Вторая часть
Шаман, Который Упал с Небес
(часть первая)
(часть первая)
Любая достаточно развитая технология неотличима от магии.
Третий закон Кларка
Третий закон Кларка
Первой Джим осознал темноту. Неплотную, рыхлую – скорее вырезанную из неприметного закутка большого города, нежели родственницу космического мрака. В центре этой темноты чуть более светлой тенью выделялось нечто небольшое и прямоугольное. Вернее, Джиму показалось, что оно прямоугольное. Почти с той же вероятностью тень могла быть и кругом, и квадратом; края дрожали и размывались, безо всякой чёткой границы вливаясь в окружающую черноту.
Даже через несколько минут пристального изучения тень не стала резче или понятней. Тогда Джим зажмурился и переключился на остальные чувства. Осязание подсказывало, что он лежит, и что под ним что-то мягкое и одновременно неприятно-колючее. Обоняние ловило горький запах застарелого пота и почти перебивающие его – влажной земли и свежесорванной травы. Где-то вдалеке слышалось присутствие людей; их голоса звучали едва различимо, и Джим не мог разобрать даже пары слов.
Меньше всего толку было от памяти.
Читать до конца
(~ 15 стр./44 т.з.)
Вспоминалось многое, но всё не то. Кто он, сколько ему лет и откуда он родом (инженер, тридцать шесть, Бруклин). Как четыре года строил летун. Как несколько дней назад впервые поднял его в воздух. Как посреди намеченного маршрута был вынужден остановиться, потому что теория и лабораторные эксперименты не выдержали столкновения с реальностью. Как сажал несчастную, скрипящую и воющую машину в гущу джунглей, так и не найдя ни клочка чистой замели. Как, разбив лагерь и включив тревожный маячок, принялся ждать спасателей.(~ 15 стр./44 т.з.)
Утро после первой ночёвки Джим тоже помнил до последней детали. А вот с полудня – с того самого момента, как он от скуки по локти зарылся в потроха летуна – начиналась пустота. Джим некоторое время потыкался в неё, но попытки вытащить из головы воспоминания, которых там явно не было, увенчались лишь злой болью в висках. Джим осторожно их потрогал и совсем не удивился, кончиками пальцев почувствовав что-то подсохшее, но всё ещё липкое.
Сотрясение объясняло испортившееся зрение и потерю памяти. Правда, оставались дальние голоса и запах травы, но Джим решил, что разберётся с ними позже, когда его голова не будет раскалываться от любой случайной мысли.
Очнувшись второй раз, Джим решил, что первый ему наполовину приснился. Темнота никуда не делась, но стали различимы силуэты: три деревянных стены, решётка из прутьев вместо четвёртой (вот за ней сохранилась густая чернота), чёткий проём затянутого чем-то бежевым окна. Неподалёку от него располагался низкий прямоугольник двери; её доски прилегали друг к другу настолько неплотно, что можно было заметить тонкие полоски света.
Насколько Джим мог рассмотреть, комнатка, в которой он находился (а то и вся хижина), была откровенно небольшой. Футов десяти в ширину и длину, и не больше шести в высоту. Солнце пробивалась сквозь окно и щели в дверях, а так же сквозь крытую листвой крышу. Из мебели был один только тюфяк, на котором Джим и лежал, да и тот при ближайшем рассмотрении оказался завёрнутым в дерюгу стогом сухой травы.
Конечно, Джим особо и не надеялся обнаружить рядом свои пожитки, но осознание, что его лишили даже бутылки с чистой водой и перочинного ножа, оказалось не из приятных.
Ещё неприятнее было то, что никто не удосужился смыть кровь с его лица. Эта деталь, вкупе с теперь отчётливо звучащими голосами (слова по-прежнему не улавливались, так что Джим начал подозревать, что дело не в сотрясении, а в незнакомом языке), наводила на определённые мысли. Например, о заложниках. Если бы Джим был гостем, уж точно кто-нибудь позаботился бы оказать ему первую помощь. Так?
Джим решил, что так. Но даже с прояснившейся головой он не мог вспомнить ни как здесь оказался, ни где это «здесь» находится, ни кто (и чем) раскроил ему череп. Последнее беспокоило особо сильно. Если это были те же самые люди, к чьим голосам он прислушивался, то они могли в любой момент вернуться и закончить начатое.
Может, их традиции требовали добивать только пришедшую в сознание жертву?
Решив не сдаваться без боя – или хотя бы без его видимости – Джим осторожно поднялся с тюфяка. Несмотря на тупую боль в перепачканных кровью висках, чувствовал он себя неплохо, даже на ногах стоял вполне уверено. Привыкшие к темноте глаза позволяли легко ориентироваться в пространстве, а скудное убранство хижины – не беспокоиться о преградах. Джим толкнул дверь (предсказуемо запертую) и потыкал пальцем в затягивающую окно плёнку. Плёнка оказалась тёплой и слегка тянущейся, и откуда-то из недр памяти выплыло, что в старину взамен стёкол использовались внутренности животных. Джим брезгливо обтёр ладонь о и без того перепачканную драную рубашку и двинулся к решётке, заменявшей его тюрьме четвёртую стену.
Чернота за решёткой на фоне сумерек, расчерченных проникающим сквозь щели светом, казалась неестественной; настолько плотной, что её почти можно было потрогать. Совать руки непонятно куда Джим не решился и вместо этого вытянул из тюфяка несколько соломинок, сложил их и ткнул в темноту получившимся пучком.
Вопреки ожиданиям, качественно зашпаклёванной стены, выкрашенной чёрной краской, там не оказалась, равно как и чёрной драпировки; по крайней мере, соломенный щуп не нашёл ничего, кроме пустого воздуха. Зато из-за решётки почти сразу послышались шорохи и неясное бормотание.
Секунду спустя на прутья легла пара очень бледных ладоней.
Джим отшатнулся, но с небольшой заминкой; мозг не сразу сообразил, что внезапного появления можно было бы и испугаться. Ладони тут же исчезли, что-то скрипнуло в темноте – и за решёткой нарисовалось настолько же бледное лицо.
– Привет, – на чистейшем английском произнесло оно и дружелюбно улыбнулось.
В этот раз Джим не дёрнулся, только во все глаза уставился на своего… соседа? тюремщика? галлюцинацию? Судя по разделяющей их решётке и восковой бледности незнакомца, всё же сокамерника. Но и последний вариант имел право на существование, потому что на какой-то миг Джиму показалось, что из темноты на него смотрит Пит – его старый друг, нынче живущий по другую сторону океана.
Затем Джим проморгался, оттёр с век засохшую кровь, и выяснилось, что общего у незнакомца и Пита только короткие вьющиеся волосы да тёмные глаза; впрочем, последнее могло быть следствием скудного освещения. В то время как Пит всегда производил впечатление парня дружелюбного, незнакомец обладал гротескно-резкими чертами, какие в пору джокеру из карточной колоды. Со слишком острыми линиями подбородка, носа и скул контрастировали только глаза: большие, круглые, под мягко изогнутыми бровями. Было в них что-то женственное или даже детское, такое, из-за чего на фоне прочих строгих граней они выглядели почти беззащитно.
А вот сколько незнакомцу лет Джим понять не смог абсолютно. В уголках его рта и глаз виднелись неглубокие морщины, но появиться они могла как от возраста, так и от излишне живой мимики. Незнакомцу с равным успехом могло быть и тридцать, и в полтора раза больше, и что угодно посередине.
Страннее же нелогичного лица было то, что мельчайшие подробности легко читались в скудном освещении, словно бы незнакомец сам по себе источал какой-то свет. А ещё Джим вдруг понял, что, засмотревшись, так и не ответил на внезапное приветствие. И тут же поспешил исправить это:
– Эм-м-м… привет?
Получилось не особо уверенно. Но, судя по тому, как незнакомец придвинулся к прутьям, его устроили и подобные сомнения.
– Ты здесь целый день провалялся. Я уже начал бояться, что деревенские тебя прибили ненароком.
– Не успели? – Нервная шутка сорвалась сама собой. – Меня Джим зовут, кстати.
– Эллиот, – представился его собеседник, но имя прозвучало как-то странно – словно бы его давно не использовали. – Лучше Эл.
– Хорошо… приятно познакомиться?
Джим хотел было протянуть сквозь прутья руку, но вовремя заметил на ней кровь. Эл на оборванное движение не обратил никакого внимания; он не отрывал взгляда от лица Джима и чему-то счастливо, по-детски безмятежно улыбался. Словно в его жизни не случалось ничего радостнее, чем появление сокамерника.
С другой стороны, вряд ли кто-нибудь на его месте стал бы плакать.
– Ты случайно не знаешь, где мы сейчас находимся? – пару мгновений спустя спросил Джим, решив, что улыбчивость его нового знакомого – не худшее, что может случиться с человеком.
– Знаю. В джунглях, в деревне племени Белого Гепарда. В сотне… километров?.. миль от ближайшего города.
Джим заметил оговорку, но предпочёл не заострять на ней внимание. Складывалось впечатление, что английский для Эла не родной, и потому он в нём слегка путается.
– А как мы сюда попали?
– Тебя принесли вчера днём; охотники наткнулись на тебя в джунглях. А я тут давно.
– Давно?
– Очень давно. Несколько циклов… лет.
Что, несмотря на очевидную кошмарность, Джима немного успокоило. Если Эла так долго держали в заключении, то и его вряд ли станут убивать прямо сразу. Следовательно, у спасателей есть несколько дней, чтобы его найти.
– Мне жаль…
– Не надо, – тут же оборвал Эл, и по тону сразу стало ясно, что действительно: не стоит ворошить эту тему.
Джим неловко замолчал и, чтобы чем-то себя занять, принялся устраиваться на полу. Решётка удобно ткнулась в относительно здоровое плечо.
– Тогда расскажи мне, что это за племя.
– Племя как племя. Аборигены. Бронзовый век.
– Не каменный?
– Я видел у них металлическое оружие. Не очень хорошее, но…
Джим тихо фыркнул. Перед его мысленным взором словосочетание «племя из джунглей» порождало разве что образ пигмея в бусах и перьях, с кремниевым копьём наперевес.
– Они охотники, – тем временем продолжал Эл. – Немного ремесленники. Торгуют с соседними племенами, но чужаков не любят. Два раза в год к ним приезжает гуманитарная миссия: привозит лекарства, кое-какие припасы, одежду – хотя кому она здесь нужна? Несколько лет назад отца нынешнего вождя утащил в реку аллигатор. Я не знаю, что ещё рассказать.
– Почему они так долго держат тебя здесь? Заставляют работать?
Эл засмеялся – неожиданно громко, сорванным хриплым голосом, совсем не похожим на его разговорный. Отсмеявшись, он посмотрел на Джима с непонятной насмешкой:
– Нет, никто никого не заставляет. Видимо, им просто нравится иметь пленника.
– А гуманитарные миссии? Неужели они…
– Они не знают обо мне.
И опять у Эла был такой тон, словно он скорее отрежет себе язык, чем продолжит говорить. Подобные скачки настроения если и не пугали Джима, то определённо настораживали. Он догадывался, что, проведя несколько лет в заключении, недолго и тронуться умом, но перспектива оказаться запертым в одном помещении с психом дёргала нервы.
Поэтому Джим не стал упоминать, что его, скорее всего, уже ищут, и вместо этого спросил:
– Ты хочешь рассказать что-нибудь о себе?
– Хотел бы, – в темноте не было видно, но по тону Эла Джим решил, что тот пожал плечами, – но я почти ничего о себе не помню. У деревенских традиция: привечать чужаков дубиной по затылку.
Джим не нашёл, что ответить, и взамен просто кивнул. Эл же, почувствовав в разговоре паузу, спросил с любопытством:
– А ты как попался? Помнишь?
– Не совсем…
Джим рассказал о неудачном тестовом полёте и вынужденной посадке – коротко, пока не рискуя затевать долгие монологи; голова хоть почти и не болела, но фокусы зрения заставляли осторожничать. Эла, к его удивлению, незатейливый рассказ отчётливо взбудоражил. Мягкие глаза лихорадочно сияли, а бледные руки с такой силой сжимали прутья, что дерево протестующее скрипело. Джим никогда не отрицал, что его летун – действительно крутая штука, но в подобных обстоятельствах энтузиазм выглядел странно. Для человека, смирившегося со своим заключением, Эл слишком радовался гипотетическому средству призрачного побега.
Джим потихоньку начинал клевать носом – что-то в Эле всё же невероятно утомляло, – когда дверь распахнулась и внутрь вошли трое. Войдя, они остановились на пороге, и бьющий им в спины дневной свет очертил контуры тел. Прошла добрая минута, прежде чем заново привыкшие к свету глаза Джима сумели разглядеть хоть какие-то подробности.
Все трое были невысокими, со смуглой кожей, коротко остриженными тёмными волосами и длинными жилистыми руками. Тот, что зашёл первым, выглядел старше всех, лет на шестьдесят пять. Лица остальных двоих прятались под густым слоем краски, но, судя по крепким мышцам и отсутствию морщин, было парням не больше тридцати. Одежда, которую они носили, представляла собой пёстрое сочетание расшитых грубыми бусинами шкур и привычных элементов современного гардероба: один мог похвастаться порванными в нескольких местах, но тщательно заштопанными джинсами, другой – футболкой с отрезанными рукавами. У старика же на обнажённом поясе болтались два брючных ремня. В целом «деревенские», как их назвал Эл, являли собой картину скорее любопытно-комическую, нежели вызывающую опасения, но расслабляться Джим себе не позволил.
В конце конов, каждый из вошедших держал в руках по пятифутовой палке. И, несмотря на игрушечную несерьёзность намотанных на концы ремешков с камушками и косточками, выглядели посохи достаточно крепкими.
Пока Джим рассматривал вошедших, они в ответ рассматривали его. Эмоций во взглядах с такого расстояния было не различить, но одно из вымазанных белой краской лиц явно скривилось в недоумении. Джим вопросительно оглянулся, однако за решёткой его встретили лишь красноречивые чернота и тишина.
Ждать пришлось недолго. Насмотревшись, деревенские двинулись вглубь хижины; старик держался чуть позади, выставив своих молодых подручных живым щитом. Пока они осторожно подбирались, нацелив посохи в явной угрозе, тот что-то бормотал себе под нос. Для Джима чужая речь сбивалась в тягучий поток звуков, лишённый слишком большого количества согласных. Монотонное почти-гудение сопровождалось мелкими рваными жестами; старик то чертил в воздухе перед собой непонятные фигуры, то резко вскидывал голову, словно бы сверяясь с потолком.
Так продолжалось минут пять: парни держали Джима «под прицелами» своих посохов, направив один ему в живот, а второй – в голову; старик бормотал и дёргался. Эл прятался в темноте. Джим подумывал его позвать – но стоило ему открыть рот, как камушки на посохах начинали перестукиваться в явной угрозе.
Ожидание закончилось внезапно. Дотянув очередной певучий слог, старик не поднял глаза к потолку, а плавным движением достал из-за спины нож. Джим попятился, инстинктивно вжимаясь в прутья решётки; пальцы скользнули по земляному полу, сдирая размякший от влаги дёрн. На том же монотонном и невнятном наречии заворчали стражи. Тот, что в джинсах, описал кончиком посоха круг напротив сердца Джима и легонько, скорее в предупреждение, ткнул его в плечо. Джим на долю секунды отвлёкся, и в этот момент старик кинулся к нему с ножом.
Джим инстинктивно сжался и прикрыл голову руками, хотя и понимал, что от подобной защиты в нынешней ситуации толку ноль. Однако его не стали разворачивать или даже просто тыкать ножом в незащищённые бока и затылок. Вместо этого старик ухватил Джима за волосы, оттянул несколько прядей и резанул по ним. После чего с негромким, но явственно победным криком метнулся к самым дверям.
Добытым трофеем он, вопреки киношным стереотипам, не потрясал. Наоборот, прижимал его к груди как ценное, хрупкое сокровище.
На этом первый визит деревенских подошёл к концу. Вновь погрузившийся в своё бормотание старик выскочил за дверь, стражи медленно попятились туда же. Они явно опасались поворачиваться к Джиму спиной и, слегка оробев без своего начальника, тоже принялись что-то пришёптывать. В последний момент, перед тем как захлопнуть дверь, стражник в футболке снял с пояса флягу и плеснул из неё на порог. В хижине ещё сильнее запахло свежей травой и, почему-то, металлом.
– Ну и что это было? – вслух, но больше самого себя спросил Джим. Он нервно провёл рукой по волосам, стряхивая задетые ножом пряди, затем прижал ладонь к всё ещё лихорадочно бьющемуся сердцу.
– Магия, – раздался из темноты голос Эла. – Деревенские верят, что если раздобыть частичку человека – прядь волос там или немного крови, – то его можно заколдовать.
– Заколдовать? Проклясть, что ли?
– И это тоже. Молился шаман чуть ли не всем известным ему богам, в том числе и зловредным.
Значит, прыгучий старик был шаманом. И с молитвами Джим почти угадал, что по необъяснимой причине его развеселило.
– Так ты знаешь их язык?
– Не очень хорошо. Но за годы кое-чего нахватался.
Эл вылез из тёмного угла, в котором прятался последние несколько минут, и устроился рядом с Джимом; теперь их разделяла только решётка. Несмотря на влажную жару джунглей, Джим чётко ощущал исходящее от его соседа тепло. Эл грел воздух вокруг себя как хорошо прокалённая доменная печь. Во всём остальном же (если не считать светящегося лица), он оказался самым обыкновенным парнем. Не очень высоким – примерно одного роста с Джимом, – объяснимо-тощим и кутающимся в рубашку, заношенную до состояния тряпки.
Ещё Джим впервые обратил внимание на его акцент. Что-то смутно знакомое, восточноевропейское или славянское – похожим образом говорил один из многочисленных аспирантов Джима, но кто именно, он никак не мог вспомнить.
Несмотря на обилие впечатлений, вскоре после визита шамана в хижине воцарилась тишина. У Джима были вопросы, но скачки адреналина оставили его сонным и не-любопытным. Эл же сдался после третьего к ряду односложного ответа и совсем перестал расспрашивать: о летуне, о путешествии Джима, о его доме.
Ближе к вечеру, когда воздух стал чуть прохладней, Джиму принесли большую миску с водой и втрое меньшую – с какими-то кореньями и листьями. Эл уверил, что они не только съедобны, но и безвредны, однако от предложенной половины отказался. Джима удивило, что их тюремщики не покормили второго заключённого, но пока Эла это не тревожило, решил и сам не волноваться.
Поужинав и наконец-то смыв с лица кровь (пришлось пожертвовать частью воды и манжетой рубашки), Джим почувствовал себя гораздо лучше, хотя и более уставшим. Травяной тюфяк уже не казался таким колючим, ситуация – кошмарной, а перспектива попасть под проклятье деревенского шамана – тревожной. Последней мыслью Джим поделился с Элом, но тот на его замечание рассеяно хмыкнул и ничего не ответил.
В хижине окончательно стемнело и сквозь щели в стенах пробивалась разве что густая ночь, когда дверь распахнулась в третий раз. Успевший к тому моменту задремать Джим дёрнулся, в первое мгновение растерянно заозиравшись по сторонам. Осознание навалилось комом: деревенские, старик с ножом, посохи охранников, «магия».
Эл снова прятался, чему Джим не удивился.
На этот раз визитёров было четверо. К уже знакомому старику и двумя парням с палками (то ли тем же самым охранникам, то ли новичкам – мешала рассмотреть краска) присоединился рослый молодой мужчина. Он не мог похвастаться особо широкими плечами или крупными кулаками, но удерживаемый в его руке факел освещал внушительное сплетенье жил и жёсткое, расчерченное белыми линиями прямо поверх шрамов лицо человека, привыкшего к сражениям.
Вдобавок, он был вооружён. Сквозь прорези в круто изогнутых ножнах, которые висели у него на поясе, отчётливо блестел металл. Это, да ещё поведение старика, который подобострастно жался и не лез вперёд, наводило на мысль, что Джима посетила какая-то большая шишка племени. Вождь, решил он для себя.
Холодный, оценивающий взгляд нового посетителя Джиму не понравился. На него смотрели не как на человека, пускай даже и пленника, а как на имущество, целесообразность приобретения которого ещё предстояло определить. Он не знал, как может пригодиться аборигенам из джунглей; вряд ли их интересовала передовая инженерия. И так же вряд ли им была нужна ещё одна пара рабочих рук. Они держали Эла уже несколько лет и, если верить его словам, всё это время не выпускали его из хижины.
Может, деревенские в итоге решили, что два бесполезных заложника – всё-таки слишком много?
Вождь не глядя впихнул шаману свой факел, что-то приказал, властно и отрывисто, и протянул освободившуюся руку. Старик тут же вложил в неё какой-то массивный медальон. Зажав его в кулаке, вождь опустил вторую ладонь на рукоять кинжала и двинулся к Джиму и его тюфяку. Стражники шагнули следом, в то время как шаман остался у дверей, неловко переминаясь с ноги на ногу и сжимая по факелу в каждой руке.
Вождь остановился в двух шагах от Джима и внимательно посмотрел на него сверху вниз; тот смирно полулежал на тюфяке, не рискуя лишний раз дёргаться в присутствии напряжённых вооружённых людей. Что-то угрожающе – или просто грозно – произнеся, вождь протянул руку с зажатым в ней медальоном. Острый угол, виднеющийся из-под смуглой, изрезанной шрамами ладони, оказался в паре дюймов от носа Джима. От медальона неприятно пахло сырой кожей и жжёным волосом, так что Джим осторожно подался назад.
Вождь в ответ сунул медальон под самый нос Джима, заставляя его невольно свести глаза в кучку.
Мерзкий запах отвлекал, к тому же чужая рука в опасной близости от незащищённого горла изрядно нервировала. Джим не сразу понял, что вождь ему что-то втолковывает; певучая, хоть и угрожающая речь тонула в треске факелов и оглушительной ночной перекличке тропических насекомых.
Вождь говорил долго. Иногда он потряхивал медальоном, словно бы угрожая Джиму, иногда хватался за кинжал – и вот это было куда более пугающе. Один-единственный раз Джим попытался изобразить, что не понимает ни слова; но стоило ему открыть рот, как стражники вскинули посохи, а шаман в полный голос зачастил какую-то скороговорку. Больше Джим не рисковал, даже кивнул в паре мест, где вождь брал паузы и принимался таращиться на него своими колючими глазами. В какой-то мере это помогло: интонации адресованной ему речи теплее не стали, но за оружие больше никто не хватался, а старик вернулся к едва различимому бормотанию.
Речь вождя длилась минут пятнадцать. После этого он ещё на несколько секунд вытаращился на Джима, но уже без особой настойчивости; скорее в качестве напоминания или предупреждения. Покончив и с этим, вождь буркнул себе под нос, круто повернулся на пятках и промаршировал к выходу. Стражники тут же последовали за ним, так что на некоторое время Джим остался один на один с шаманом. Тот не выглядел особо счастливым по этому поводу. Вынув из висевшего на поясе мешочка ещё один медальон – копию перекочевавшего к вождю, – он демонстративно нацепил его себе на шею и выпятил грудь.
Джим пожал плечами и тихо фыркнул в кулак. Как оскорбительный жест – если это действительно был он – подобная мелочь котировалась низко. Он видел и похуже. Он был адресатом подобного «хуже»; некоторые студенты не скупились на грубости, наивно полагая, что отвернувшийся к доске преподаватель не замечает происходящего за его спиной.
Старика подобное равнодушие опять не порадовало. Он сплюнул себе под ноги и, пару раз хлопнув ладонью по медальону, бросил в адрес Джима что-то ядовито-сердитое. К удивлению последнего, на реплику отозвался Эл. Он выпалил в ответ нечто не менее агрессивное, так, впрочем, и не вылезая из своего угла. Шаман дёрнулся, испуганно уставился на решётку и тут же вылетел из хижины, с громким стуком захлопнув за собой дверь.
Джим удивлённо моргнул ему вслед.
– Крысёныш… – Эл, наконец-то объявившийся у решётки, уставился на дверь с непонятным, но хорошо читаемым презрением. – Тварь злорадная…
– Шаман? – недоуменно переспросил Джим.
– Он самый. Старший шаман. Та ещё сволочь. Поговаривают, его предшественник не сам по себе на двадцать лет раньше положенного к праотцам отправился … Будь осторожен.
– Что ты имеешь в виду?
– Деревенские думают, что ты колдун. Ин-Лов-Ану – Шаман, Который Упал С Небес – так они тебя называют. Кто-то из охотников видел, как твоя… машина приземлилась в джунглях, и рассказал об этом вождю. А тот решил, что от такого сильного колдуна должна быть большая польза.
– И чего они хотят? – всё ещё не понимая, спросил Джим.
– Чтобы ты научил их летать. Заколдовал так же, как и свою «железную птицу».
– Никакая это не магия. Да и летун посреди джунглей собрать просто невозможно.
– Я понимаю, – как-то неожиданно устало ответил Эл. – Но шаман назвал тебя колдуном, а колдунам нужны только травы, жертвенные животные, да молитвы богам. Вождь хоть шамана и презирает, но в подобных вещах верит ему без оглядки.
– И что будет, если я не смогу… «научить их летать»?
Эл помолчал некоторое время, так что Джим и сам начал догадываться об ответе.
– Они дают тебе шесть дней. Если за это время ты не научишь воинов племени летать, шаман заберёт твою силу.
– То есть?
– Деревенские верят, что сила любого колдуна – в руках. Если их отрубить, то он не сможет колдовать.
Джим инстинктивно дёрнулся, пряча ладони подмышками. На краткий миг его замутило от одной только мысли о подобном варварстве, но дурноту быстро сменил пробивший холодным потом страх. Не говоря о том, что от механика без рук мало проку, любая открытая рана посреди джунглей равнялась неминуемой смерти. Ему нужно было найти способ сбежать. Перенастроить маячок, починить летун, убедить деревенских отвести его в ближайший город – что угодно, лишь бы не дать разобрать себя на части.
– Эй, приятель! Джим? Всё в порядке? – встревоженный голос Эла выдернул Джима из зациклившихся размышлений. – Ты что, паникуешь?
– Уже нет. Просто ты… немного напугал меня, да.
– Я сам боюсь, – мрачно признался Эл. – Последнее время нравы у деревенских…
Он не договорил, но Джим и сам мог дорисовать картину: с отрубленными руками, многолетними заключениями и кровожадными шаманами, нашёптывающими тупоголовым вождям-воинам. Всё это больше походило на детали приключенческого фильма, нежели на фантастические мечты, с которыми Джим отправлялся тестировать свой летун. Он-то грезил о космосе и о полётах со скоростью больше скорости света – но никак не о джунглях и аборигенных племенах.
– Надо заставить их отвести меня к летуну – вполголоса пробормотал Джим. – Это наш единственный шанс.
– Сделай вид, что согласен на их условия, тогда они дадут тебе всё необходимое. Вождь действительно хочет этих летающих воинов.
– Логично… Ты будешь моим переводчиком?
Эл не к месту рассмеялся, но настолько горько, что Джим почувствовал за этим смехом явный подтекст. И действительно, отсмеявшись, Эл пояснил:
– Ещё прошлый шаман убедил деревенских, что я подлое чудовище, мечтающее сожрать их души, поэтому они не разговаривают со мной и не слушают меня. Это запрещено под страхом изгнания из племени. За годы запрет так въелся, что никто не услышит твои слова через мои уста.
Что, конечно, объясняло увиденный ранее испуг шамана, но Джиму не помогло. Он сердито выдохнул и хлопнул ладонью по земле:
– Ну и как я тогда должен с ними разговаривать? Он же не знают английский!
– Пара мальчишек знает; их учат люди из гуманитарной миссии, когда она приезжает в деревню. Вождь приставит к тебе кого-нибудь из них. Не всё же ему угрожать, рано или поздно он захочет поговорить с тобой.
Это утешало, но лишь слегка.
Уснуть той ночью Джим так и не смог. То ли мешали проведённые в бессознательном состоянии полдня, то ли брали своё взвинченные нервы. Он ворочался, устраиваясь на колючем тюфяке, пару раз поднимался, даже подумывал разбудить Эла, после их разговора скрывшегося в темноте своей половины хижины. Хотелось пить, но вода уже закончилась. Хотелось двигаться, но без света факелов Джим видел не дальше своей руки. Хотелось лезть на стены, но от этого не было никакого толку.
На рассвете его первый раз вывели из хижины.
Вождя не было, но, как и предсказывал Эл, к паре охранников и старику-шаману присоединился парнишка-переводчик. Совсем ещё молодой, лет четырнадцати, и по-английски он говорил так плохо, что за первые пять минут Джиму удалось вызнать лишь как зовут его помощника. Парнишка назвался Тен-Ну, что по видимости переводилось как «Быстроногий», «Далеко идущий» (его произношение было кошмарно, а жесты больше сбивали, чем помогали), однако, когда Джим попытался представиться в ответ, в дело вмешался шаман. Сжав в кулаке вчерашний амулет, он оттащил Тен-Ну за шиворот и отвесил ему затрещину. Мальчишка виновато и обиженно сопел, пока шаман сердито лопотал что-то совсем уж неразборчивое, то потряхивая кулаком, то зло косясь на Джима.
На то, как чужак-«колдун» плещется в ближайшей речке и завтракает, высыпала посмотреть добрая половина деревни, в основном старики и маленькие дети. Большинство «деревенских» были небольшого роста, худощавые, со смуглой кожей и тёмными волосами, но если кто из стариков держал при себе боевой посох, то непременно оказывался на полголовы выше остальных. Помимо этого, различались аборигены разве что наличием или отсутствием краски на лице: белой, чёрной либо кирпично-красной. Первая выделяла воинов и встречалась только у мужчин, двух других было поровну между мужчинами и женщинами, причём красная попадалась даже у детей. Чистой кожей щеголяли лишь младенцы и несколько стариков, как и шаман не носивших рубах.
После завтрака Джима отвели в самый центр деревни, к большой круглой хижине, принадлежавшей вождю. В отличие от прочих домов, приземистых и хлипких, она оказалась более чем основательной: стены были сложены из массивных по меркам джунглей шестидюймовых брёвен и поднимались на восемь футов; крышу покрывали не только листья, но и доски; окна затягивали широкие витражи из гнутого стекла, по виду – обточенного бутылочного.
Вождь, что Джима несколько удивило, лично встретил конвой. Он скользнул по шаману безразличным взглядом, жестом велел стражникам держаться в стороне, а Тен-Ну, наоборот, подойти поближе. Несмотря на присутствие последнего, новый разговор мало чем отличался от предыдущего. Вождь так же много угрожал – это было скорее понятно по тону, нежели по хромому переводу, – и по-прежнему хотел от Джима летающих воинов. В ответ Джим, дурея от собственной смелости, потребовал отвести его к месту посадки летуна.
Скудность словарного запаса Тен-Ну тут оказалась как нельзя кстати: не надо было придумывать пространные объяснения, хватило объявить, что летун нужен для «колдовства». Судя по тому, что вождю мальчишка переводил чуть ли не втрое дольше, чем разбирал слова Джима, с причинами он справился и без помощи пленного «колдуна». Вождь поупрямился, даже подозвал к себе шамана, чтобы что-то у него уточнить, но в итоге дал добро. Когда Тен-Ну перевёл, что Джим сможет увидеть свою машину и даже поработать с ней, тот с трудом удержал облегчённый выдох.
Чего Джим точно не ожидал, так это того, что в дорогу они отправятся немедленно. Он рассчитывал перекинуться парой слов с Элом, сообщить ему хорошие новости; если повезёт, уговорить вождя назначить второго пленника его помощником. Шансы были малы, да и реакции Эла отличались непредсказуемостью, но он старался помогать Джиму, а это стоило ответной поддержки.
Однако в путь они двинулись прямо от дома вождя.
Как оказалось, Джим приземлился всего в часе ходьбы от деревни, в чём была горькая ирония: учитывая крейсерскую скорость летуна, он легко мог промахнуться на пару десятков миль. На этом факте условно хорошие новости заканчивались, и начинались безусловно плохие:
По месту посадки явно прошло стадо слонов. Или вандалов.
В маленьком лагере Джима не осталось ничего целого. Кто-то основательно разодрал палатку, выпотрошил спальник и растоптал вытащенные из летуна припасы. Саму машину тоже пытались вскрыть, но допотопное оружие деревенских оставило лишь вмятины на корпусе и длинные неровные царапины. Антенну тревожного маячка Джим искал добрых четверть часа, а когда нашёл, она оказалась разломанной чуть ли не на десяток частей. Даже собрав их все, Джим не мог сказать, получится ли у него починить её без материалов и настоящих инструментов. Хранимый в летуне ремонтный набор был рассчитан на мелкие неполадки, а не на предумышленный вандализм.
В первый момент от масштабов разгрома у Джима опустились руки. Собрав антенну, он ещё несколько минут побродил по руинам лагеря; среди притоптанной травы взгляд цеплялся разве что за совсем уж бесполезный хлам. Оставался запечатанный летун, но прежде, чем открывать его и пускать внутрь своих тюремщиков, Джим хотел понять, что именно ему надо найти и что с найденным делать. Поэтому он не стал торопиться и, помимо антенны прихватив чудом уцелевшие блокнот с карандашом, а так же несколько покорёженных железок, сообщил Тен-Ну, что готов вернуться в деревню.
Там их первым делом встретил шаман. Он тут же отобрал у Джима все его находки и принялся внимательно их изучать, иногда даже пробуя на зуб или нюхая. Писчие принадлежности его не заинтересовали, равно как и треснувший диодный фонарик, а вот пару батареек и одну из секций антенны он упрятал в мешочек на поясе. При этом на Джима шаман смотрел с явным вызовом, словно бы подбивая потребовать своё добро обратно. Джим в ответ лишь пожал плечами. Чувствуя неприязнь шамана, он заранее рассчитывал на подобную провокацию и потому приказал себе не реагировать.
Второго разговора за день вождь Джима не удостоил. Его отвели обратно в хижину, выдали миски с обедом и водой и велели звать Тен-Ну, если для работы над «заклинанием» потребуется что-нибудь ещё. После похода в джунгли и угроз вождя охранники гораздо меньше боялись Джима, и теперь в их интонациях явственно зазвучали презрительные нотки. С другой стороны, они перестали по любому поводу хвататься за посохи, и это немного успокаивало.
Эл вцепился в Джима, как только их оставили наедине. Вслух никто ничего не говорил, но по лихорадочности слов и жестов Джим понял, что его долгое отсутствие изрядно напугало нового знакомого. Подобная забота, хоть естественная и безыскусная, грела душу. Джим даже закрыл глаза на очередные скачки настроения Эла и сосредоточился на плане побега:
– Летун в воздух я не подниму, – сразу же отсёк он самый соблазнительный вариант. – Для вертикального взлёта потребуется перенаправить основной генератор массы строго вверх, а вручную это сделать практически невозможно. К тому же, с барахлящим двигателем я могу и не успеть развернуть его обратно, а полёт в космос пока не входит в мои планы. Для горизонтального взлёта нужна полоса. И если вынести при старте десять миль джунглей я ещё готов, то шанс задеть деревню мне не нравится. Опять же, неполадки с двигателем.
– А с чем нет неполадок?
По неуверенному тону Эла стало ясно, что большую часть объяснений Джима он не понял. И это… настораживало. Конечно, летун – дитя передовых технологий, но самолёты изобрели не вчера, и Эл должен был представлять, как именно они взлетают. Амнезия же не затрагивает такие воспоминания.
Или затрагивает?
– Генератор экранирующей массы, защитное поле корпуса и маневровые двигатели в порядке, хотя заряд последних я не проверял. Умерла связь, следовательно, нет навигации; если мы выберемся из деревни, ориентироваться придётся по солнцу и звёздам – не то чтобы я в этом был особо силён. Бортовой компьютер работает, но без спутников это лишь рулевое колесо с жёстким диском. Скорее всего, там найдётся карта местности, так что…
Джим на мгновение оторвался от составляемого в блокноте списка и понял, что потерял Эла. В лучшем случае на середине перечисления, в худшем – на третьем слове, и, судя по абсолютно пустым глазам Эла, второй вариант на правду походил сильнее.
– Слушай, – Джим открыл чистую страницу и устроился спиной к решётке, так, что бы Эл мог заглянуть ему через плечо, – две головы всегда лучше одной, да? А ты вдобавок хорошо знаешь деревенских и джунгли. Давай я накидаю базовые принципы работы летуна и какие узлы сейчас доступны, и мы вместе подумаем, как их можно использовать. Идёт?
– Идёт. Правда, я мало что понимаю в современной технике…
– Буду объяснять простыми словами. Если что-нибудь непонятно – спрашивай, у нас есть время.
– Хорошо, – Эл кивнул и с почти детскими любопытством и вниманием уставился на блокнот Джима.
– Смотри, летун летает на гравитационном притяжении…
– Что?
– Гравитации. – Заметив, что в ответ на его пояснение Эл только смущённо и виновато потупился, Джим пару раз недоверчиво моргнул. – Притяжение всего ко всему? Ньютон, яблоко, Солнечная система… не вспоминаешь?
Эл мотнул головой с видом не выучившего урок школьника, что в сочетании с его резким экспрессивным лицом произвело странное впечатление. Одно из двух выбивалось из цельного образа: или подобное выражение, или же демонстрирующий его человек. Вместе они как-то не складывались, больше напоминая не подходящие друг другу кусочки разных мозаик.
Джим встряхнулся, загнал подальше несвоевременные размышления и принялся объяснять Элу школьные основы механики.
Он оказался на удивление способным, вдумчивым учеником. Очень мало – почти ничего – не знающим о мироустройстве, однако готовым не только впитывать предложенные знания, но и задавать дельные вопросы. Когда поутихло первое смущение невежества, Эл вцепился в Джима с такой жадностью, с какой в него редко вцеплялись даже лучшие из студентов. Признаться, чего-то подобного он ожидал накануне, когда выяснилось, что Эл несколько лет не видел ни одного дружественного лица… Но абстрактные знания оказались для него куда более сильным мотиватором, нежели жажда человеческого общения.
Джим рассказывал основы основ, с большим трудом не позволяя вопросам Эла увести их в дебри серьёзной науки. И всё же он потратил два часа и почти треть блокнота, прежде чем смог вернуться к устройству летуна. Эл, к тому моменту ошеломлённый концентрированным знанием и при этом разве что не сияющий от счастья, на каждый чистый лист смотрел с жадным интересом.
– Так вот, летун. – Джим нарисовал веретенообразный корпус, стекло кабины, человечка под стеклом. Чуть подумал и дорисовал на носу небольшой прямоугольник, от которого узким конусом шли дуги-волны. – Это генератор положительной массы, он как бы создаёт очень маленькое, но очень тяжёлое тело, к которому летун притягивается. Вот это, – по бокам от генератора Джим поставил две жирные точки, – генераторы отрицательной массы. Они экранируют положительную со всех сторон кроме непосредственно носа летуна, чтобы не притягивать посторонние объекты.
Эл кивнул, тихо пробормотал себе что-то под нос и спросил:
– А защитное поле? Ты сказал, что у летуна есть защитное поле. Для чего оно?
– Во-первых, чтобы корпус не разорвало от перегрузок. Я рассчитывал летун для полётов в космосе, на огромных скоростях – и для корабля десяти футов длиной подобная разница в силе притяжения на носу и на корме слишком опасна. Во-вторых, поле – дополнительная защита от столкновений. В атмосфере это не так уж и важно, а вот вокруг Земли болтается немало мусора. На подобных скоростях даже полуобгоревшая запчасть от спутника способна пробить обшивку.
Эл снова покивал с понимающим видом. И хотя Джим видел, что часть его объяснений пролетает мимо ушей – с космосом у Эла отношения были ещё более натянутыми, чем с силой притяжения, – задумчивость на хитром лице ему понравилась.
– То есть, – пару минут спустя Эл протянул руку и потыкал в кривой овал защитного поля на рисунке, – у тебя есть непробиваемый щит, и он в рабочем состоянии.
– Более или менее.
– И как долго он может проработать?
– В зависимости от размеров защищаемого объекта. Если мы говорим о летуне, то это десять-двенадцать часов непрерывной работы.
– А если мы говорим об одном человеке?
– А если мы говорим о паре человек, – с нажимом исправил Джим, – то порядка трёх-четырёх суток. Для более точных расчётов надо знать, сколько места мы займём внутри.
Эл улыбнулся. Одновременно довольно и как-то недобро, настораживающе.
– Ты сможешь снять этот… генератор с летуна и принести в деревню? – Додумав свои злорадные мысли, Эл тут же вернулся к мальчишескому любопытству: – Он большой?
– Не очень. – Джим очертил в воздухе ящик где-то в фут длиной и по полфута высотой и шириной. – Весит фунтов десять, так что унести его не проблема. Меня другое волнует: как бы шаман его не отнял и не попытался бы разобрать.
– Ты же пронёс всё это, – Эл указал на сваленные на тюфяк бесполезные запчасти.
– Мусор.
– Ну так принеси ему кучу мусора, пусть играется. Как выглядит этот генератор?
– Коробка: несколько проводов, пара разъёмов, ручки….
– Раскрашенная?
– Снаружи – нет.
– Тогда шамана она не заинтересует. Гуманитарная миссия всякий раз привозит дюжины коробок, ими уже никого не удивишь. Особенно если подсунуть деревенским несколько блестяшек; здесь верят, что чем ярче предмет, тем больше в нём силы.
– Поэтому они все ходят раскрашенными?
Эл кивнул:
– Воины хвалятся победами, ремесленники – мастерством. Чем больше краски, тем выше статус.
– Но у шамана лицо чистое.
– Новый вождь не любит колдунов.
Произнесено это было со странной, цепанувшей Джима горечью. Он внимательно посмотрел на Эла, но тот отказывался поднимать взгляд и вместо этого подчёркнуто таращился на схему летуна.
Они потратили ещё час на попытки придумать запасной план – на случай, если одно из многочисленных «а что, если» первого обернётся не в лучшую сторону, – но идея с переносным защитным полем оказалась самой здравой. Два оставшихся варианта: запереться в летуне, либо переделать один из многочисленных генераторов в оружие – Джиму не нравились в равной степени. Первый своей тупиковостью, второй – бессмысленной агрессией. Джим помнил о перспективе остаться без рук, но пока она нависала нечёткой тенью, слишком далёкой, чтобы всерьёз задумываться о карманной вакуумной бомбе.
На третьем круге спора о том, испугаются ли деревенские подобного оружия (Джим был уверен, что нет, не испугаются; чтобы бояться бомбы, надо хоть раз увидеть её взрыв), их с Элом прервал разнёсшийся по деревне странный шум: на негромкий ритмичный звук накладывался стройный гул голосов, тянущих одну ноту. Несколько минут спустя голоса замолчали, и в воцарившейся тишине стало отчётливо слышно…
Музыку. Джим ушам своим не поверил. Нет, его не удивили бы барабаны, какие-нибудь свистелки, палки со струнами. Но посреди джунглей явственно звучал оркестр, и исполнял он нечто, Джиму смутно знакомое. Что-то из классики.
– Это ещё что… откуда?
– В деревне есть… радио? – Эл замялся, словно бы сверяясь с неким внутренним словарём, и тут же кивнул себе: – Радио. Магнитола. Миссия привезла её, чтобы дети могли учить английский по записям. Каждый год довозят… батарейки.
– В деревне есть радио, и кто-то умеет им пользоваться? – Джим уставился на Эла в растерянном недоумении. Если то, что он говорил, было правдой, то Джим здорово недооценил понимание деревенскими современных технологий. Что, в свою очередь, означало, что ему вряд ли удастся без помех поработать над деталями летуна, сославшись на универсальное «это нужно для заклинания».
Эл, почему-то изрядно развеселившийся, вскинул руки и яростно замотал головой:
– Нет-нет-нет, куда уж им! Единственного парня, которого сумели научить аккуратно менять диски, несколько лет назад укусила ядовитая змея. Всё, что они сейчас могут, так это найти на «чудо-коробке» заколдованное место, в которое надо ткнуть, чтобы зазвучала музыка. Деревенские пользуются ей во время ритуалов.
– Хотя бы во вкусе им не откажешь, – нервно усмехнулся Джим. Слова Эла успокоили его, но не полностью. – Классика всё же лучше, чем уроки английского для дошкольников.
Эл почему-то злорадно фыркнул, но кроме этого промолчал, и Джим не стал развивать тему.
К вечеру был готов если и не окончательный план действий, то по меньшей мере схема рекалибровки генератора и список необходимых инструментов. Перед ужином Джима снова вытащили в деревню, и через Тен-Ну он пообещал, что к указанному сроку «заколдует» воинов – если ему обеспечат свободный допуск к летуну и разрешат приносить в деревню необходимые «артефакты». Присутствующий при разговоре шаман был против, даже протянул вождю в качестве аргумента отобранный утром кусок антенны. Но вождь покрутил железку в руках, не нашёл в ней ничего интересного и с презрительной усмешкой швырнул её обратно.
Впрочем, он добавил, что все находки Джима будет проверять один из доверенных воинов, так что недовольными встречу покинули оба «колдуна».
Той ночью Джим снова долго не мог уснуть – в его голове крутились различные схемы и возможные переделки. Некоторые он отметал сразу из-за нехватки инструментов, над другими крепко задумывался. Когда он в третий раз за ночь попытался записать в кромешной тьме очередную идею, у разделяющей хижину решётки появилось светящееся лицо Эла:
– Джим, спи уже.
Как ни странно, это подействовало.
(с) Миф, февраль-апрель'14