Часть первая здесь.
Шаман, Который Упал с Небес
(часть вторая)
(часть вторая)
Любая достаточно развитая технология неотличима от магии.
Третий закон Кларка
Третий закон Кларка
Следующие несколько дней прошли в хорошо знакомом Джиму рабочем мареве. По утрам он таскал в деревню детали летуна, попутно гоняя охранников, дабы они не совали руки куда не следует (один раз, в качестве наглядной демонстрации, он разрешил особо наглому сторожу дотронуться до приборной панели; поднявшийся вой сигнализации и лёгкий удар током отбили у того всякое желание экспериментировать дальше). Днём перенастраивал генератор и из изоленты и разобранных приборов мастерил инструменты.
По вечерам Джим показывал фокусы. Это была идея Эла: каждый день демонстрировать вождю и деревенским прогресс в работе над заклинанием, чтобы выиграть несколько дополнительных дней поверх назначенного срока. И если отталкивающиеся друг от друга постоянные магнитики до охов и стонов поразили лишь детвору, то подвешенный в воздухе железный ящик фунтов тридцати весом (Джим испытал мелочную, незамутнённую радость, когда заставил охранников притащить его в деревню) уже произвёл нужное впечатление. После классического фокуса с летающей лягушкой в глазах вождя появилась тень уважения, а шаман чуть не сломал медальон, который якобы должен был лишать других колдунов сил. Джим с милой улыбкой попросил Тен-Ну перевести шаману, что если тот ещё хоть раз попытается вмешаться в демонстрацию, Джим превратит его в гадюку и использует в следующем опыте.
Читать до конца
(~ 15 стр./44 т.з.)
Добрую половину ночных часов Джим проводил в разговорах с Элом. Того по-прежнему не выпускали в деревню, да и просто всячески игнорировали (в присутствии Джима ему даже еду не приносили), так что в светлое время суток они почти не виделись. Джим рассказывал о своих успехах за день, объяснял физику показанных накануне фокусов; темы побега и приготовлений к нему после того первого вечера они почти не касались. Джим никак не мог отделаться от ощущения, что сбегать Эл и не планирует, поэтому так и спешит восстановить хоть часть знаний о мире вокруг… но касаться этой проблемы было рано. У Джима водилась одна мысль, как именно переубедить своего строптивого приятеля, но большую часть его размышлений занимала сама подготовка.(~ 15 стр./44 т.з.)
К утру четвёртого дня Джим внезапно понял, что он более или менее готов. У него имелся переносной генератор щита, заряда которого хватило бы суток на пять непрерывной работы; мешок с минимальным набором инструментов; почти недельный запас продуктов (стараниями Тен-Ну; мальчишка изрядно прикипел к Джиму и, несмотря на все угрозы шамана, исполнял любые просьбы); и даже загруженная на в остальном бесполезный телефон карта. Чего не было, так это ясного согласия Эла и работающего тревожного маячка.
– В чём смысл наобум сбегать в джунгли? – Той ночью Джим снова не мог уснуть, да и мерить хижину шагами перестал лишь глубоко за полночь. – Через пять дней сдохнет блок питания. И даже если деревенские отстанут от нас за это время – на что я сильно надеюсь, – есть ещё местная живность. Я не умею выживать в дикой природе.
– Ты можешь пойти в сторону ближайшего города.
Опять это «ты». Джим скрипнул зубами, но заставил себя проигнорировать ненавистное слово.
– Это сто миль по прямой! Мы не покроем сто миль через джунгли за пять дней, как бы ни старались. Нам нужен либо маячок, либо радио.
– И проблема в?..
– В том, что вождь и шаман продолжают воровать нужные детали! Ты был прав: стоит им увидеть хоть что-то блестящее, как это тут же забирают. У меня скоро не останется ни одного чистого провода и ни одной отвёртки. Я не хочу подыхать в джунглях из-за того, что у меня нет чёртовой часовой отвёртки!
– Успокойся, – с какой-то странной иронией почти приказал Эл. – Всё разрешится.
Джим для порядка поворчал ещё, но вот странное дело, действительно затих и даже сумел урвать несколько часов спокойного сна.
А ближе к полудню его внезапно потащили к вождю.
Слову «починить» Тен-Ну Джим научил довольно быстро, хотя и подозревал, что мальчишка его понимает скорее как «заколдовать». Поэтому вопросов о том, что именно от него хотят, у Джима не возникло. Насторожило другое: какова вероятность, что проработавшая пятнадцать лет магнитола сломается именно тогда, когда он пожалуется на нехватку инструментов? Джим не мог отделаться от смутного ощущения, что Эл как-то к этому причастен. Но придумать правдоподобное объяснение тому, как месяцами не видевший дневного света узник в состоянии удалённо что-то сломать, не мог тоже.
Не успокаивал и тот факт, что поломка – поломки, их набралось почти с дюжину – выглядели вполне естественно и невинно. Несколько отпаявшихся проводков, проржавевшие от влаги контакты, забившийся в динамик песок. Джим попричитал для виду, скорчил суровое лицо и сказал Тен-Ну, что починит – обратно «заколдует» – их «коробку с голосами», но только если ему вернут всё, что у него отобрали. Оказалось, перспектива потерять уже имеющийся в деревне «артефакт» напугала вождя сильнее, чем возможность не получить летающих воинов, поскольку через час Джима завалили расползшимися по деревне железками. От действительно необходимых инструментов и запчастей, до бесполезных гаек и гроверов, которые он сам щедро раздаривал местной детворе.
Радио Джим, конечно же, починил; для этого потребовалось лишь несколько кусков проволоки, фляга с на удивление крепким местным самогоном (чтобы хоть как-то прочистить контакты) и запитанный от одного из вспомогательных блоков питания паяльник – его Джим собрал из подручных материалов в первый же день работы над щитом. На ремонт ушло около часа, и почти столько же Джим выдирал из несчастной магнитолы детали, которые не использовались непосредственно в проигрывании дисков. Усилить готовую, пускай и изрядно устаревшую систему приёма сигнала было гораздо проще, чем чинить цифровые коммуникации летуна. Скрестив радио с тревожным маячком, Джим получил полуторасторонний телефон – роскошь, о которой он и мечтать не смел всего за несколько часов до этого.
Настройка и отладка заняли ещё день. Джим чувствовал, что время поджимает: вождя уже мало забавляли фокусы с летающими предметами, а звуки калибровки системы связи привлекали внимание вечно что-то подозревающего шамана. Заметать следы было некогда, и Джим работал в открытую, уповая лишь на то, что за оставшиеся день-два никто не успеет раскусить его план.
Он почти успел. Тем вечером хмурый вождь разрешил шаману ни на секунду не отходить от Джима. Он лез под руки, периодически требовал объяснений и, в отличие от напуганных стражников, не боялся совать свой нос в чужие «артефакты». Частично его смелость объяснялась и тем, что вождь ясно дал понять: если с шаманом хоть что-то случится, Джим останется не только без рук, но и без головы.
Джима даже не столько волновали злорадство и назойливость самозваного «коллеги», сколько усилившийся контроль. Больше нельзя было таскать детали и узлы в хижину и обратно – шаман требовал, чтобы вся работа велась в одном месте и у него на глазах. В решающую ночь перед побегом это неудобство переросло в проблему: Джим планировал распилить прутья решётки, забраться на половину Эла и включить генератор в тот момент, когда они окажутся достаточно близко друг к другу – чтобы Эл и думать забыл о своём желании остаться. Но в итоге из нужных материалов в хижине оказалась лишь пара полотен от ножовки.
– Один я не уйду.
Это было не так уж и просто: одновременно пилить влажное дерево, в котором то и дело застревали зубцы, и спорить с Элом. Тот пилить помогал, ухватив полотно с другой стороны, но вот отказываться от своей позиции явно не собирался.
– Ты можешь выпендриваться, можешь не выпендриваться, но один я не уйду.
– И как ты себе это представляешь? – для человека, чья свобода впервые после стольких лет заключения маячила в дюйме от его носа, Эл звучал на удивление равнодушно. – Мы завтра утром выйдем из той двери… и что, они пустят нас вдвоём к генератору? Джим, не говори глупостей, ты должен идти один. Так у тебя будет больше времени…
– Исключено. Либо мы идём вдвоём, либо не идёт никто.
Этот разговор походил на спор со стеной. Очень упрямой, очень глупой стеной, которая сама не знает своего добра.
– У тебя не хватит припасов на двоих.
– Потерпим. Всё равно ты почти ничего не ешь.
– Это джунгли, Джим. Голодая, ты не продержишься там и пары дней.
– А без тебя – и одного. Я же говорил, что не умею выживать в дикой природе, так?
– Я не пойду.
– Тогда и я не пойду. Пили давай.
– Джим…
– Эл?
– Ты же не отстанешь?
– Смею надеяться, что нет.
К этому моменту они допилили второй прут, и Эл боком пролез в образовавшуюся щель. Джим наблюдал за ним, абсолютно не скрывая своего любопытства. На свету во внешности Эла внимание привлекали две вещи: насколько он болезненно тощий, и как лихорадочно, недобро горят у него глаза. Не задумываясь и не спрашивая, Джим вытащил из припасов протеиновый батончик и флягу с водой и протянул их Элу. Тот, на удивление, еду принял – словно бы и не он каждый день отказывался от предложений Джима разделить с ним завтрак или поздний ужин.
Они устроились на полу, прислонившись к остаткам решётки. Эл ел – неторопливо, тщательно ловя в ладонь осыпавшиеся крошки. Джим перебирал запасы, разбирая их на две неравные кучи: что придётся оставить, а что удастся спрятать под одеждой и унести с собой. На редкость мирную тишину первым нарушил Эл. Доев и облизав пальцы и обёртку от батончика, он повернулся к Джиму и в лоб спросил:
– Что будет, если я просто останусь здесь?
– Для начала я попытаюсь силком оттащить тебя к генератору. Не думаю, что в нынешнем твоём состоянии это будет особо сложной задачей. – Джим невесело усмехнулся и смерил Эла оценивающим взглядом. Фунтов сто двадцать-сто тридцать, не больше.
– А если не получится?
– Сяду рядом. Что мне ещё с тобой делать?
Если бы не острый взгляд Эла, направленный на его руки, Джим вряд ли бы заметил, что нервно потирает запястья. Но движение было и выдавало слишком многое, поэтому Джим мысленно приказал себе прекратить и сцепил пальцы в замок. Это помогло, но взамен тот же внимательный взгляд переместился ему на лицо.
Они смотрели друг на друга где-то с минуту – очень долго в почти пустом, неверно освещённом и по-могильному тихом помещении. Взгляд сумасшедших карих глаз Эла, слишком мягких и абсолютно нечитаемых, был уверен и внимателен. Но Джим никак не мог отделаться от ощущения, что видит – или пытается увидеть – Эл совсем не его лицо.
От этого ощущения вдоль позвоночника поползли холодные мурашки предвкушения.
– Ладно. Допустим… – слова Эла прозвучали глухо и неожиданно. – Я начинаю верить, что мне тебя не переубедить.
– Не переубедить, – обеими руками вцепился в свою удачу Джим. – Так ты согласен?
Вместо ответа Эл потянулся за многострадальным блокнотом, чистыми в котором осталось с десяток страниц.
– Смотри, если здесь дом вождя, а вот это – место посадки летуна, – одновременно с объяснениями Эл принялся чертить некое подобие карты, – то на другом конце находится южный край деревни. Два дня иди строго по прямой, никуда не сворачивая. Там когда-то была тропа, но она заросла, так что тебе придётся ориентироваться по солнцу.
– Эл, я не собираюсь…
– Дослушай меня! К концу второго дня ты выйдешь к скалам. Наткнёшься до этого момента на реку – иди вдоль неё. Если за два дня не найдёшь ни скал, ни реки – сворачивай направо.
На несколько секунд Эл умолк, отвлёкшись на пометки в карте.
– В скалах, где-то в миле от реки – придётся поискать, но не вздумай делать это ночью – найдёшь пещеру. Ты её сразу узнаешь, перед входом стоит несколько камней с выбитыми на них рисунками. Это святилище одного из местных богов. Деревенские ему уже лет пятьдесят как не поклоняются, но они суеверны, так что внутрь не полезут. Я буду ждать тебя там.
– Как ты туда доберёшься? – Джим нахмурился. Подобная сухая деловитость не сочеталась с Элом, которого всю неделю пришлось уговаривать просто обдумать хоть какой-нибудь план.
– Ты поднимешь ту ещё шумиху. Когда у него сбежит столь могущественный колдун, вождь вряд ли оставит людей сторожить бесполезного пленника. Все воины хотя бы на несколько часов отправятся в погоню, и я смогу уйти незамеченным. Возьму припасы, выберусь под шумок… а если ты ещё и поводишь вождя кругами, то у меня будет фора. Я вполне успею добраться до святилища первым.
Это действительно походило на план, но кое-что Джиму не понравилось:
– Ты два дня будешь в джунглях один и без защиты. Это опасно.
– Не особо, если не спать. Я достаточно хорошо знаю эти места, чтобы спокойно передвигаться и ночью.
– Может быть. Это святилище… мы точно не нарвёмся в нём на деревенских?
– Точно. – Эл странно дёрнул плечом и невидящим взглядом уставился на лежащий у него на коленях блокнот. – Молодёжь уже даже не знает о его существовании, а старикам запрещено о нём говорить.
Что поднимало вопрос «Откуда про святилище известно тебе?» и явно было попыткой – весьма грубой – избежать правды. Но, как и многие другие тайны Эла, эту Джим предпочёл до поры не трогать. Не та ситуация, не то место и уж точно не тот момент, чтобы выпытывать незначительные подробности.
Затянувшееся молчание Джима Эл понял по-своему. Оторвав взгляд от блокнота, он тяжело вздохнул, смутно знакомым жестом потёр висок строго над кончиком правой брови и произнёс:
– Джим, я буду ждать тебе в пещере, честное слово. А если меня не будет, то ты выбреешься сам и приведёшь подмогу. После всех этих лет уже не так важно: днём раньше, тремя позже…
– Я просто удивлён, что ты в итоге согласился. Добровольно.
– Я бы не назвал это добровольным решением. – Эл на удивление тепло улыбнулся, хотя в собравшихся вокруг глаз морщинах и было нечто ироничное. Затем он вновь опустил взгляд на блокнот Джима. – К тому же, в мире есть вещи, ради которых стоит возвращаться.
Если бы месяц назад Джиму сказали, что он посреди джунглей будет читать обзорные лекции по физике потерявшему всякую надежду и страдающему амнезией парню, и что эти лекции заставят его встрепенуться… Джим вряд ли бы рассмеялся, но определённо позавидовал бы фантазии рассказчика. Подобный сюжет походил на литературную задумку, но никак не на историю из жизни.
– То, что я тебе рассказывал? Всего лишь капля в море. – Джим ободряюще толкнул Эла плечом. – Когда мы выберемся отсюда, я познакомлю тебя с настоящими учёными. Теоретиками. Они знают о мире куда больше инженеров.
– Мне интересней практика.
– Ну значит познакомлю с практиками. У меня есть парочка аспирантов – они на заднем дворе собирают космическую ракету. Думаю, через пару лет у них получится. Идёт?
– Идёт.
Ни Джим, ни Эл даже не попытались лечь спать. В течение ночи они затевали короткие беседы, но разговоры ни о чём не ладились, план уже был обговорён, а читать новую лекцию Джим нелогично побоялся: они договорились продолжить по возвращении домой, так что начинать до срока означало сглазить шанс на успех. В столь напряжённый момент дразнить даже глупые суеверия было опасно. Джим понимал, что лучше отдохнуть, что в случае успеха впереди два тяжёлых дня… но вместо сна приходила лишь вязкая дрёма.
В очередной раз вынырнув из мутного забытья, Джим обнаружил, что за единственным окном хижины окончательно рассвело. Сквозь щели в стенах доносился гомон просыпающейся деревни; ещё приглушённый, он обещал набрать сил буквально за четверть часа.
Шум означал, что вскоре Джима выведут на улицу: вначале завтракать, а там и колдовать на благо деревенских воинов.
Джим в последний раз проверил собственное снаряжение, а так же содержимое мешка, который должен был взять с собой Эл. Вынул оттуда отвёртку с треснувшей рукоятью, положил взамен третий резервный комплект батареек, потом вернул всё как было. В итоге выкинул и отвёртку, и батарейки, и вместо них с трудом впихнул пачку протеиновых батончиков. Эл не мешал Джиму возиться с его поклажей, наблюдая за нервными метаниями с какой-то даже покровительственной улыбкой.
Само собой, стук в дверь, которым их обычно будили стражники, раздался в середине очередной перепаковки. Джим спешно покидал все вещи в мешок, впихнул его в руки Элу и после мимолётного размышления бросил туда же доселе припрятанный в заднем кармане джинсов перочинный нож. Эл убрал его – быстро, но без паники – и протянул Джиму свободную ладонь.
– Через два дня встречаемся в святилище.
– Надеюсь…
Ладонь у Эла оказалась горячая, жёсткая, с грубой кожей. Почти что шкурой.
Шаман встретил Джима у самых дверей и тут же выплеснул ему под ноги содержимое крохотной пиалушки. И без того перетянутые нервы заставили Джима дёрнуться, в результате он весьма чувствительно приложился плечом об косяк. Шаман победно оскалился, с самым довольным видом оглядываясь на стоящих за его спиной жителей деревни. Что бы ни означала подобная проверка, Джим её явно не прошёл, и это отнюдь не улучшило его настроение.
– Сукин сын, – в бессильной злобе прошипел он в спину шаману, гордо возглавившему их маленькую процессию. – Руки бы тебе поотрывать…
Как ни странно, пара сердитых проклятий действительно помогла.
Вокруг наспех сооружённого навеса, где по указу вождя Джим хранил свои приборы, уже собралось дюжины три деревенских. Приставленный охранять «артефакты» воин лениво гонял детвору, так и норовившую утащить какой-нибудь блестящий винтик, но, судя по радостным восклицаниям, особо в этом деле не усердствовал. Вождя не было видно, зато в тени навеса широко и заразительно зевал Тен-Ну.
Джим не хотел включать генератор посреди толпы, поэтому на утро ему пришлось сделать вид, что он и дальше работает над своим «заклинанием». Нервное притворство обмануло многих, но не шамана. Он продолжал пристально следить за каждым шагом Джима даже тогда, когда разбрелись старики, разбежалась играть детвора, а Тен-Ну окончательно задремал в уголке. Нельзя было не отдать должное: интуиция шамана не подводила.
Солнце тем временем поднималось к зениту, и Джим решил, что абсолютного уединения он всё равно не добьётся, а значит пора действовать. Как можно небрежней он отослал Тен-Ну – проснувшийся мальчишка крутился слишком близко, внутри контура будущего поля, – затем подтащил к самодельному верстаку короб радио. Когда Джим потянулся за чехлом от аптечки, в который сложил часть припасов, из-за его спины раздался возмущённый окрик.
Крики, топот приближающихся воинов, характерный перестук косточек на боевых посохах – всё это не имело уже никакого значения, поскольку Джим поправлял на плечах лямки генератора, так и норовящие врезаться в более широкие ремни мешка. Но простое человеческое любопытство всё же заставило его оглянуться. И он замер.
Воины, выставив перед собой кто копья, кто посохи, а кто и натянутые луки, выстроились полукругом, отрезая Джиму пути отхода. В фокусе дуги оказались вождь и шаман. Первый сжимал в руке свой бронзовый нож, второй забрал у одного из воинов копьё и целился им Джиму в живот. В хмурых лицах и напряжённых мускулах читалась готовность сорваться в любой момент, сдерживая лишь страхом перед «колдовством» чужака. Но остановило Джима не это. То, как шаман держал копьё: обеими руками почти за середину древка, вытянув их перед собой – помещало по меньшей мере одну его ладонь внутрь контура щита.
Это означало: нажми Джим сейчас на кнопку, и шаман, всю неделю горящий желанием отрезать ему руки, сам останется без них. Нельзя было не оценить недобрую иронию ситуации – даже тогда, когда времени на размышления почти и не было.
Джим так и не разобрался, были ли его действия осознанным решением, пусть и принятым за долю секунды, или инстинктивным поступком. Он обернулся, увидел окруживших его воинов, увидел оружие, увидел вытянутые руки шамана… и с диким криком, срывающим горло, швырнул один из стоящих на верстаке коробов вождю под ноги. Мгновение замешательства дало ему необходимую брешь в толпе и три фута форы. Оказавшись на безопасном от чужих конечностей расстоянии, Джим включил генератор.
В воцарившейся суматохе тихое гудение поля послышалось едва-едва, но странное недоощущение, сопровождающее работу высокочастотной техники, вполне заметно кольнуло Джима в висок. Секундой позже проснулись и остальные чувства: предгрозовой запах электричества, металлический привкус разворачивающейся волны щита. Десятифутовый цилиндр, заметный лишь по примятой траве, непроницаемой стеной встал между Джимом и деревенскими. Стеной, на которую тут же посыпались удары оружия.
В первый момент, увидев летящее в него копьё, Джим ощутил первобытный страх. Древняя, самая подозрительная часть мозга отказывалась верить в надёжность защиты, которую нельзя увидеть. Но кончик копья ударился о барьер, и не ожидавший сопротивления воин с недоуменным вскриком выпустил из рук затрещавшее древко. Следом посыпались стрелы, ещё копья, пара брошенных из толпы камней… Звуки ударов заставляли Джима невольно вздрагивать; если снаружи они тонули в гомоне толы, то внутри барьера почти оглушали.
Джиму потребовалась целая минута, прежде чем он собрался с силами и сделал первый шаг.
Поле растолкало воинов, сбив с ног всех, кто попытался перегородить дорогу своими телами. Джим шёл медленно и уверенно, не оглядываясь по сторонам и не прислушиваясь к летящим над барьером крикам. Хижина вождя, центр деревни, утоптанная дорога на юг, через полтысячи ярдов обернувшаяся полузаросшей тропой посреди джунглей. За ним, как крысы из Гамельна, тянулась чуть ли не вся деревня. Зеваки держались в стороне, но воины продолжали колотить в барьер, а шаман и ещё двое мужчин с нераскрашенными лицами то помахивали в воздухе пучками трав, то закидывали дорогу перед и за Джимом кусочками засохшей глины.
Джим дважды провёл своих преследователей вокруг деревни, постепенно расширяя радиус спирали и оставляя за спиной неестественно ровную просеку в джунглях. К концу второго круга вождь разогнал всех мирных жителей и явно приказал воинам экономить силы: они перестали непрерывно барабанить в барьер и лишь периодически короткими тычками проверяли его наличие. Шаман продолжал выпрыгивать, но уже без прежнего энтузиазма, и Джим был готов поспорить, что большая часть его бормотаний – неприкрытая ругань, а не заклинания или молитвы. Даже помощники шамана давно сдались и теперь опасливо брели в самом хвосте процессии, держась подальше как от своего непосредственного начальника, так и от пылающего бессильным гневом вождя.
Судя по часто бившейся жилке у него на лбу, вождь счёл побег за личное оскорбление.
Во всём сюрреализме происходящего единственное, что оставалось Джиму, так это думать. Вот только в голове было довольно пусто, и, перебрав разные бесполезные мысли, в итоге он выбрал Эла.
Поначалу это были вопросы, большей частью тревожные: хватило ли Элу времени незаметно выбраться из деревни, достаточную ли фору дали блуждания Джима, не забыл ли он впопыхах что-нибудь важное. Потом Джим переключился на визуальные образы: от их первой встречи неделю назад и показавшегося знакомым лица до ночных лекций и последних посиделок на рассвете. Контраст между горящими глазами и явным истощением, между пассивным равнодушием первых дней, лишь изредка нарушаемым вспышками любопытства, и треснувшим каменным упрямством минувшей ночи. Его многочисленные рассказы о деревенских и редкие, всегда малость неуверенные замечания о себе.
И с внезапной ясностью Джим вдруг понял, что в рваной истории Эла не то, что концы с концами не сходятся – их для этого было слишком мало, – а вся она звучит неправильно. Не фальшиво, но… как объяснение, а не как причина.
Эл ничего не рассказывал о себе, если не спросить напрямую. Даже с его избирательной амнезией (а у Джима были сомнения и по этому поводу) оставалось время, проведённое в плену. Годы, по словам Эла. Непонятное, бестолковое заключение, и деревенские вели себя так, словно второго пленника у них никогда и не было.
О нём не говорил Тен-Ну. Ему не приносили еду и воду. Заходящие в хижину стражники не обращали на него никакого внимания, даже если их появление приходилось на разгар очередной лекции. Эл находил объяснение каждому из таких фактов, но каждому – своё, не связанное с предыдущим.
И чем дольше Джим размышлял над этими наблюдениями, тем чётче вырисовывался единственный разумный вывод. Если отбросить всякие откровенно мистические объяснения и маловероятную версию того, что Эл не врал, то ситуация, когда ты видишь невидимое, называется просто: галлюцинации.
В конце концов, первый раз очнувшись в деревне, Джим сразу же понял, что у него сотрясение. Загадочный сокамерник вполне мог быть его последствием, а нежелание уходить – воплощением собственного страха перед побегом.
Но если Эл – всего лишь порождение его ушибленного мозга, то куда Джим с такой уверенностью шёл; с припасами на пару дней и в окружении толпы вооруженных аборигенов?
Джим остановился.
Остановка получилась настолько резкой, что шедшие позади него воины во главе с вождём едва успели затормозить, а двое так и вовсе налетели на барьер. Джим раздражённо покосился на них – удары и несомненная ругань отвлекли от размышлений – и вновь зашагал. Уже гораздо медленнее, но не меняя, впрочем, направления пути.
В вариант с галлюцинацией и Элом-порождением-ушибленного-мозга не вписывалась одна маленькая деталь: магнитола. До того момента, как над деревней заиграл классический оркестр, Джим злополучное радио не видел и не слышал. И даже если предположить, что его подсознание сумело по-быстрому обработать полученную информацию и выдать правдоподобную версию, откуда Джиму было знать о модели приёмника? Эл упомянул, что магнитола появилась в деревне лет пятнадцать тому назад, и на корпусе действительно значилось «2007».
На фоне прочих обстоятельств эта мелочь не выглядела особо значительной – ей наверняка можно было подобрать с полдюжины объяснений, начиная с банального совпадения, – но инженерный разум Джима привык критически оценивать выходящие за рамки данные. Момент с магнитолой не походил на случайность, зато подтверждал ту маловероятную версию, что Эл Джиму не врал. Не говорил всей правды, очевидно, но не врал. И даже если в итоге окажется, что загадочный сокамерник – действительно плод воображения Джима, пока ему стоило доверять.
Откуда-то вся эта информация появилась.
Размышления о природе галлюцинаций, большей частью сводящиеся к попыткам вспомнить читанные на тему психологии и нейрофизиологии научно-популярные книги, заняли Джима ещё на несколько часов. День потихоньку переходил в вечер, и растративший весь свой энтузиазм конвой начинал роптать. Из деревни они выбрались без малейших припасов, даже без воды, и в душных жарких джунглях это сказывалось. Пару раз от группы воинов отделялось несколько человек; через полчаса они возвращались с охапками мясистых листьев и небольшими продолговатыми плодами – но для затянувшегося марша их не хватало.
Джим понимал, что в этих заминках его шанс стряхнуть конвой. И потому упрямо продолжал идти, хотя с каждым часом генератор и припасы всё настырнее давили на плечи, а мышцы всё настойчивее просили об отдыхе. Если он и останавливался, то всего на минуту-другую: свериться с картой и солнцем и скорректировать направление.
Тогда же, когда усталость из досадной помехи превратилась в серьёзное затруднение, Джим начал цепляться за простенькую математику: каждый пройденный им ярд – это два ярда, отделяющие деревенских от дома и воды.
Первыми сдались помощники шамана. В какой-то момент Джим оглянулся, и их уже не было рядом, а место в конце конвоя занял сам шаман. Остальные продержались до сумерек. Джим тащился на автомате, механически переставляя налитые свинцом ноги; и, хотя воины деревни были в заметно лучшей форме, жажда компенсировала разницу в физической подготовке. Со стороны они должны были выглядеть жалко, по меньшей мере странно: дюжина людей, спотыкаясь и переругиваясь бредущая через джунгли.
С наступлением ночи деревенские бросили преследование.
В сгущающейся темноте Джим отшагал ещё час, после чего плюхнулся на землю прямо там, где остановился – посреди расчищенной барьером площадки пяти футов в диаметре. В свете дневных размышлений к рациону Джим отнёсся с особым вниманием, поев лишь чтобы чуть приглушить мешающий спать голод. С водой было проще, в аптечке летуна нашлась горсть обеззараживающих таблеток, но и тут Джим ограничил себя десятком глотков. Больше ему перед сном делать было нечего и, проверив работу генератора (простенькая сигнализация всё равно предупредила бы о возникших проблемах), Джим устроился на ночлег с мешком под головой.
Несмотря на холод и жёсткую землю, усталость и предыдущая бессонная ночь взяли своё: Джим отключился, даже не успев толком додумать застрявшую в голове мысль. Тем неожиданнее было его пробуждение. Он проснулся от оглушительного грохота, такого близкого, что после него утих даже привычный гомон ночных джунглей – до сей поры сам казавшийся невыносимым. Джим испугано подскочил, запутался в усталых ногах и в результате получил под зад одной стенкой барьера и въехал носом во вторую. Кое-как поймав равновесие, Джим бешено завертел головой, пытаясь найти источник грохота.
Буквально в пятнадцати футах от барьера горело дерево. Света от огня хватало, чтобы различить надлом на одной из самых толстых веток; судя по длине, раньше она располагалась прямо над Джимом. Чуть в стороне, но на безопасном расстоянии, на дерево таращился воин из деревни. В руке он сжимал обгоревшее копьё, а на одежде были заметны подпалины.
Громыхнуло ещё раз, теперь уже в отдалении – нормальным, естественным громом. Одновременно с этим небо прорезали две почти горизонтальные молнии. В следующее мгновение словно бы кто-то вылил на джунгли целое море: разразившийся ливень за несколько секунд промочил Джима до нитки и меньше, чем за минуту, погасил горящее дерево. Несчастный воин, вжавшись в барьер, таращился на разверзшееся небо и что-то лихорадочно то ли шептал, то ли кричал; поток смывал все звуки корме барабанной дроби падающей воды.
Джиму никогда ещё не доводилось наблюдать подобное буйство стихий. Открытый цилиндр барьера заливало чуть ли не на полфута, хотя из-за неровности земли кое-где под ним оставались дюймовые щели. Вспышки молний освещали джунгли тысячеваттными прожекторами, а от каждого удара грома закладывало уши. Барьер защищал от поднявшегося ветра, не только обдирающего макушки деревьев, но и проскальзывающего между стволами, однако ничего не мог поделать с заметно упавшей температурой. Прижавшись к стенке поля и упершись пятками в раскисшую землю, Джим без единой мысли в голове ждал, когда успокоится разошедшаяся природа.
Вместо мыслей в голове царил первобытный страх человека, впервые оказавшегося один на один с первозданной стихией – никуда не подевавшийся за все тысячелетия развития цивилизации.
Шторм кончился так же внезапно, как и начался. За пару минут перестали мелькать молнии, утих гром, и ливень смолк до обыкновенного дождя, а там и вовсе превратился в невесомую весеннюю морось. Ещё четверть часа спустя очистилось небо, и вместе с тускнеющими звёздами над джунглями заиграл робкий рассвет. Деревенского стражника нигде не было видно, да и вода скрыла все следы, которые Джим мог хотя бы попытаться прочесть. Идея отправиться на поиски пришла и ушла, встреченная усталым равнодушием.
Джим не стал дожидаться, пока полностью взойдёт солнце, и в сумерках двинулся дальше. Дождь не повредил водоотталкивающим кожухам приборов, но наскоро выжатая одежда неприятно липла к телу, а быстро нагревающиеся джунгли обещали влажную духоту.
К реке, о которой рассказывал Эл, Джим вышел во второй половине дня, за это время успев не только отогреться, но и проклясть вездесущую жару. Уже не преследуемый деревенскими, он позволял себе привалы; найдя посреди джунглей особо сухой холмик, Джим даже чуть подремал. Поэтому до указанного ориентира он добрался если и не отдохнувшим, то готовым к дальнейшему пути.
Скалы начались ещё два часа спустя.
Каменистая равнина, которой внезапно обернулись джунгли, плавно переходила в склон полусъеденной ветром горы. Промеж серых гранитных осколков едва-едва угадывалась тропа: её занесло каменной крошкой, и на ней так же, как и промеж валунов, росла чахлая, упорная трава. Джим с трудом находил наиболее ровный путь наверх, но после нескольких тупиков и слишком широких расщелин он всё же увидел пещеру, о которой говорил Эл. Ошибиться было невозможно. Десятиярдовую площадку перед входом окружали огромные валуны; часть из них раскололась или попадала, но периметр оставался слишком чётким для естественного образования. К тому же, камни украшала полустёртая резьба. В выемках сохранились лишь случайные пятна краски, но сами узоры глубоко вгрызались в поверхность.
Прежде, чем шагнуть под своды пещеры, Джим в последний раз оглянулся. Синевато-зелёное полотно джунглей у подножья, мутная после шторма лента реки; камни, когда-то поставленные и украшенные человеческими руками, а теперь заброшенные и забытые. Слишком много совпадений с описанием Эла, чтобы считать последнее шалостью травмированного мозга. Джим просто не мог всё это придумать на голом месте.
На краткий миг ему стало страшно. Что если он войдёт в пещеру – святилище, – а Эла там не окажется? Стоит ли ждать, искать, возвращаться в деревню, бояться возможности найти труп (или что от него оставили хищники), или надо будет смириться с потерей этой тайны? Существовал ли вообще человек по имени Элиот, удерживаемый туземцами в плену?
Реально ли всё происходящее?
Джим не понаслышке знал чувство неуверенности на пороге важного события, и от того, что в данном случае порог был самый что ни на есть буквальный, легче на душе не становилось. Но Джим не потратил бы большую часть жизни на невозможные изобретения, если бы страх всякий раз останавливал его в последний момент. Поэтому он глубоко вдохнул, коротко помолился сам не зная кому и, выключив генератор, шагнул в узкий разлом пещеры.
Внутри было темно.
Влажно, даже скорее сыро, и прохладно. Сильно пахло застоявшимся воздухом и болотной тиной, но в первое мгновение темнота перебила все прочие ощущения. Не рискуя продвигаться наощупь, Джим остановился в двух шагах от входа. Странная это была темнота, такая же, как в клетке Эла: Джим ясно видел перед собой узкую полоску света, но она не таяла, создавая вокруг сумеречное пространство, а резко обрывалась в черноту.
Джим чуть истерично подумал о фундаментальных законах физики, которые нарушала эта полоска, и крепче прижал к груди выключенный генератор.
Ни несколько секунд, ни пару минут спустя глаза к темноте так и не привыкли, поэтому Джим нашёл рукой шершавую каменную стену и сделал первый осторожный шаг. Где-то неподалёку капала вода, тёплый влажный воздух почему-то бил в спину. Судя по так и норовящим соскользнуть кончикам пальцев, пещера довольно резко расширялась. Шагах в тридцати от входа Джим заметил первый дрожащий огонёк. Ещё через несколько футов появились второй, третий, а вскоре проступила и основная часть пещеры – огромная зала ярдов двадцати в диаметре – щедро залитая светом.
Большей частью светили факелы на стенах и костры на полу, но было и огромное отверстие в потолке. Прямо под ним, обласканный солнечными лучами, находился булыжник с ровно стесанной верхней стороной. А на булыжнике с самым беззаботным, даже чуть скучающим видом сидел Эл.
Почему-то первым, что бросилось Джиму в глаза, оказалась одежда Эла: дикие в своей повседневной обыденности джинсы и фланелевая рубашка. Точная копия его собственных, только цвета другие; джинсы чёрные, а рубаха, наоборот, заметно светлее, красная в серую клетку. При этом выглядели вещи если и не абсолютно новыми – приглядевшись, Джим заметил, что манжеты чем-то перепачканы, – то явно не так, как должна выглядеть одежда человека, долгие годы проведшего в плену.
Второй яркой деталью, уже менее тревожной, было лицо. Оно больше не казалось измождённым, а глаза хоть и горели, агрессивный блеск в них сменился тёплым мерцающим любопытством. При виде Джима Эл соскочил с булыжника, широко – по-настоящему дружелюбно – улыбнулся и уверенной походкой двинулся навстречу. Всё ещё растерянный, Джим позволил забрать генератор, снять с плеч оба мешка и отвести себя к ближайшему костру.
Только после этого Джим заметил, что его весьма ощутимо колотит.
С прежними молчанием и улыбкой Эл откуда-то (кажется, из чистого воздуха) достал флягу с водой, открыл её и протянул Джиму. Тот, моргнув пару раз, неуверенно сделал несколько жадных глотков.
– Садись. Отдыхай, – мягко, но с отчётливо различимым весельем в голосе приказал Эл. – Здесь нас не тронут.
Мозги Джима наконец-то перезагрузились, и теперь у него на языке вертелась добрая дюжина вопросов. Не зная, какой из них выбрать, он брякнул первое попавшееся:
– Как ты всё это успел?
И для ясности ткнул полупустой флягой в бесконечные костры.
– Была пара свободных часов. – Эл уже по-хозяйски копался в припасах Джима, выковыривая кусочки вяленого мяса, которое дня три тому назад приносили на ужин. Радостно вцепившись в один, другим Эл великодушно поделился. – Добрался сюда раньше, чем планировал. Нашёл короткий путь.
Насколько Джим представлял себе местность, никаких коротких путей здесь не было. И дюжина костров посреди голой заброшенной пещеры, не говоря уже о факелах, требовала куда большего, нежели «пара часов».
– Ты хорошо здесь ориентируешься…
– Наслушался от деревенских.
– О святилище, о котором нельзя говорить?
Эл в ответ радостно улыбнулся, всем своим видом показывая: «Ты меня подловил, и мне это нравится, но я всё равно ничего не скажу».
Несколько минут после этого они молча ели. Джим без возражений допил всю воду из фляги и принял вторую порцию мяса, хотя ещё несколько часов назад ему и в голову бы не пришло так раскидываться запасами. Эл, когда втихаря не потешался над ним (что было заметно по никак не желавшим опускаться уголкам губ), смотрел с восторженным энтузиазмом любящей бабушки. И вроде бы подобное поведение вкупе со всеми мутными загадками должно было цеплять Джима, но к собственному удивлению он обнаружил, что не против. Если Эл нашёл повод повеселиться, то оно всяко лучше прежней апатии заключения.
– Это святилище… – начал Джим, доев и незатейливо обтерев руки о и без того грязную одежду. – Почему деревенские его забросили?
Эл удивлённо на него покосился, но отрываться от вылизывания собственных пальцев не стал. Лишь убедившись, что на ладонях не осталось налипших жилок, он повернулся к Джиму и без особого интереса произнёс:
– Перестали поклоняться богу, которому оно посвящено. Деревенские раньше были ремесленниками и почитали мирных богов. А потом к власти пришёл вождь-воин, прогнал шамана-мастера и вместо него поставил шамана-колдуна. И заодно запретил учить мальчишек ремеслу, то есть отправлять сюда, – Эл для наглядности похлопал по ближайшей колонне. – С тех пор ремеслом в деревне занимаются только женщины, у которых свои богини. Мужчины же либо колдуны, либо воины, либо охотники.
– А кем был этот бог?
– Кузнецом. Мастером.
На последних словах в тоне Эла проскользнуло что-то странное. То ли сожаление, то ли жалость – непонятно только, к кому, – то ли и вовсе зависть. Джим не стал комментировать, вместо этого спросил:
– И много у деревенских богов?
– Считая всех забытых и запрещённых? Четыре дюжины, по двое на каждое дело. Для мужчин и для женщин: муж и жена.
– То есть, по джунглям разбросано ещё с полсотни таких святилищ?
Вот в это Джим точно не мог поверить. В его представление о деревенских и данная-то пещера плохо вписывалась: со своими отшлифованными стенами, высокими колоннами и резными камнями у входа. А уж дюжины их… где архитектура и где «заколдованные» летающие воины?
– Нет, конечно же. – Эл улыбнулся, но как-то механически, одними губами. – Каменные святилища только у ремесленников и богов мёртвых. Первым нужно где-то учить молодёжь, вторым точно никогда не перестанут поклоняться. У остальных… проще убрать в чулан неугодного деревянного болванчика, чем всякий раз перетаскивать камни.
– Мне всегда казалось, что подобные вещи должны быть… чуть более постоянны, нет?
– Тебе казалось. У людей не бывает ничего постоянного.
Они опять помолчали, и в итоге Джим тихо признал:
– Пожалуй, ты прав.
Отдохнув, Джим принялся за установку маячка. Дело было не столько тяжёлым, сколько кропотливым: требовалось вынуть блок питания из генератора щита, подключить его к транслятору и заново откалибровать. Эл держался рядом, ежеминутно вклиниваясь с новыми вопросами о принципах действия аппаратуры. Джима это несколько отвлекало, но, очарованный чужим энтузиазмом, он старался по возможности отвечать.
И после каждого объяснения – долгого и уже не такого детсадовского – Джим порывался задать свой собственный вопрос. Но прямолинейное «Кто ты?» звучало дико и странно, а придумать что-то серьёзнее он не успевал. Эл засыпал его всё новыми и новыми «Как?» и «Почему?».
Когда же ближе к сумеркам они включили маячок и первый сигнал ушел в стремительно темнеющее небо, спрашивать Джиму уже ничего не хотелось. Хотелось домой и выспаться в безопасности, но в пещере посреди джунглей ему, кажется, светило лишь второе.
Джим проснулся посреди ночи, за минувшую неделю отвыкнув спать в тишине. Большинство факелов и костров уже погасло, но у последнего, горящего ярко и уверенно, Джим увидел Эла. Тот сидел у самого огня, одной рукой в задумчивости потирая лоб, а зажатой в другой палочкой тыкая в разобранный генератор. Судя по движениям губ, Эл что-то бормотал себе под нос.
Разбросанные запчасти подкрашивало блеклое рыжеватое сияние, которое могло бы сойти за отблески костра, когда бы не неправильно лежащие тени.
В тот момент Джим подумал, что он знает, кто или что такое Эл – знал уже некоторое время, – но сон был настойчив, а переплетение огненных язычков усыпляло не хуже колыбельной. Джим пообещал себе на следующее утро вспомнить о своём открытии и с тем закрыл глаза.
Сказать, что вождь Таа-Ли из двухдневного похода за сбежавшим Ин-Лов-Ану вернулся взбешённым, было бы несомненным преуменьшением. Достаточно упомянуть двоих, оставшихся в лесу: охотника Лон-На и главного шамана – уже, конечно же, бывшего главного шамана – Реха. Пока охотника было велено искать и ждать, о шамане вождь только зло бросил: «Он ушёл».
Из перешёптываний воинов становилось понятно, что не по собственной воле.
Нгу поставили новым главным шаманом на следующий же день, вместе с приказом если и не найти Ин-Лов-Ану (даже самые безумные старики деревни понимали, что искать в Лесу столь могущественного колдуна бесполезно), то хотя бы разобраться в случившемся. Нгу в поручение вцепился с достойными его ремесла рвением и покорностью. Младших шаманов, недовольных командованием вчерашнего раскрашенного юнца, он послал к железной птице Ин-Лов-Ану, а сам занялся его временным жилищем.
Недавняя гроза не пожалела деревню, затопив дома и частично оборвав крыши, но этой хижине досталось особенно сильно. Стены и потолок прожгло с полдюжины молний, и только проливной дождь не дал ей сгореть дотла, взамен размочив некогда утоптанный пол. Нгу за всю свою жизнь не видел подобного разрушения и подобной грозы; он внутренне соглашался с другими шаманами, считавшими молнии гневом богов. Вождю, впрочем, он об этом пока не говорил. Таа-Ли, внук Таа-Ова, продолжил дело своего деда, заставившего деревню сменить кузнечный молот на копьё. Единственным богом, которого вождь действительно почитал, был бог воинов и мёртвых.
В хижине Нгу нашёл всего пару вещей Ин-Лов-Ану, а целой и вовсе ни одной: все они либо обгорели, либо оплавились. Он разворошил раскисшее травяное месиво, в которое превратился лежак, но и там не было ничего интересного. Уже без особой надежды Нгу подошёл к решётке, отделяющей одну часть хижины от другой – по ту сторону сваливали тотемы старых богов, которым запрещено было поклоняться, – и тут в глаза ему бросилось, что часть прутьев не просто обгорела, а явно была срезана.
Среди небрежно сваленных тотемов ярко выделялись останки одного. Нгу осмотрел треснувшую напополам деревяшку, смахнул с неё слой копоти и гари. В разрушенных чертах с трудом, но угадывался Эл-Ту, много лет назад попавший в немилость бог огня и кузнечества.
Что могло объяснить молнии, пропавшего охотника и защищавшую Ин-Лов-Ану невидимую стену, отражавшую любое оружие. Но не делало легче жизнь самого Нгу. Он с невесёлой ясностью понимал, что Таа-Ли не понравится идея шамана-чужака, взявшего себе в сообщники обиженного бога.
Нгу она тоже не нравилась.
(с) Миф, февраль-апрель'14