – тут же вскинулся человек, посмотрев на меня зло и слегка испуганно. – Эта драка не для нас с тобой.
– Да, но… не могу я тут торчать безо всякого дела. Нельзя так.
– Нормальная тыловая работа. – Поняв, что я не собираюсь сию же секунду бежать на улицу, Теодор вернулся к чистке оружия. – Сторожим дома, охраняем мирное население, лечим раненных. А воюют пусть те, у кого это лучше получается.
Слова человека неприятно дёрнули где-то под сердцем. Слишком холодно и взвешенно.
– Не ожидала такого…
– Я ещё в состоянии трезво оценивать свои силы, малышка. И если вижу, что меня раздавят как клопа, то зачем мне лезть на рожон?
Захотелось бросить в ответ что-нибудь хлёсткое и обидное, вроде «Трус!» или «Предатель!», но я сдержалась. Посетители «Луны» и так смотрели на светлого и «серую» охранников без особой приязни, склока стала бы искрой на пороховом складе. К тому же, я ещё в Герно убедилась: дойди дело до драки, и Теодор размажет меня по стенке. Быть может, лишь чуть медленнее, чем это сделал бы «ангел».
А если я сама следовала подобной логике, то какое имела право отказывать в ней человеку?
В сотый раз обойдя зал трактира и огрызнувшись на продолжавшего ворчать оборотня, я вернулась за стойку. Вынула из-под столешницы подаренные Кристофером ножны с кинжалами, попыталась пристроить их на поясе, но когда затея не увенчалась успехом, рассерженно отшвырнула оружие. Привлечённый грохотом Теодор посмотрел на меня с явным неодобрением и, прихватив сумку, перебрался в противоположный конец зала.
В голову полезли непрошеные воспоминания о нашей вражде в Герно.
От тяжёлых мыслей меня отвлёк звук привычный, но неожиданный в данных обстоятельствах: скрип открываемой двери. Я не столько осознавала невозможность чего-то подобного (пройти в «Луну» означало пробиться сквозь щиты Кайлы), сколько ощущала это своей сущностью. Оттого удивление моё было чем-то инстинктивным.
Добрых секунд десять в трактире висела небывалая тишина, присмирел даже юный оборотень. Да и гость не торопился начинать беседу: он стоял на пороге и, подслеповато щурясь, водил головой из стороны в сторону. Будто искал кого-то, но из-за подводивших глаз не мог опознать в размытых силуэтах нужную личность. Наконец он тряхнул головой, отнял ладонь от переносицы и с привычной чуть растерянной улыбкой взглянул на меня:
– Привет, Ашши.
– Привет-т, – я запнулась на конце слова и услышала такую же сбивчивую ругань Теодора.
Альдо ещё раз осмотрел пребывающих в замешательстве гостей трактира. Кажется, кроме нас с человеком никто не успел понять, что Шут явился сюда как друг, а значит бояться его не нужно. Впрочем, с последним выводом не согласились бы и более трезвомыслящие существа в более спокойной обстановке.
– А я за тобой пришёл, – почему-то смущаясь, признался Вогель. – Составишь компанию?
На такой вопрос я могла только ошарашено промолчать. Выглядело так, будто бы Альдо не просто не осознает масштабов нападения, но даже не знает о его начале!
– Я правильно понимаю, – попробовала я уложить все возникшие вопросы в один, – ты собираешься…
– Никуда она не пойдёт! – перебил меня Теодор. Впрочем, в голосе человека особой уверенности не слышалось – Шута он опасался с самого появления того в Городе.
– Пойдёт, – с прежней улыбкой возразил вампир. – Я хочу прогуляться, и мне в спутники нужен целитель. Вернее, не совсем мне, а тем, с кем мы, возможно, встретимся, но его должен привести я, ведь если я не сделаю этого, то ни один целитель до них самостоятельно не доберётся, что плохо, ведь, в свою очередь, это означает, что тогда они не смогут… – окончательно запутавшись в нагромождении слов, Альдо бессильно взмахнул рукой и кратко подытожил: – в общем, так надо.
– Ты конченый псих, если собираешься тащить свою подружку в эту мясорубку!
– Разумеется. А тебе не говорили, что все Вогели – сумасшедшие?
От последних слов вампира веяло чем-то чуждым. Тот вечно лохматый Шут с печальными глазами, каким я запомнила Альдо дюжину лет назад, не мог разговаривать подобным образом. Слишком холодно, слишком отстранёно, без малейшего следа неуверенности, бывшей его второй натурой. И, в то же время, не сказать что бы эти слова принадлежали кому-то другому, потому что я своими глазами видела застенчивую полуулыбку вампира и упавшую ему под ноги чашку, неловким движением отправленную в короткий полёт.
– И это причина совать в петлю чужую шею?
– Со мной Аш безопаснее, чем с кем бы то ни было в Городе. В данный момент, разумеется. – И, не давая Теодору возможности ответить, Альдо вновь обернулся ко мне: – Пойдём, малыш.
Это не было вопросом, но и приказом тоже не было. Наверное, именно поэтому я и хотела согласиться, но оставалась одна вещь, которая мешала мне так легко уйти с Шутом: «Луна». На нас с Теодором лежала ответственность за всех укрывшихся в трактире. И пускай сам по себе человек был хорошим воином, но он ничего не мог противопоставить магии, которая захлёстывала Город. Без моих способностей трактир превращался в беззащитную мишень.
Об этом не преминул напомнить и сам человек. Я слушала его ядовитый монолог молча, Шут тоже не перебивал, но, дождавшись когда Теодор выдохнется, спокойно произнёс:
– Бои здесь больше не ведутся. Светлых интересуют густонаселённые кварталы, окраины им требовались лишь для массовости и беспорядка. Сейчас сражаются за храмы, порт и… – тут Альдо замялся, виновато посмотрев на меня, – дома родов. Ашши, по дороге сюда я видел…
Да. Я и без этих слов понимала, что светлые первым делом попытаются уничтожить основных защитников Города: охотничьи кланы оборотней и боевые ветви вампиров. Род Сангре принадлежал к числу последних.
– Ты уверен, что трактиру ничего не угрожает?
– Пока – да. Но если сломают оборону центра…
– Если сломают оборону центра, – повторил Теодор с циничной усмешкой, за которой скрывалось нечто большее, – то ни один Демиург не поможет вам выбраться из этого дерьма. Но что Аш-то делать в Городе?
– Помогать.
Человек крепко задумался. Чуть ли не в первый раз на моей памяти он делал это абсолютно молча, не бормоча себе под нос сложные проклятия. Приняв же решение, блондин устало и обречённо кивнул своим мыслям:
– Хорошо… Хорошо. Но мы идём вместе – с одним тобой я нашу хозяюшку не отпущу.
Альдо радостно кивнул – точь-в-точь ребёнок, получивший долгожданную игрушку. А в следующее мгновение мы уже стояли на пороге трактира, и я вспомнила что хотела узнать, как именно Шут проник в «Луну»… Но ответ пришёл сам собой.
Я почувствовала, как тёплая, тяжёлая рука вампира ложится мне на плечи, увлекая в затянутый непроглядной тьмой дверной проём. Страх кольнул под сердце, сменился лёгким холодком, и откуда-то сверху послышалось властное, совсем не похожее на привычные интонации растяпы-Вогеля:
– Идём.
Шуты… Признанные безумцы, сумасшедшие воины, единственный клан вампиров, которому запрещено селиться в тёмных землях. Герои-Шуты, бродяги-Шуты, гончие-Шуты. Жнецы, вместо меча и щита состоящие из двух клинков, и маги, в совершенстве овладевшие навыком убийства себе подобных.
Шуты – возлюбленные и повелители теней.