Очень старая задумка. Вернее, стара не сама история, а то, о чём она - самой идее года три или четыре. Просто в основном тексте я до этих вещей не дошла. Уже не дойду.
Сказки быта
Ало-чёрное
Ало-чёрное
О мёртвом городе Давитаре говорили всякое.
Что он расположен далеко – немыслимо далеко – на юге, и что добраться до него напрямую невозможно. Только магией и безумными путями, такими же нелогичными, как само существование мёртвого города. Да и те не обязательно приведут к закрученным в ажурную вязь стенам города-легенды.
Что Давитар – выдумка компании путешественников; неудачников, не сумевших найти в своих исканиях ничего достойного, и потому сочинивших небылицу о проклятом – опасном и забытом – городе.
О том, что и легенд-то никаких нет, а есть рядовое поселение тёмных (чуть ли не деревня!), которое увидел кто-то из дневных. История со временем обросла плодами чужой фантазии, и уже в таком виде вернулась на родину.
Читать до конца (~2 стр./8 т.з.)
И ещё говорили, будто бы Давитар – то самое место, в котором после сотворения Эргала собрались ревнивые ночные боги, чтобы выбрать из своего числа семь Демиургов и дать начало семи народам тёмных. Что безликий Ифо отнял у своих детей тела, оставив им только ненасытные души, – и создал из бесполезной плоти окружившие Давитар леса и горы. Что в рыжие воды моря, на берегу которого стоит город, заманил когда-то Тай’Арун своего младшего брата Тай’Шеара; победив в затянувшемся поединке, именно здесь он сотворил первого из красношкурых детей луны. Что именно об эти мостовые разбил сосуд с душами хитрый и незадачливый бог Шедаз – и что из оставшихся в осколках капель он сотворил многочисленные Малые народы, смешав их души с водами и ветрами Давитара.О мёртвом городе Давитаре говорили всякое, поскольку мало кто знал о нём хоть крупицу правды. А побывавших там нашлось бы ещё меньше.
Редкий житель Эргала мог рассказать о бесконечных лабиринтах улиц. О населяющих Давитар существах, настолько невероятных и безумных, что было бы неправильно называть их монстрами. О домах без стен и стенах без окон. О стрельчатых железных мостах через пересохшие русла рек. О послушном как вода пламени, текущем вдоль мостовых из стекла и дерева. О вечной прозрачной ночи, не принадлежащей ни одному времени года и ни одному месяцу. О расчерченном семью белыми радугами небе, меняющем цвет в каждом районе и в каждом окне. О звёздах столь ярких, что теней в городе больше, чем неясных шорохов, - и об отсутствующей в небе луне.
О Давитаре знали единицы. И это делало его идеальными охотничьими угодьями для тех, кому в Эргале остался только один соперник: непредсказуемость бессмысленного.
Две тени выделялись даже на пёстром фоне Давитара: своей логичностью, упорядоченностью, обыденностью. Нет, и они были чудовищами – но только на взгляд какого-нибудь человека. Тёмный непременно узнал бы в алой и чёрном охотниках детей известных ему Демиургов. Дочь Тай’Аруна и того из сыновей дальновидной Ниссы, что одарён более прочих.
Их внешность, ужаснувшая бы всё того же человека, несла в себе гармонию осмысленности. Чешуя алой была мелка и крепка, когти коротки и остры, а круглые оранжевые глаза полны живого любопытства. У чёрного за спиной клубились дымчатые крылья, темнотой сравнимые с отсутствием света, а руки оканчивались узкими кистями с длинными суставчатыми лезвиями вместо пальцев. В отличие от охотницы, носившей на поясе ножны с парными кинжалами, обычного оружия чёрный не имел. Но пальцы-лезвия, такие длинные, что оставляли за охотником глубокие борозды в стекле и дереве мостовых, были смертоносней самых изощрённых клинков.
Они были чужими Давитару, эти две тени; чужими и опасными. Зверьё, населявшее мёртвый город, чувствовало эту опасность и, вопреки привычкам нормального зверья, собиралось к её источнику. За алой и чёрным, идущими через город от гор к побережью, словно тянулась полоса безжизненности. Встречая в огне и стали смерть, твари Давитара превращались в новый фрагмент декораций – ровно до тех пор, пока их тела не находил кто-то из сородичей. И тогда новая волна зверья смывала хвост этой полосы, как волна смывает след от вытащенной на берег лодки.
Охотники не оглядывались. Их не волновало, сколько тварей осталось позади и сколько ещё ждёт в продолжение этого пути, изначально обречённого на бесконечность. Они брали от охоты то, что единственное можно взять от неё помимо добычи: удовольствие.
В ход древнего, как сам Эргал, танца шло всё: кинжалы и когти, огонь и металл, заходящаяся в замкнутой агонии стихия и опасный даже для бездумных тварей Давитара контроль разумов. Очаг логики, разделённого на двоих поединка, где нет ведомого и ведущего – охотники жили отдельно от изначально мёртвого города.
Очередной перекрёсток очередной бессмысленно обвившейся вокруг себя улицы – и двух чужестранцев опять встречает новая стая, жаждущая вернуть в Давитар первозданный хаос. Когти чёрного впиваются в зверьё первыми, с равной лёгкостью рассекая окаменевшие шкуры, тёмную плоть и звенящие металлом кости. Рёв огня обрушивается на сражение с небольшим опозданием, но более не затихает ни на мгновение – лишь приглушается до дальнего утробного рыка. Пламя щедро окрашивает в алый всё, до чего дотягиваются его отблески – и охотница, на когтях которой дрожат искорки того же огня, сливается с общим безумием. Она молчит, скаля тонкие клыки в счастливой улыбке, но за неё поют срывающиеся с ясного ночного неба молнии. Им вторит треск раздираемой изнутри мостовой: расплавленный металл взмывает вверх, чтобы через мгновение застыть и стать иглами, на которых застынут уродливые «бабочки» Давитара.
Когда шипы заполняют весь перекрёсток так плотно, что невольно представляются полем железной пшеницы, охотники отступают. Под властным жестом чёрного «колосья» вытягиваются в спицы и сплетаются стальным жгутом. В отличие от спутника, алая творит свою ворожбу без единого лишнего движения, но бьющая в ажурный шпиль молния превосходит все предыдущие.
Охотники обходят изуродованный перекрёсток стороной, им не интересно любоваться своим творением. Послегрозовой запах смешивается с копотью опалённой плоти и бьёт в спину, но послушный ветер быстро разносит аромат по всему Давитару. Это притягивает новых зверей и новые битвы, замыкая их в бесконечный круг – до тех пор, пока охотники не решают прервать свою охоту.
В Давитаре нет рассветов и нет луны, поэтому в рыжей морской воде отражаются лишь разноцветные звёзды. Этого малого, и вокруг двух чужестранцев прямо в воздухе развешаны язычки пламени: оранжевого и голубого. Их свет красит шкуры охотников витражными пятнами, но ещё контрастней смотрится светло-алое на сером: руки охотницы, скользящие по груди её спутника. Под этими прикосновениями стираются затянувшиеся коркой царапины и успевшие налиться зеленоватой синевой ссадины. Остаются только разводы крошащегося бурого песка – засохшей крови.
Напоследок смахнув кончиками пальцев лиловую тень со скулы охотника, алая отступает на полшага. Под заинтересованным взглядом холодных ярко-синих глаза она вытягивает из жилетного кармана платок и, смочив его водой из фляги, принимается оттирать кровь с рук. Затем с прежним молчанием подносит сложенную острым уголком ткань к лицу чёрного.
Когти-лезвия осторожно сжимают узкое запястье, кажущееся хрупким даже несмотря на плотную вязь чешуек. Отчётливо скрежещут цепляющиеся друг за друга зазубрины на отливающих металлом кромках, но алая не пытается высвободиться из опасной хватки. Чуть склонив голову, она с вопросительной улыбкой смотрит на охотника: как его когти скользят по её предплечью, сминая и без того закатанный рукав рубашки, как ухмылка оголяет голубоватые острые клыки. Когда чёрный слегка наклоняется чтобы прикоснуться губами к центру доверчиво раскрытой ладони, охотница на мгновение прикрывает глаза. Его внешне невинный жест почему-то смущает её.
Случайно встретившись где-нибудь на оживлённых улицах Города, они раскланиваются как давние, но не слишком близкие приятели. Старинная договорённость: не всем нужно знать, что их связывает на самом деле. Тем более в Городе – здесь слишком много любопытных ушей и слишком много болтливых языков. Столица северных земель буквально живёт слухами.
Конечно же, есть некоторый… круг общих знакомых, знающих правду. Об отношениях, которым уже не один десяток лет, и о характере этих отношений. Таиться от близких не видят смысла оба: ни Алеф, ни Сангре; друзьям известны ещё и не такие тайны. Вот посторонние – другая история. И дело не в возможном осуждении толпы: его дети, её происхождение… Мешают статусы, которым приходится соответствовать.
Но у них есть одна тайна, в которую никто не посвящён: ни её семья, ни его брат.
Ночи Давитара принадлежат только двоим: алой охотнице и чёрному охотнику. Весёлые, яростные, безумно опасные… эта тайна не делится иначе, кроме как напополам. Потому что Алеф и Сангре навещают мёртвый город не ради добычи и даже не ради развлечения.
Ночи Давитара предназначены для доверия.