Необязательный авторский комментарий:
Текст сырой, признаю честно. Особо не вычитанный. Потому что для меня это не рядовая сказочка, а акт психологической помощи из серии "помоги себе сам". Ну или способ обложить трёхэтажным человека, которого обложить в жизни нельзя.
Вообще, спасибо отцу за эту идею: прописать мстю в тексте. Вот сегодня в перерывах между подготовкой и подготовкой прописывала... с превеликим садистским удовольствием. Можно. Когда поступают настолько не по правилам - можно ещё и не так завернуть.
Ну и если этого кого-то интересует... вот эти два мальчика - из тех персонажей, с которыми мне когда-нибудь предстоит долгая продуктивная работа. У них своя повесть. Вопрос в том, когда я до неё доберусь.Сказки быта
Мелкая пакость
– Ну и… ну.
Януш насмешливо вскинул брови и покосился на стоящего за его спиной Штефана. На суровом лице бывшего наёмника смесь удивления и брезгливости написана была крупными, чуть ли не светящимися буквами. И Януш в целом разделял это отношение, только в его личное «ну и ну» примешивалось ещё и исследовательское любопытство.
Старичок действительно был преотвратнейший. Щуплый, маленький (отнюдь не высокому Янушу он едва доставал до груди), с растрёпанным белесым пушком вокруг красноватой лысинки-тонзуры. Тёмные крысиные глазки смотрел из-под клочков седых бровей зло и цепко, а застывшая на дряблой нижней губе капелька слюны так и норовила сползти на утыканный серой щетиной подбородок.
Читать до конца (~8,5 т.з./2,5 стр.)
А ещё старичок очень много кричал. Сыпал отменной бранью, удивляя остановившихся в дверях егерей как глубиной познаний и обширностью лексикона, так и неожиданно звучным голосом. Януш ещё удивлённо фыркнул: эта медная труба мало вязалась как с тщедушным тельцем, так и с выливающимися из неё потоками грязи.
– Интересный экземпляр, не находишь? – чуть отклонившись, Януш обратился к заворожено внимающему брани напарнику. – Так даже и не пойму, какого вида это непотребство.
– Дрянь редкостная, – сквозь зубы прошипел Штефан, но особой злости в его голосе не слышалось. Ещё пару секунд поизучав беснующегося старичка, егерь неуверенно предположил: – Домовой какой-нибудь рехнувшийся?
– Как ты мог заметить, находимся мы отнюдь не в жилом доме, – с привычной менторской насмешкой в голосе возразил Януш. И в подтверждение слов хлопнул ладонью по дощатой стене полуразвалившегося сарая.
– Тогда не знаю. Конюшный, леший подзаборный – мало ли дряни на свете развелось?
– Дряни-то много, да прежде она неплохо классифицировалась… – В задумчивости потерев пальцем висок, Януш шагнул глубже в пропахшее сеном и мышами нутро сарая. Забившийся в дальний угол старичок на миг осёкся, но тут же возобновил перечисление родственников егерей и тех непотребств, которыми они должны были друг с другом заняться. – Лепрекон? Ни один «сапожник» не напялит на себя клетчатую рубашку, да ещё со столь рваной круткой. Цверг? Такие на поверхность просто так не суются, да и акцента у него я не слышу. Румпельштильцхен? Соломы-то тут достаточно, а вот золота не наблюдается. Дворф? Кобольд? Квасир? Флуктуация сумерек?
– Альба, успокойся! – Тяжёлая рука Штефана упала на плечо Януша ровно в тот момент, когда он резко выдохнул, озарённый внезапным предположением. – Чем бы это ни было, нам обещали за него десятку. Стукнем его да вытащим – там уж будешь разбираться, под какую закладку это чудо пихать.
– Тебе лишь бы стукнуть, Фараго, – вслед за другом переходя на фамилии, неприязненно отозвался Януш. – У нас тут уникальный образец ранее нигде не задокументированного произвольного обретения гуманоидной формы; неужели тебе совсем не интересно?
– Не интересно. Этот твой «образец» напугал полдеревни, хозяйскую дочку до трёхдневной истерики довёл, нас с тобой обложил так, что у меня вода во фляге протухла… нет, абсолютно не интересно.
– Ты неисправим.
– Зато хорошо стреляю.
– Как бы это не стало единственным твоим достоинством, Штефан.
– Ты на что это намекаешь, сухарь переученный?!
– Я? Намекаю? Побойся святых, друг мой, я в жизни не опускался до такой низости. Если мне хочется сообщить кому-то, что он недальновидный, неотёсанный дубоголовый чурбан, пригодный только для растопки печи…
– Альба, бесов тебе в…
Тут окончательно позабытый егерями старичок громко взвизгнул и выскочил на середину комнаты. Охотники, даже не переглянувшись, бросились вперёд. Штефан успел первым: схватил коротышку за плечи, резко дёрнул вверх и на себя. Послышался громкий, плотный треск, с которым обычно рвётся крепкая ткань. Януш, уже не торопясь, убрал нож, ухватил двумя руками хвост валяющейся у него под ногами верёвки и со всей силы рванул её на себя. Заваленный досками и мелким хламом груз выскочил с влажным хлюпом, пару раз отскочил от земли и упал рядом с егерями.
– Нёфвил, только в человеческом обличии, – довольно констатировал Януш, вслед за Штефаном выходя на солнечный свет. Верёвку он уже намотал на руку, и груз, оказавшийся оплетённым белесыми корешками ядром, волочился следом. Почти таким же образом Фараго тащил притихшего, но брыкающегося старичка, с той лишь разницей, что кусок верёвки в его руке был короче и сразу переходил в тоненькую косичку на затылке коротышки. – Их перед Шабашем выползает что грибов после дождя. В общем-то, нечисть мелкая, неопасная; питается направленными на неё отрицательными эмоциями. Вон какой корень отрастил… того гляди, в соседнюю бы деревню перебрался. А то и в город. Но облик человеческий… такого раньше точно не было; ни в одной книге не упоминается.
– Мог бы и раньше рассказать… прежде, чем называть меня дубовым чурбаном.
Януш в очередной раз за день покосился на приятеля. Было видно, что ворчал Штефан больше для порядка, на деле весьма довольный результатом; нечисть накануне Шабаша предпочитали обезвреживать, а не уничтожать. К весне мелочь помирал сама, зато у Стаи оставалось меньше причин обвинять людей в нарушении договора.
– Это был единственный способ его выманить на достаточное расстояние. Всё равно, что помахать флягой перед лицом умирающего от жажды: нёфвилы не переносят, когда ссорятся в их присутствии, но не с ними.
Штефан хмыкнул и промолчал, так что до опушки, где они оставили своих коней, охотники добрались в тишине. Успокоился даже старичок, теперь понуро брёдший вслед за егерями.
– Ладно. С ним-то что будем делать? – Не желая лишний раз оглядываться на коротышку, Штефан поднял кулак с зажатым в нём хвостом верёвки. – Не в город же эту дрянь тащить.
Януш, занятый тем, что привязывал к седлу отрезанный от нёфвила корень, бросил короткий взгляд поверх плеча:
– По дороге выбросим в лес, корень – в Академию на изучение, потом сожжём. Новый отрастает месяцев пять-шесть, не меньше. А к тому времени наш друг либо попадётся на глаза нашим же коллегам, уже не связанным пред-Шабашными обязательствами, либо истает сам – от голода. Либо, что более вероятно, его задерут свои же.
Доселе вялый и покорный, на этих словах нёфвил с такой силой рванул к Янушу, что задымилась перчатка Штефана, сжимающая конец верёвки. Старичок уже всем тельцем набросился на ядро, когда Альба безо всяких видимых усилий ухватил его горло и на вытянутой руке поднял в воздух.
– Не пос-с-смееш-шь, – хрипел нёфвил, вцепившись в запястье Януша и пытаясь разжать его пальцы, – С-стая… я из-с-с С-с-стаи… не с-смееш-шь… умр-рёш-шь…
– Да? – с очень вежливым недоумением в голосе спросил егерь. Согнув руку, он поднёс лицо старичка почти вплотную к собственному.
– Ох-хотник… Ш-шабаш-ш… С-за…
Нёфвил испуганно осёкся. Януш улыбался ему: широко, фальшиво, как улыбаются площадные паяцы на бесплатных представлениях. Но эта улыбка демонстрировала главное: заметно более длинные, нежели того требовала человеческая природа, клыки.
– Если ты хочешь встретиться на Шабаше – встретимся на Шабаше, – Януш продолжал улыбаться, свободной рукой подтягивая ремень подпруги, – но советую последовать моему доброму совету и сбежать куда подальше. Иначе…
Они молча изучали друг друга почти минуту: вампир и висящий в его руке нёфвил. После чего Януш разжал ладонь, и плюхнувшийся на землю старичок засеменил всеми конечностями – по-собачьи, на четвереньках убегая в лес. Егеря проводили его взглядами.
Уже после разговора со старостой, после расписки за полученное вознаграждение и после выезда из деревни Штефан рискнул нарушить молчание Януша. Осмотрев слепо глядящего под ноги своему коню напарника, охотник поинтересовался:
– А у тебя было это «иначе»? То есть… ну, что бы ты стал делать, если бы этот… нёфвил не повёлся на твои вампирские штучки?
– Не знаю, – на удивление безмятежно отозвался Альба. – Попросил бы тебя пристрелить его, пока он не додумался увязаться за нами и выкрасть корень. Без него эта погань всё равно ничего не может.
– Но не свернул бы шею?
– Нечисть. Бесполезно, сам знаешь. Только серебро.
– Альба, ты невозможен… почему всю грязную работу за нас обоих должен делать я один?
– Потому что ты это умеешь, Фараго. А я так… закладочки распихиваю.
«Обиделся, – с отчётливой ясностью понял Штефан. – Жалованьем клянусь: обиделся! Червь книжный, вона как взвился».
И до самого обеденного привала бывший наёмник размышлял о том, что только ему с его везением мог достаться в напарники занудный восьмидесятилетний вампир, склонный обижаться на пустяки как какая-нибудь юная барышня.
Сам же Януш, позабыв и о разговоре, и о приятеле, рассеянно поглаживал притороченный к седлу корень нёфвила. Судя по тому, как восторженно подрагивали длинные бледные пальцы, в голове вампир доканчивал пятую страницу высокоинформативного описания уникального старичка.