Огрызки

[taverna]

    Пара не связанных между собой и не вычитанных клочков текста. Просто захотелось.

   

Огрызок первый

Когда Дани вместо офиса указывает на прилегающую к нему малоприметную дверцу… Нет, конечно же Ив не пугается. Но что-то у него внутри дёргается. Нехорошо так, предупреждающе. И он не дурак игнорировать это предчувствие, но ещё больше он не дурак спорить с Дани, когда она такая: тихая, вымотанная и предельно сосредоточенная на чём-то, что явно не имеет никакого отношения к ремонту его кораблей.
    Так что Ив послушно проходит вперёд, дожидается, пока зайдёт Дани, затем когда с тихим шорохом закроется дверь – и только после этого поворачивается, чтобы тут же схлопотать в челюсть.
    Не пощёчина, не затрещина, и даже не болезненный тычок под рёбра… полноценный – Ив бы даже сказал хорошо поставленный и отработанный – правый хук. Несмотря на всю возню с деликатнейшей электроникой, у Дани, когда ей надо, чертовски тяжёлая рука.
    К тому моменту, как Ив полностью разгибается (больше стряхивая с себя боевую стойку, поскольку рефлексы – штука неподконтрольная), в поле его зрения появляется холодный термопак. Дани всё с той же целеустремлённостью прижимает его к челюсти Ива и смотрит. Долго и прямо в глаза.
    – В следующий раз ты будешь уходить последним не потому, что твоих ребят ждут семьи, а тебя – нет, а потому, что ты начальник. Понял, балбес?
    Ив медленно кивает, придерживая ладонь Дани у лица. Не потому, что понял (не так же сразу!), а потому, что её абсолютно устраивает существование «следующего раза». Даже в формате «когда», а не «если».
    Здорово.

   

Огрызок второй

Одно из последствий сосуществования в старом доме с плохой звукоизоляцией, расположенном на значительном удалении от других домов и оживлённых трасс, это вызубренная наизусть – на слух – повседневная рутина твоего соседа.
    По ночам Маргир мог с точностью до полужеста определить каждое движение Ника. Во сколько он забирается в постель, когда откладывает непременную книгу или журнал, когда выключает прикроватную лампочку. Куда и насколько порой уходит посреди ночи (мягкий шорох босых ног по деревянному полу, скрипучий протест рассохшейся лестницы, обязательно задетый хвост перил, стук дверцы холодильника; нож, доска, хлебный пакет – и ровно тот же путь назад). Первые несколько недель эти походы непременно будили его, теперь Маргир если и просыпался, то поутру об этом не вспоминал.
    Впрочем, последний месяц виновником ночных пробуждений был не Ник (не то чтобы он забросил свои неурочные перекусы), а жаркое южное лето. За тринадцать лет Маргир так к нему и не привык, и двадцать пять градусов июльскими ночами несколько портили ему жизнь. Он всегда был верным сыном родной Атлантики, и Гудзонов залив за окном здорово отличался от нынешнего Средиземного моря.