Доделывать его не буду, серийный тег вешать - тоже. Ибо халтура редкостная. Два месяца на две страницы - по объективным причинам нельзя так делать.
Ну ладно, хотя бы поработала со списыванием образов с реальных людей. И ещё мне название нравится. Название - лучшее в тексте.
И вообще, на фоне перегруза сопроматом пребываю в состоянии меланхоличной неудовлетворённости собственными умственными способностями.
Сказки быта
Из пункта «А» в пункт «Б» выехал поезд
Читать полностью
(~ 2 стр./9 т.з.)
Мерный перестук-шорох колёс Женя перестала замечать на второй день. Вернее, ей казалось, что день был вторым – за окнами купе царила зеркальная тьма, в какой бы момент девушка ни смотрела на них. Неясные громады теней, тусклые огоньки да чернильный контур собственного лица – всё, что можно было увидеть на покрытом разводами стекле.(~ 2 стр./9 т.з.)
Вместе с отсутствием дня и ночи отсутствовали и любые другие проявления времени. Женя спала, когда ей хотелось спать, ела, когда ей хотелось есть (в одном из соседних купе всегда находилось что-нибудь съестное из меню студенческой столовой: то склизкие макароны с пропахшей луком и перцем котлетой, то тарелка жидкого борща, то яичница с розоватой разбухшей сосиской), по первости исследовала вагон. Вагон был самый обыкновенный, купейный; очень напоминал тот, в котором Женя когда-то приехала в Питер. Обшарпанные стены, сломанные щеколды на дверях, намертво забитые окна и лёгкий, но вездесущий запах сырости. Разве что было очень чисто и очень тихо.
Первое время Женя и вовсе думала, что в поезде она одна. Тогда, оправившись от первого шока (уснуть в собственной постели в общежитии, а проснуться непонятно где, да ещё под перестук колёс – такие потрясения не для вчерашней студентки), девушка осмотрела вагон и обнаружила девять пустых купе, а так же две запертые двери по торцам. Поняв, что события, поспешно принятые за злую и неудачную шутку, на деле являются чем-то более странным и менее понятным, Женя испугалась. До паники, до неконтролируемых слёз и полукруглых лунок, оставленных впившимися в ладонь ногтями, до невнятных мольб в пустоту. А за страхом воцарилась апатия. Невозможность сделать хоть что-то породила такое равнодушие, что Женя пришла в себя лишь два сна спустя.
Когда услышала чужие, тяжёлые и размеренные шаги.
Про себя Женя назвала его Проводником, хотя тёмный человек (человек ли?!) ничем не напоминал работника железной дороги. Девушка видела его только мельком; перепуганная, она забивалась на верхнюю полку и оттуда рассматривала случайные отражения в стёклах, окнах и мутных зеркалах.
Проводник… высокий человек, несомненно мужчина. С ног до головы одетый в чёрное. Женя постепенно, по одной улавливала подробности: широкий разворот плеч, длинные прямые волосы, распахнутый тканевый плащ до колен с тремя белыми полосами на рукаве… Лица Проводника она не видела, лишь мелькало неестественно бледное пятно, перечёркнутое спутанными прядями. Женя даже не была уверена, что у него есть хоть какое-то лицо: чёрный человек молчал, держал голову опущенной и иногда двигался по коридору с таким грохотом и топотом, будто был абсолютно слеп и при этом шагал не по пустому проходу, а по захламлённой полосе препятствий.
В купе Проводник не заглядывал, хотя исправно дёргал каждую дверь, проверяя заперт ли замок. Женя быстро, после первого же его визита, наловчилась запирать дряхлые щеколды снаружи, используя разогнутую заколку; так она сбивала Проводника с толку, не давая ему определить, в каком купе скрывается.
Порой девушку посещало желание выйти навстречу, чтобы хоть что-то узнать о никогда не останавливающемся поезде, бесконечной ночи за окном и своей дальнейшей судьбе. Но в ответ перепуганное воображение рисовало искажённую мутными зеркалами и царапанными стёклами фигуру, и Женя понимала, что у неё не хватит храбрости. От природы не слишком решительная, она предпочла бы всю жизнь просидеть на подпрыгивающей в такт колёсам полке, нежели переступить через себя и через свои страхи.
Женя и сидела. Третий сон, четвёртый… после пятого рядом с полной тарелкой гречневой каши (недоваренной, зато крепко пересоленной) она нашла потрёпанную книжицу в мягкой обложке. Дешёвенького детективчика, мятого и разлохматившегося, хватило до следующего сна. А после Женя стала регулярно находить подобные мелкие подарки: то сборник кроссвордов, заложенный огрызком простого карандаша, то наполовину исписанную крупным детским почерком тетрадь с задачами по математике, то старенькую электронную игрушку из детства – про волка из мультика, ловящего яйца в корзину. Кто оставлял подарки, когда и зачем, Женя определить не смогла, но поверить в благосклонность Проводника у неё тоже не получилось.
Перед девятым сном всё пошло вкривь и вкось. Простенький, уже налаженный быт Жени, успешно маскирующий страх, разбился о звуки. О песни, которые она слышала сквозь дребезжащую купейную дверь, и петь которые мог только один человек.
Человек ли?..
Проводник пел на русском, и Женя отчётливо слышала подкреплённые гитарными аккордами слова. Самые разные тексты: о метаниях души, о каких-то непонятных событиях, о любви и праздниках – медленные, затяжные баллады и весёлое треньканье на двух-трёх аккордах. Обычный репертуар студенческого общежития, вот только для полупьяного студента у Проводника был слишком хорошо поставлен голос. Глубокий, низкий баритон, временами почти уходящий в бас… голос не юноши, но и не старика. Кого-то сильного.
Женя боялась.
В непонятном поезде, который ехал как минимум ниоткуда и уж точно в никуда – вариации чистилища для тех, кто не грешил, но и не был праведником – обычные вещи приобретали гротескные очертания. Дворовые аккорды, разученные за пару часов, звучали грознее похоронного марша; случайный попутчик виделся родственником Харона; а центром мира стала повисшая на одном шурупе щеколдная петля. И время, которое давным-давно перестало течь, отмерялось скользящей по грифу гитары рукой.
Сквозь страх Женя ещё пыталась считать песни, но всякий раз сбивалась и путала десятую с первой. Одно она могла сказать точно: играл Проводник долго, пока его голос не начал срываться на хрип. И даже замолчав, он ещё некоторое время терзал гитару, извлекая рваные скрипучие звуки. Потом они обернулись знакомыми шагами, неуверенными и тяжёлыми, а после и их перекрыла громогласная тишина поезда: смесь стука, скрипа и шороха, все эти дни не утихавшая ни на мгновение.
После жуткого концерта Проводник не появлялся два сна к ряду, и Жене хватило этого времени, чтобы немного успокоиться. Она вернулась к рутине существования без особого смысла, нашла в коридоре целую стопку книг (в большинстве своём школьных учебников, но попалась и художественная литература), начала вести некое подобие дневника… Страх ушёл, а вместе с ним пропало и хрупкое любопытство.
Проснувшись после очередного вязкого сна без сновидений, Женя первым делом почувствовала чужое присутствие. Паника прокатилась жаркой волной, заставляя тело окаменеть, а глаза плотно зажмуриться. Довольно долго Женя только и могла, что слушать чужое дыхание и шорохи, но в конце концов игнорировать вторжение стало невыносимо. Спрятавшись от всего мира в купе невозможного поезда, девушка уже не могла спрятаться от своего единственного попутчика под тонким казённым одеялом.
Тогда она обернулась.
Проводник оказался совсем не таким, каким виделся Жене в кривых отражениях и неверных зеркалах. Да, широкоплечий, высокий, весь в чёрном… рядовой неформал лет двадцати восьми-тридцати. Сквозь полуопущенные веки разглядывая свой кошмар, Женя с истеричным весельем отмечала, что больше всего Проводник напоминал готическую мечту пятнадцатилетней бунтарки: узкие тёмные глаза, почти прямые брови вразлёт, падающие на лицо чёрные пряди… Жене было далеко не пятнадцать, да и испуг последних дней тоже сказывался, но в первый раз у неё зародилась мысль о бессмысленности взлелеянной паники.
Ещё он почему-то не обращал ровным счётом никакого внимания на разглядывающую его девушку. Ссутулившись по другую сторону откидного столика, Проводник листал лежащую перед ним тетрадку – Женя даже не сразу сообразила, что это был её дневник. А когда поняла, не сумела удержать возмущённого восклицания.
Проводник не отреагировал, разве что перевернул страницу и чуть выдвинулся вперёд, ловя тусклый свет потолочной лампы. Женя, поначалу испугавшись собственного необдуманного поступка, окликнула парня ещё раз, и ровно с тем же эффектом. Тогда она рискнула подняться с узкой вагонной полки и подойти к своему «чёрному человеку».
Это было странное ощущение – ощущение ли вообще? Если у слова «Нет» и было материальное воплощение, то Женя столкнулась именно с ним. Не стены и не сопротивление, просто мягкое «Не стоит» ощутилось во всём сразу: в мелькнувшей на краю зрения тени, в мигнувшей лампе, в стегнувшем по босым ногам порыве сквозняка. Девушка не рискнула перечить этой силе. Медленно опустившись обратно на скомканное одеяло, она сложила руки на столике и принялась ждать.
Ждать и разглядывать своего совсем уже не пугающего спутника – это всё, что ей осталось. Видимо, таковы были правила существования этой реальности: вечное движение, незатейливые подачки и не видящий тебя призрак в попутчиках.
Или призрак – ты?
Дочитав, Проводник уставился в окно. Он чему-то улыбался, окончательно разбивая привидевшейся Жене готический флер – мальчишеская улыбка с забавно поджатыми губами скидывала с широкого лица ещё лет пять. С тем же выражением достав из внутреннего кармана карандаш, парень поудобней устроился за хлипким столиком и принялся неторопливо черкать в дневнике.
Конечно, Женя могла подсмотреть, что именно он ей пишет, но в этот раз «Не стоит» было сугубо внутренним – хоть и таким же непреодолимым. Лишь когда за парнем, скрипя, закрылась дверь, девушка повернула к себе оставленную раскрытой тетрадь. Крупными дрожащими буквами был исписан весь разворот.
И начиналось письмо совсем не страшно:
«Здравствуйте!
Меня зовут Лёша, и я – ваш «Проводник»…