Во-вторых, новый текст. Второй, сделанный со времени защиты, но первый я ещё редактирую. А эта штучка получилась стремительно: три дня от идеи до выкладки.
Очень условное, немного фэнтезийное средневековье. Полусказка-полуистория.
О рыцаре, кузнеце и одной жизни
Один миг
Первое, что бросается в глаза славному рыцарю сэру Кавану — это нелепый контраст чистой, добротной одежды и грязной кожи под ней, покрытой синяками и засохшими царапинами. Второе — огромные глаза мальчишки, выглядывающие из-под некогда остриженных «под горшок», а теперь просто спутанных тёмных волос. Глаза серые и пустые, без малейшей тени чувств в них.
Читать до конца
(~ 3 стр./10 т.з.)
Добрый сосед сэр Томас певчим соловьём заливается о талантах маорийских кузнецов-чародеев, о двух волах, которых он отдал в уплату («Друг мой, никто и никогда не покупал маорийца за двух волов, но я-то, я знаю нужных людей…»), о прочих своих покупках и о безвозмездных подарках. Сэр Каван слышит доброго соседа краем уха.(~ 3 стр./10 т.з.)
Судя по чумазым щекам, к которым никогда не прикасалось лезвие бритвы, мальчишке лет пятнадцать. Он тощий и не очень высокий, смуглый, как все южане, хотя давно потерявший загар. Маориец или нет, на кузнеца он похож в последнюю очередь.
Один час
Славный рыцарь сэр Каван никогда не покупает рабов. У него есть крестьяне, работающие на его земле, у него есть слуги, содержащие в порядке его замок, у него есть воины, охраняющие его границы. Рабов сэр Каван не держит. Но объяснить это доброму соседу сэру Томасу невозможно, в руках сэра Томаса стремительно пустеет третий кубок вина, а долгая ночь пиршества только началась.
У сэра Кавана уже год как нет нормального кузнеца. Прежний умер по зиме, от косившей север лихорадки, а найденный в деревне «мастер» не ковал в своей жизни ничего кроме плугов и подков. Для сэра Томаса, по-детски равно великодушного и жестокого, случайно оброненной жалобы достаточно, чтобы подарить своему другу раба. Да, на свете нет кузнецов лучше маорийцев, да, их заговорённые клинки режут латы как масло, а их заговорённые латы не пробивает удар тяжёлого рыцарского фламберга… Но сэру Кавану не нужен раб, люди не рождаются рабами, сколь бы король ни утверждал обратного.
Между четвёртым и пятым кубком сэр Томас поднимает неожиданно трезвые глаза и говорит тихо и грустно:
— Не доведут тебя такие мысли до добра, мой храбрый друг.
Один день
Замковый лекарь, старик сухой и грубый, осмотрев маорийца, долго и мутно ворчит. На своего господина он обращает не больше внимания, чем на своих больных, а на них — гораздо меньше, чем на их раны. Ворчание длится и длится, пока не превращается в лаконичное:
— Отмыть, накормить, дать выспаться. И ещё набрехали вам, сэр, никакой это не кузнец.
— А кто же? — мрачно спрашивает сэр Каван. Его, как и всегда после визитов сэра Томаса, мучает зверское похмелье.
— Девка это.
Маориец на проверку оказывается маорийкой. Отмытая и причёсанная, она выглядит ровесницей сэра Кавана, если не старше его. Она молчит, смотрит на суетящихся вокруг её постели служанок пустыми глазами, и к концу дня помимо пола о ней удаётся узнать лишь имя: Сокорро.
Одна неделя
— Когда вы окончательно поправитесь, я отвезу вас домой.
Сэр Каван понятия не имеет, как. Маор далеко, за морем, а верный рыцарь короля не может без веской причины покинуть свой замок на несколько месяцев. Но когда сэр Каван вспоминает о том, что женщина перед ним провела два года в рабстве, все препятствия теряют силу.
— Нет, — со ставшей привычной сухостью отвечает Сокорро. Она всё ещё слаба и глаза у неё всё такие же холодные, словно бы заросшие пылью.
— Почему?
— Дома больше нет.
Расспрашивать о подробностях бесполезно — сэру Кавану двадцать пять, он уже повидал жизнь. Поэтому он молчит, неловко разглядывая руки Сокорро. Усеянные мелкими шрамами и ожогами пальцы без устали вертят странную игрушку: идеально гладкий металлический шарик с голубиное яйцо размером. Поверхность шарика знакомо-серая, тусклая.
Один месяц
Старик-лекарь ошибся: Сокорро всё же настоящий маориец, кузнец-чародей. Сухо и скучно она объясняет, что металлу всё равно, с кем говорить: мужчинами или женщинами. Металл говорит с душой, а она, как известно, пола не имеет.
— Я буду ковать для тебя, рыцарь, — соглашается Сокорро, осмотрев замковую кузницу. Работающий здесь деревенский кузнец благоговейно внимает каждому слову, густо окрашенному тяжёлым южным акцентом. — Но я не буду делать оружие тем, кто пришёл на мою землю с огнём и мечом.
Сэр Каван, конечно же, соглашается. Клинки он может купить и на ярмарке.
Один год
В кузницу он спускается не только потому, что здесь беспокойные домочадцы станут искать его в последнюю очередь. У сэра Кавана слишком много дел, ему некогда дожидаться собственного тела. Он должен понять, откуда на его дорогах взялись хорошо вооружённые разбойники.
В кузнице жарко, душно и пахнет огнём и горячим металлом. Сокорро смотрит беспокойными глазами и дёргается помочь, когда сэр Каван спотыкается и обеими руками хватается за дверной косяк. Он отмахивается и просит показать наконечник стрелы, три недели назад вместе с изрядным куском мяса вырезанный из его бока. Наконечник широкий, стальной, с двумя дюжинами крючковатых зазубрин по кромке — изощрённое и жестокое оружие. Сэр Каван раньше лишь слышал о таких; поговаривали, что их использовали особые лучники короля. Личная гвардия.
Когда сэр Каван рассказывает об этом Сокорро, он в последнюю очередь рассчитывает найти в своей оружейной новые латы. Содержимое невинно покоящегося у стены сундука стоит больше, чем все его земли и весь его замок вместе взятые.
Одна эпоха
— Да здравствует Король!
Корону ему Сокорро выковала на скорую руку, в полуразрушенной дворцовой кузнице, потому зубцы цепляют неровно остриженные перед самой церемонией волосы. Кавану (он уже не сэр, а «Сир» пока звучит чуждо) неприятно, но он стойко терпит, ни на мгновение не опуская головы.
Новую корону украшают гравировка — гребенчатый змей, кусающий себя за хвост — и крошечный рубин на месте глаза. Осколок камня, не так давно сиявшего в оголовье королевского меча.
Он был бесчестным трусом, устраивающим засады на неугодных ему рыцарей, но взявшего столицу Кавана его бывший сюзерен встретил с оружием в руках.
Одно поколение
Подмастерья Сокорро жмутся по стенам, хотя визиты короля в дворцовую кузницу — дело давно уже обыденное, чуть ли не ежедневное. Каван покровительственно улыбается мальчишкам и девчонкам, самым взрослым из которых нет и двадцати, и ищет взглядом хозяйку чадного царства.
Она в самом дальнем и самом горячем углу, у горна, тяжёлым молотом вбивает душу в разогретый до красноты прут. Каван откровенно любуется её не по-женски сильными руками, большими внимательными глазами, завившимися от жары в тугие спирали чёрными, с первой проседью, волосами. На мгновение — мимолётное, как наивная юношеская мечта — он хочет переложить Сокорро совсем не то, за чем сегодня пришёл в кузницу. Он хочет попросить у неё, тихо-тихо, чтобы не услышала любопытная стая ребятишек: «Роди мне наследника».
Взамен Каван говорит заготовленное:
— Коко, мне нужен меч.
Шок в её стремительно тускнеющих глазах заставляет его затараторить, сбивчиво и путано, как вовсе не подобает королю. Он обещает, что этот меч никогда не попробует крови. Он обещает, что этот меч никогда не отправится на войну. Но ему нужен наследник, а маорийцы умеют ковать оружие, дающееся в руки лишь достойным, и своей Коко он доверяет больше, чем всем советникам и лордам вместе взятым. Даже больше, чем собственной крови.
Сокорро кивает, серьёзно и чуть мрачно. Она говорит, что на это уйдут месяцы, если не годы. Она говорит, что для этого ей придётся найти других мастеров. Она требует, чтобы он поклялся.
Каван клянётся самым дорогим: их жизнями. Своей и её.
Сокорро куёт ему меч. Через восемь лет после восшествия на престол Сир Каван обещает королевство тому, кто сможет вытащить маорийский клинок из подлокотника трона. На широкой гарде меча висит корона — стальной обруч с гравировкой в виде кусающего себя за хвост гребенчатого змея — как символ данных народу и Сокорро клятв.
Одна жизнь
Дождь льёт без остановки уже три дня, и откладывать отъезд дальше становится бессмысленно.
Славный рыцарь сэр Каван возвращается в родной замок налегке. На полдюжины всадников у них всего одна повозка, да и провизии в ней больше, чем личных вещей. Он берёт с собой доспехи, два меча и гостинцы домочадцам, многих из которых не видел более двадцати лет.
Вышедшую попрощаться Сокорро он ожидает, а вот толпу подмастерий — нет. Все они, от мала до велика, провожают её грустными глазами, а она смеётся в ответ: настало время отпустить учеников в свободное плаванье.
Раздав последние наказы старшим и потрепав младших по головам, Сокорро поворачивается к Кавану. Он открывает рот сказать что-нибудь несомненно глупое; например, отговорить её покидать столицу только потому, что он дюжину дней тому назад передал корону избраннику меча, за минувшие десять лет выучившему королевскую премудрость. Но Сокорро предупреждающе качает головой и с тяжеловесной грацией кузнеца запрыгивает в седло Кавана.
Конь — роскошный вороной шайр, привыкший к весу тяжеловооружённого рыцаря — на двойную ношу не обращает никакого внимания. Каван поначалу не знает, куда девать руки, ибо Сокорро сама взялась за поводья, затем осторожно кладёт их ей на пояс.
Обнимает. Слегка притягивает к себе. Укрывает их обоих тяжёлым дорожным плащом, надёжно защищающим от серой мороси.
Его Коко доверчиво откидывается ему на грудь и посылает коня спокойным шагом.
(с), Миф, июль'15