Как и было обещано: сказочка о змеелюдах, хтонических ужасах, технической стороне творчества и любопытстве. Примерно в равных пропорциях.
С благодарностью друзьям-рисующим,
смотрящим на мир под несколько иным углом.
Перекрёсток — 1
А затем нарисуй...
А затем нарисуй...
В отличие от братьев, Сахи действительно рисовала. Элсар и Сашер могли начертить аккуратную наглядную схему; Сахи ловила на бумагу красоту Перекрёстка и многообразие его жителей. Единственная общая точка сотен, если не тысяч миров, он привлекал весьма разношерстную публику, большая часть которой рано или поздно посещала картографическую лавку.
В их семейном деле Сахи отвечала за торговый зал и за поиск странников, по чьим воспоминаниям Элсар и Сашер создавали карты на продажу. Хотя работа занимала большую часть дня, в перерывах между покупателями Сахи иногда успевала порисовать. Набросок силуэта там, эскиз портрета тут; детали, бросившиеся в глаза, будь то особенность расы или исключительно ладные черты лица.
Читать до конца
(~ 16 стр./44 т.з.)
В Эхмере (правда, тогда она ещё не знала, как зовут заглянувшего в лавку посетителя) внимание Сахи в первую очередь привлекла бритая голова. Не просто голая — таким могла похвастаться добрая треть Перекрёстка, никогда и не имевшая волос, — а именно тщательно выбритая: высота чёрной щетины едва ли достигала толщины ногтя. Сахи понимала, что в её удивлении больше культурного наследия, чем объективных причин, и всё же ничего не могла с собой поделать. Обривали в её мире лишь мертвецов да преступников, а все уважающие себя змеелюды носили длинные волосы.(~ 16 стр./44 т.з.)
Преступников на Перекрёстке не водилось, живых мертвецов — тоже. Поэтому Сахи взяла себя в руки, придала лицу деловито-услужливое выражение и чуть приподнялась над прилавком. Бритый посетитель заметил её движение и коротко улыбнулся в ответ.
Его щёки и подбородок тоже покрывала щетина, чуть менее густая, чем на макушке.
— Добрый вечер. Я могу вам чем-то помочь?
— Спасибо, но я пока осмотрюсь.
— Конечно. Если вам что-нибудь понадобится — обращайтесь.
Посетитель (называть его «лысым» Сахи стеснялась даже в пределах собственной головы) рассеяно поблагодарил и двинулся к ближайшему стеллажу с картами. Краем глаза приглядывая за возможным покупателем, Сахи достала из-под прилавка альбом и заточенную палочку угля и принялась набрасывать первые тонкие линии построения.
По людским меркам мужчина наверняка считался высоким: торс у него был длиннее, чем у Элсара, а тот, в свою очередь, заметно возвышался и над Сахи, и над Сашером. При этом посетитель был скорее поджарым, чем массивным: с длинными прямыми линиями рук и ног и широкими плечами. Намечая фигуру, в её основу Сахи положила вытянутый перевёрнутый треугольник. Затем она отметила жирные точки суставов и накидала овалы мышц, сжав их едва ли не в прямоугольники. Узкая одежда почти не скрадывала рельеф тела и лишь слегка смягчала углы. Казалось, стоит этому человеку резко повернуться, и крупные кости тут же пропорют ткань его одеяния.
Он выглядел человеком: две руки, две ноги, единственная голова и никаких хвостов или рогов. Но на Перекрёстке слово «человек» употребляли широко и вольно. «Люди» здесь умели дышать огнём и не дышать вообще, исчезали в чистом воздухе, разговаривали с небом и появлялись в чужих снах. Сахи, кстати, с радостью бы встретила в своём сне кого-нибудь похожего на её нынешнего посетителя — сугубо чтобы рассмотреть детали.
Когда её окликнули, Сахи как раз дорисовала длинный силуэт с едва угадываемым профилем и чёткой окружностью черепа. В голосе посетителя звучало лёгкое недоумение, словно бы он заметил нацеленные на него пристальные взгляды. Поняв, что её застукали, Сахи малость смутилась:
— Прошу прощения. Вам что-то подсказать?
Спрятав альбом под прилавок, Сахи выскользнула из-за него — и мысленно улыбнулась, когда посетитель и бровью не повёл при виде трёхметрового змеиного хвоста.
— Думаю, да. Мне нужна карта окрестностей Перекрёстка.
— Конечно. Мгновение, я сейчас всё достану.
Когда Сахи подползла к стеллажу и поднялась на нижней половине хвоста, посетитель лишь тихо хмыкнул: не отошёл и не выпрямил спину в невольной попытке сократить разницу в росте. Сахи понравился его самоконтроль. Не говоря уже о том, что сверху открывался отличный вид на бритую макушку: удивительно симметричную, словно бы вылепленную старательным гончаром.
Пахло от посетителя, кстати, в том числе и глиной. А ещё песком, камнями и почвой — землёй.
Из трёх предложенных карт он выбрал самую подробную и самую дорогую, ту, что пестрела тропинками с Перекрёстка обратно в различные миры. Такими картами обычно пользовались купцы и путешественники, и Сахи внутренне обрадовалась: когда-нибудь она могла снова увидеть своего нынешнего покупателя и попытаться уговорить его поработать с братьями. А значит, появился шанс доделать рисунок. При ближайшем рассмотрении у её невольного натурщика оказалось приятное, даже красивое лицо, и Сахи хотела разобраться, в чём именно заключается его красота.
***
Второй раз Эхмера (по-прежнему безымянного) Сахи встретила дюжину дней спустя, на рынке. Где Сашер торговался за богатый набор чернил, а она сама выбирала бумагу для карт и своих альбомов.
Вначале Сахи заметила движение на дальнем краю ряда. Оно выбивалось из привычного дыхания рынка: кто-то раздвигал толпу, которая на Перекрёстке вообще-то была не склонна уступать дорогу. Заинтригованная, Сахи приподнялась на хвосте и увидела приближающийся к ней клочок пустоты со знакомой бритой макушкой по центру.
Её обладатель если и замечал людей на своём пути, не обращал на них никакого внимания. Длинные ноги несли его с возмутительной для рынка скоростью, глаза смотрели строго вперёд. Такая сосредоточенность цепляла взгляд, но не объясняла, почему другие уступают приметной, а всё же не слишком грозной фигуре. Сама Сахи, наоборот, вытянулась в поисках лучшей точки обзора. За последние дни она сделала по памяти пару набросков, неточных из-за отсутствия натурщика, и была только рада освежить воспоминания.
Теперь Сахи не просто рассматривала, она собирала детали. Острый и длинный нос прямоугольным треугольником, выпирающие ближе к переносице надбровные дуги с глубокой складкой между ними, широкая тяжёлая челюсть, резко сходящаяся к узкому подбородку; тонкогубый рот строго вписывается в границы линий, проведённых от подбородка вертикально вверх. Сахи так увлеклась подробностями, что неожиданно для самой себя оказался в центре крошечного пустыря, в полушаге от человека, чьё лицо так кропотливо раскладывала на линии.
Он, не сбавляя скорости, попытался проскочить между углом писчей лавки и Сахи. Она отползла, но слишком поздно; кончик хвоста мазнул по ноге мужчины, и он крупно вздрогнул. Повернув голову, он нахмурился и посмотрел Сахи в глаза.
Мысли о рисунках тут же вылетели из её головы, да и все прочие мысли — тоже. Звонкую пустоту заполнило единственное ощущение: словно бы что-то тёплое рухнуло на плечи и принялось тянуть к земле с невообразимой, безграничной силой. Вытолкнуло воздух из лёгких, забило песком рот и нос, вдавило чешуйки в нежную кожу хвоста. Пошевелиться Сахи не могла. И лишь когда глаза напротив быстро моргнули: два раза, недоуменно — Сахи удалось стряхнуть жутковатое ощущение.
Они так и застыли, смотря друг на друга. Сахи чуть испуганно, её недавний покупатель — задумчиво и хмуро. Он явно пытался вспомнить, где уже видел эту женщину. Глаза его метнулись к стопке бумаги в руках Сахи, к связке перьев в её корзинке, к чернильным пятнам на пальцах и ладонях. В конце мужчина резко выдохнул — и улыбнулся. Коротко, вежливо и без особого тепла.
— Прошу прощения.
Затем он отвернулся и продолжил свой путь.
Сахи проводила его взглядом. Посреди охватившего её голову сумбура толкались два противоположных желания: никогда больше не встречать этого странного человека и его жуткий взгляд — и, наоборот, увидеть его снова, чтобы проверить, насколько очередной рисунок получится ближе к оригиналу.
А ещё Сахи понравилась его улыбка. Пусть холодная, зато чуть кривоватая: один уголок рта оттянут назад, другой — вверх.
***
На третий раз Сахи наконец-то узнала имя Эхмера. Случилось это так:
Где-то через месяц после столкновения на рынке, когда на память о необычном покупателе остались лишь пара альбомных листов да с полдюжины набросков, на Перекрёсток вернулась Тиль. Пернатая охотница частенько заходила к своим приятелям-змеелюдам чтобы продать им воспоминания для новой карты; иногда она знакомила их с другими путешественниками. Так что Сахи совсем не удивилась предложению увидеться с Тиль и одним из её новых друзей-охотников для обсуждения совместного дела.
Местом встречи был выбран только-только открывшийся неподалёку от лавки трактир, в который Сахи ещё ни разу не заглядывала. Хотя она и гордилась своим знанием Перекрёстка, ежечасно меняющийся город регулярно преподносил ей подобные сюрпризы. Трактир оказался весьма приятным: светлым, чистым, густо пахнущим свежеструганным деревом. И людным. Проползая к окну, у которого ждали Тиль и её знакомый, Сахи видела только чужие спины и бока. Публика собралась приличная и не бедная, в основном торговцы всех мастей. Судя по ней, поили и кормили в трактире достойно и не особо дёшево.
Приятель Тиль почти сразу согласился поработать с картографами; он вообще показался Сахи человеком сговорчивым, хотя и немногословным. Сумму за свои услуги он потребовал разумную, а список посещённых им миров насчитывал как минимум с полдюжины тех, о которых Сахи слышала лишь краем уха. Внешность же его ничего интересного не представляла, даже шрамы от подобных шрамов других путешественников отличались разве что углом наклона да точной длиной. Сахи на всякий случай отметила пропорции его лица, но без особого воодушевления. Так, вдруг ей вечером захочется порисовать, а по дороге домой не встретится кто-нибудь более заманчивый.
Охотник просидел с ними не больше трети часа, после чего оставил Сахи и Тиль наедине — насколько уединённым мог считаться переполненный обеденный зал. Сахи тут же принялась расспрашивать подругу об её путешествии и в ответ делиться новостями о себе, братьях и общих знакомых. Они говорили много, увлечённо, и всё же к концу второго часа в беседе стали появляться паузы, заполненные тишиной и терпким молодым вином.
В одну из таких пауз Сахи и увидела знакомую фигуру. Так заинтриговавший её покупатель стоял за стойкой, практически лицом к их столику, на добрую пару голов возвышаясь над своим собеседником.
— Сахи? — Наверное, она слишком долго и слишком открыто его разглядывала, потому что голос Тиль прозвучал встревожено: — Что-то случилось?
— Нет-нет. — Сахи виновато улыбнулась: — Прости. Увидела кое-кого, кого уже и не ожидала встретить.
— Кого?
— Мужчина за стойкой, с бритой головой.
Тиль обернулась, положив руку на спинку стула. Тихо прошелестели смятые перекладиной перья.
— Эхмер? Так он же владелец. Где это ты его видела, если никогда здесь не была?
— В лавке, он у нас карту покупал. — О встрече на рынке Сахи говорить не стала, не желая вдаваться в лишние на тот момент подробности.
— Твои карты есть у доброй половины Перекрёстка. Что такого особенного в этом парне?
— Ну не половины… Ладно, не смотри так. Я дюжину дней пыталась его нарисовать, а всё время выходила какая-то треклятая ерунда. Ни одной правильной линии!
— Как будто первый твой неудачный портрет. — Тиль дёрнула левым плечом и прижалась к нему щекой. Её круглые глаза по-птичьи упрямо посмотрели на Сахи. — В чём беда-то?
— Не знаю. Я просто хочу его нарисовать. Есть в нём что-то такое... он интересный.
Тиль фыркнула, как показалось Сахи, с насмешливым пониманием. Впрочем, продолжать расспросы она не стала, только пробурчала себе под нос что-то неразборчивое.
Больше они о хозяине трактире — Эхмере — не говорили. У Тиль нашлось историй ещё на час посиделок и полбутылки вина. Сахи слушала с интересом, где надо отвечала, где надо улыбалась и подчёркнуто не смотрела за стойку. Всё равно Эхмер оттуда быстро исчез, а его место заняла молодая женщина в идеально-белом переднике.
Когда пришло время расходиться (за окном уже стемнело, да и дымка выпитого давала о себе знать), Сахи не удержалась и на пороге оглянулась через плечо. Эхмер стоял у края стойки, склонившись над огромным листом бумаги — весьма знакомой картой, — и что-то втолковывал человеку напротив. Словно бы почувствовав чужой взгляд, хозяин трактира поднял голову. Судя по вопросительно вздёрнутым бровям, Сахи он заметил, но не узнал.
А может быть и узнал, и снова недоумевал из-за её пристального внимания.
***
Все последующие встречи случайными уже не были.
Несмотря на обилие посетителей, зал трактира оказался хорошим местом для рисования. Сахи появлялась там не каждый день и порой даже не каждую дюжину дней, но иногда, после обеда и задолго до ужина, она просила Элсара или Сашера подменить её в лавке и уползала на полчаса-час. Это время она проводила в компании стакана полюбившегося ей домашнего вина и своего альбома.
Сахи рисовала не только и не столько Эхмера, сколько его посетителей. И лишь когда не находилось среди них ни одного интересного лица, а хозяин трактира оказывался в зале — что случалось не особо часто, — Сахи возвращалась к старым наброскам и прилежно исправляла в них ошибки.
Лицо Эхмера ей не давалось. Она изучила его вдоль и поперёк, от расположения опорных линий до мельчайшей асимметрии в пропорциях, а ближе к оригиналу портрет не становился. Проходил день-другой, и Сахи понимала, что с листа на неё смотрит чужое лицо со всего лишь схожими чертами:
Глаза: всегда чуть прищурены, но пока без морщин в уголках. Светло-карие с зелёными коронами вокруг зрачков (три луча вокруг левого, четыре — правого) и тёмно-зелёными же ободками вокруг радужек.
Нос: ровный, прямой, тонкий. В любом мало-мальски направленном освещении одна сторона видна полностью, вторую скрывает монохромный треугольник тени с резко очерченными краями и углами.
Уши: овальные, почти без мочек, внутренний хрящ весьма точно повторяет изгиб внешнего. Верхний кончик на уровне излома бровей, нижний — крыльев носа.
И так далее, и так далее. Порой Сахи казалось, что лицо Эхмера она знает лучше, чем лица братьев или своё собственное. Нет, у неё и раньше не всегда получалось добиться сходства, но тогда ей просто не хватало ремесла, а сейчас? Чуть ли не каждая попытка нарисовать Эхмера заканчивалась протёртым до дыр альбомным листом.
Что хорошего родилось из мучений Сахи, так это её знакомство с невольным натурщиком. Сначала они стали здороваться друг с другом, как и полагается хозяину заведения и его завсегдатаю. Затем приветствия разбавила вежливая болтовня ни о чём: «Как ваши дела?», «Замечательная сегодня погода»… Где-то в начале четвёртого месяца постоянных визитов, в один особо безлюдный час Эхмер подсел к Сахи за столик и они разговорились. Он вспомнил, что когда-то купил у неё карту; поинтересовался, как идут дела в лавке. Сахи в ответ расспросила о трактире. Собственное дело на Перекрёстке стало их первой общей темой.
Два таких разговора спустя Эхмер упомянул рисунки Сахи. В ответ она предложила ему свой альбом.
— Я не стесняюсь того, что делаю, — сказала она тогда, без смущения встретив взгляд Эхмера. — И уж тем более не стесняюсь того, что учусь.
Эхмер серьёзно кивнул. Он вообще оказался сдержанным и не особо улыбчивым человеком, если обратного не требовали нормы вежливости. Втайне Сахи об этом жалела, поскольку искренняя улыбка преображала Эхмера. Она задевала всё его лицо, придавая ему почти ласковый вид: сглаженный до мягкой дуги излом бровей, округлившиеся глаза, три глубоких горизонтальных складки на высоком лбу. Сахи надеялась, что когда-нибудь ей удастся запечатлеть это выражение.
Эхмер изучал альбом внимательно, но без наигранной пристальности. Почти ничего не комментировал. Его впечатления Сахи угадывала по выражению лица: чуть вздёрнутые брови на портрете кого-то из завсегдатаев трактира, лёгкая усмешка — на трёх листах, посвящённых разносчикам и поварам. Над некоторыми рисунками он задерживался, рассматривая детали. Сахи ждала с нетерпением. Её грызло любопытство: как отреагирует Эхмер на свои портреты и узнает ли он их вообще.
Он узнал, почти сразу. Нахмурился, поднял глаза на Сахи, затем опустил обратно. Молча пролистал дальше. Так повторилось и со вторым рисунком, и с третьим. На четвёртом Эхмер не выдержал. Наполовину повернув альбом к Сахи, он постучал кончиком указательного пальца (одной длины с ладонью, ровного, сустав едва шире фаланг) по развороту. Оба листа были испещрены набросками: общий силуэт, лицо в профиль и анфас, отдельно руки и глаза.
— Почему я?
— Мне нравится вас рисовать, — честно ответила Сахи.
— И только?
— А нужны ещё какие-то причины?
В глазах Эхмера появилось задумчивое, подозрительное даже выражение. Сахи отчего-то вспомнила, что примерно так на неё смотрела Тиль во время их первого посещения трактира. Но если у подруги задумчивость приправляла улыбка, Эхмер оставался предельно серьёзен.
— «Нужны»? Нет. Но они вполне могут существовать.
Сахи лишь пожала плечами и развернула альбом обратно к Эхмеру.
Он долистал до конца, задерживаясь над своими портретами (ещё тремя, не считая небрежных почеркушек на полях). Закрыв альбом, Эхмер поднял глаза на Сахи и произнёс так весомо, словно бы делился тайнами мироздания:
— Вы хорошо рисуете.
— Спасибо.
— Вы рисуете только людей?
— Не считая карт? — легко улыбнулась Сахи. — Практически.
— Почему?
— Мне интересно. Внешность каждого человека неповторима, а мы замечаем только самые общие черты. Вот к примеру: как бы вы описали меня?
Эхмер ответил не сразу. Всё ещё подозрительно хмурясь — он наверняка решил, что Сахи над ним смеётся — он оглядел её и медленно произнёс:
— Хвост. Красная и синяя чешуя. Длинные тёмные волосы…
— Рост, телосложение и цвет глаз — в лучшем случае, — перебила его Сахи. — Что в этом описании именно моего? Под него подходит четверть змеелюдов-женщин! Конечно, постоянно на Перекрёстке живём только мы с братьями, но… У каждого человека есть что-то личное, нечто большее, чем приметы его народа. Мне интересно понять, что именно, и перенести на бумагу.
Пока Эхмер обдумывал её слова, Сахи допила вино. Она редко говорила о своём творчестве в подробностях: чаще доводилось благодарить за похвалу или обсуждать оформление карт. Зато когда находился заинтересованный собеседник, страсти в её рассуждениях становилось больше, чем толка.
— Интересная позиция, — в итоге отозвался Эхмер. — Я считал, что художники рисуют свои эмоции: что их удивило, кто им понравился — а не ищут человеческую суть.
— Внешность — не суть, — возразила Сахи. — Она… собственность? То немногое, что принадлежит только тебе. И то, что практически невозможно серьёзно изменить. Мне интересно, как подобное имущество влияет на своего хозяина.
Почему-то Эхмер улыбнулся словам Сахи. По-настоящему, в искреннем веселии: с почти закрытыми глазами и вздёрнутым правым уголком рта, обнажавшим пару довольно крупных зубов. Раньше Сахи такой улыбки у него не замечала.
— Не соглашусь, но спорить не буду.
— С чем именно?
— Со всем.
Они действительно не поспорили, хотя и пообещали когда-нибудь вернуться к этому разговору. На прощание Сахи выдернула из альбома лист с самым точным на тот момент портретом Эхмера и протянула ему. Эхмер принял рисунок с благодарностью — и задумчивым, оценивающим взглядом, адресованным уже самой Сахи.
***
Разговоры становились обстоятельнее, визиты — чаще. Ещё через пару месяцев Сахи запомнила имена всех работников трактира, получила собственный угол в зале (широкий подоконник у северного, наиболее солнечного окна) и перешла с Эхмером на «Ты». А вот с его портретами по-прежнему не ладилось. Теперь в них не хватало жизни: дотошно перенесённые на бумагу черты с равным успехом могли принадлежать деревянному идолу или мраморной статуе.
Более того, похожие ошибки переползли и в другие работы Сахи. Не все — лишь в наброски, сделанные с друзей Эхмера. То есть, Сахи думала, что они ему друзья. Пару раз в месяц Эхмер появлялся в зале трактира в компании мужчины или женщины, с которыми разговаривал гораздо оживленнее, нежели с обычными посетителями. Почти всегда он имел при себе карту Перекрёстка; под конец разговора он раскладывал её на краю стойки и принимался что-то показывать. Если собеседник Эхмера выглядел заинтересованным, Сахи знала: через два-три дня можно ждать его визита в лавку.
Визиты Сахи не нравились. Точнее, ей не нравились люди, которых приводил Эхмер. В их лицах, какими бы интересными они ни были, читалось брезгливое недоумение: зачем они тратят своё бесценное время на такую ерунду? Уж на что Эхмер не отличался душевным теплом, а от его знакомых веяло ледяным презрением.
И что самое неприятное: присутствие этих людей давило на Сахи, почти как тогда на рынке давило присутствие Эхмера. Стоило кому-то из них оказаться на расстоянии вытянутой руки, её хвост начинало покалывать от впивающейся в кожу чешуи.
Ещё, последнее: что-то роднило Эхмера и его знакомых. Не способность взглядом впечатать в пол и не внешность, а нечто более тонкое и менее осознанное. У Сахи ушло почти три месяца на то, чтобы понять: дело в запахе.
От них всех душно пахло влажной землёй. Что удивляло, поскольку дожди на Перекрёстке шли редко, реже, чем у Эхмера для Сахи появлялся новый покупатель. Иногда основной запах разбавляли другие, но всегда из довольно короткого списка: прелая листва, сырая глина или раскалённый песок. Наоборот, обычные житейские ароматы к ним не приставали. Сколько Сахи ни принюхивалась, она так ни разу и не почуяла недавний обед или свежепостиранную одежду.
Несмотря на любопытство, Сахи не считала себя достаточно близким другом Эхмера, чтобы обсуждать с ним его знакомых. Как-то раз она в шутку пожаловалась, что у неё не получается рисовать его соотечественников, получила в ответ цепкий, пронзительный взгляд и больше данную тему не поднимала. Тогда же Сахи с некоторым удивлением обратила внимание на то, что так и не разобралась в происхождении Эхмера. За все месяцы их знакомства она не рискнула спросить, кто он на самом деле. Знала одно: не человек, как бы его ни называли на Перекрёстке.
Вот на что у Сахи смелости хватило, так это уговорить Эхмера поработать её натурщиком, уже осознанно. Вначале он долго (и вежливо — неукоснительно, отстранённо вежливо) отказывался. А затем внезапно согласился, хотя ничем и не объяснил перемену настроения.
Сахи, сомневаясь, что ей ещё раз так повезёт, тогда основательно подготовилась. Пересмотрела прежние наброски и портреты — их за полгода набралось без малого две дюжины; отметила места, что требовали деталей и доработки. И итоговый рисунок вроде бы удался, но пару дней спустя сравнив оригинал и свою работу, она нашла вторую настолько же безликой, как и все её последние попытки.
Сахи не понимала, почему во время рисования она упорно не замечала все те несовершенства, что оживляли лицо Эхмера: пару несимметричных родинок на виске или небольшие, чётко очерченные залысины. Или что щетина у него на голове хоть и короче, чем на щеках и подбородке, а ровнее. Или что из-за небольшого шрама кожа на левой скуле натянута чуть сильнее, чем на правой. Множество, и множество, и множество деталей.
Из-за них, например, Сахи впервые задумалась о возрасте Эхмера. Не сколько ему лет, цифры на Перекрёстке ни о чём не говорили; тридцать два года самой Сахи могли означать как позднюю юность для одних народов, так и расцвет зрелости для других. Эхмер выглядел так, будто бы достиг середины жизни, возможно даже сделал пару шагов дальше. В его поведении, лаконичности и холодности читался опыт взрослого, много повидавшего человека. С другой стороны, трактир Эхмера в его образ просто не вписывался: желание кормить людей безыскусно не сочеталось с его отстранённостью.
Вот наблюдать за ними… На подобных размышлениях Сахи себя одёргивала. Её не касалось, почему Эхмер делал то, что делал, она всего лишь хотела нарисовать его портрет похожим на оригинал. И чтобы сам Эхмер перестал бросать на неё подозрительные, оценивающие взгляды. Он словно ждал, когда Сахи сделает какое-то неосторожное движение (какое — она не понимала), и что-то случится. Что-то не страшное, конечно, и не опасное, а скорее досадное.
Но пока Сахи этого движения не делала, и их знакомство крепло. Пережив и пару часов бесполезного позирования, и тот непонятный момент, когда Эхмер зачем-то сел рядом, взял свободную ладонь Сахи в свою и просидел так добрых четверть часа. После чего с мрачным видом мотнул головой и ушёл — за всё время не проронив ни слова.
***
Тем вечером Сахи возвращалась с затянувшихся посиделок у Тиль. Несмотря на царившее в сердце Перекрёстка оживление, родная окраина спала в приличествующей позднему часу тишине. Поэтому Сахи изрядно удивилась, заметив яркий свет в окнах знакомого трактира. Поначалу она приняла его за игру своего нетрезвого воображения, но в отличие от прочих миражей свет не дрожал и не торопился исчезать по мере приближения.
С любопытством Сахи заглянула в окно трактира. В зале она увидела две мужские фигуры, одна из которых, как ей показалось, принадлежала Эхмеру. Рассмотреть в подробностях она не успела: на мгновение её глаза заволокла густая сизая пелена, а когда туман рассеялся, вокруг ничего не было.
Ни трактира, ни Перекрёстка, ни земли под хвостом, ни звёздного неба над головой. Не пели ночные птицы. Не отдавали жар нагревшиеся за день камни. Ветер не касался волос и длинной бахромы кушака.
И пронзительным, нутряным знанием Сахи вдруг поняла — этого всего не просто нет. Оно закончилось. Прекратило существовать так давно, что не сохранилось даже пыли, в которую превратилась прежняя жизнь. Только Сахи — вернее, её бестелесный разум — осталась ужасаться великолепию окончательной пустоты.
Паника охватила Сахи, а вместе с ней и оглушительная тоска по тому, чего уже никогда не будет. Осознание волной прокатилось по остаткам чего-то, что бесконечно давно жило, и дышало, и откликалось на имя. А ещё одну бесконечность спустя пришли два новых чувства: апатия и ярость. В дремучем голоде они вцепились в жалкий клочок эмоций, каждое пытаясь успеть первым.
Ярость хватала за края, жалила раскалёнными щупальцами. Апатия обволакивала: ранней могилой, прохладной землёй, вязким песком. Серостью, перед которой ярость сдалась. Не потому, что апатия воздвигла непреступные стены, а потому, что она окружила себя мириадами пустырей.
Стало… спокойно. Как спокойно столетнему мертвецу, чей сон уже не тревожат забывчивые потомки.
Мир вернулся так же резко, как Сахи и потеряла его. Ночная прохлада, мостовая под хвостом, бьющий в лицо свет. Сахи задохнулась воздухом, полным запахов и вкусов. Она сжала кулаки, и боль от впившихся в кожу ногтей оказалась почти невыносима.
Что-то шумело рядом, смутно знакомое. Сахи отшатнулась; прикусив язык, сдержала всхлип: гладкие камни впились в нижнюю сторону хвоста. Шум стал чётче, ритмичнее. В нём явно прятался смысл, но Сахи он привёл в ужас. Зажав рот ладонью, она метнулась прочь.
В себя она пришла только на пороге лавки, под двумя гостеприимными фонарями. Прежде, чем толкнуть входную дверь, Сахи пару раз глубоко вдохнула. Паника отступила, вместе с ней ушла и неестественная чувствительность. Воспоминания о пережитом быстро тускнели: Сахи подозревала, что её голова просто не может осмыслить случившееся, и малодушно этому радовалась.
Несмотря на то, что стремительный рывок через два квартала изрядно растрепал одежду Сахи, сама она осталась невредима. Ни единой царапины, ни единого пятнышка крови. Что бы ей ни почудилось у трактира Эхмера, оно было наваждением. Очень ярким, очень правдоподобным и относительно безвредным.
Дрожащими руками Сахи отряхнула тунику и пригладила волосы. После чего, заставив себя дышать размеренно и спокойно, вползла в лавку.
Элсар и Сашер ждали её в торговом зале. Они расправляли и раскладывали по местам карты — занимались работой, на которую у Сахи никогда не хватало терпения. На миг у неё перехватило дыхание от столь обыденного, повседневного даже зрелища.
— Как прошёл вечер? — поинтересовался Элсар и, проползая мимо, легко коснулся её запястья.
— Что-то случилось? — По лицу Сашера, самого проницательно из них троих, пробежала тень. — Ты выглядишь…
Он не нашёл подходящего слова и махнул рукой, указывая на растрёпанность Сахи.
— Нет? Да… — Она сглотнула и тихо попросила: — Пойдём в гнездо?
Её братья переглянулись. Элсар кивнул, взглядом указал Сашеру на входную дверь, а затем приобнял Сахи за талию и легонько подтолкнул её в сторону жилых комнат.
— Конечно, сестрёнка. Сашер запрёт лавку и вернётся.
В гнезде, пока Элсар разбирал сваленные утром в кучу подушки и одеяла, Сахи стряхнула уличную одежду и надела самую мягкую из своих домашних туник. Переодеваясь, она ещё раз проверила нижнюю сторону хвоста, но вместо царапин нашла единственный осколок гальки, застрявший между чешуйками. Элсар то ли не обратил внимания на поведение Сахи, то ли счёл за лучшее промолчать. Готовый ко сну, он терпеливо ждал её в центре гнезда.
Когда к ним заполз Сашер, Сахи наконец-то почувствовала себя в безопасности.
Некоторое время они лежали молча, словно бы это был обычный вечер. Разве что хвосты их сплелись в тугой клубок вместо того, чтобы лениво касаться друг друга. Сахи уткнулась в плечо Элсара и размеренно дышала. Его запах, настолько родной, что уже почти не различимый, успокаивал. Равно как и рука Сашера, тяжело и обстоятельно лёгшая ей на бок.
Нужные слова не шли на ум. Сахи несколько раз открывала рот, набирала в грудь воздуха — и бесполезно, шумно выдыхала. И лишь когда тишина стала по-настоящему густой, будто бы они действительно собрались спать, Сахи неуклюже и неуверенно заговорила.
Элсар слушал молча, не перебивая. Сашер, наоборот, бормотал ей в затылок что-то неразборчивое и всё норовил притянуть поближе. Договорив, Сахи поймала его беспокойную ладонь и крепко прижала к своему животу.
— Ты хочешь в этом разобраться? — спросил Элсар несколько долгих мгновений спустя.
— Не знаю. Наверное, нет. Точно не сейчас.
— Я поговорю с ним! — запальчиво предложил Сашер. Его слова почти утонули в шипении. — Если он думает…
— Не надо. Я вообще не уверена, что в трактире был Эхмер.
— Даже если его там не было, он должен знать, кто по ночам отирается в его кабаке!
— Сашер! — голос Элсара, слишком громкий для позднего часа, заставил их младшего брата обиженно насупиться. — Если Сахи не хочет, чтобы мы сюда лезли, мы не полезем.
— Но…
— Никаких «Но».
Они помолчали, все трое. Найдя в темноте плечо Сашера, Сахи благодарно его сжала.
— Спасибо, ребят. Вы у меня лучшие.
— А ты у нас единственная, — сурово отозвался Элсар. — И если такое повторится, мы вмешаемся.
Той ночью — как почти каждую ночь, с самого детства — Сахи заснула в коконе из рук, хвостов и одеял. В отличие от большинства ночей, в ту она спала плохо: ей снилась безграничная серость давным-давно исчезнувшего мира. Но, выныривая из забытья, Сахи всякий раз ощущала крепко обнимавшие её руки или слышала ласковый шёпот у самого уха и засыпала обратно.
***
Следующие два дня прошли так, словно бы ничего и не случилось, разве что Элсар и Сашер чаще обычного заглядывали в торговый зал. На третий же день лавку посетил Эхмер.
Сахи его не ожидала. Собственно, услышав звон дверного колокольчика, она вначале поздоровалась и только потом обернулась. Вид знакомой фигуры на пороге заставил её податься назад и удивлённо зашипеть.
— Сахи, — негромко произнёс Эхмер.
— Эхмер?
— Нам надо поговорить.
Говорить с ним Сахи не особо-то и хотела. Но она всё же выбралась из-за прилавка и доползла до центра зала, где неловко замерла на расстоянии полутора метров от Эхмера.
— Говори, я слушаю.
Взволнованным он не выглядел. Неуверенным — тоже. Привычная холодность осталась при нём, лишь самую малость разбавленная чем-то вроде досады.
— Я надеялся, что ты зайдёшь в трактир, и мы обсудим случившееся.
— Прости, как-то не появилось такого желания.
— Ты злишься на меня.
— Я не злюсь, я испугалась. — Сахи пожала плечами и невесело улыбнулась: — А сейчас мне уже просто не хочется об этом вспоминать.
— Ты попала в неудачное время в неудачное место. Никто не собирался тебе вредить.
— «Не собирался» и «не сделал» — две очень разные вещи.
— Сахи… — тяжело выдохнул Эхмер и провёл ладонью ото лба до затылка. Короткая щетина шелестела, цепляясь за огрубевшую кожу. — Я всё-таки пытаюсь извиниться!
— Я что, должна тебе в этом помочь?
Они могли так препираться ещё очень и очень долго — Сахи не думала, что готова принять извинения — если бы в зал не выполз Сашер. Он кинул на Эхмера один-единственный взгляд и тут же с шипением бросился к нему. Достигнув цели, он поднялся на хвосте и навис над Эхмером во всём угрожающем великолепии без малого пяти метров змеелюда. Тонкий нюх Сахи тут же уловил сладковатый запах яда на его оскаленных клыках.
Шум, конечно же, услышал и Элсар. С тихой руганью он выполз из задней комнаты и присоединился к Сахи и Сашеру.
— Тебе здесь не рады.
— Я уже понял, — сухо отозвался Эхмер. — И всё же, с вашего разрешения я бы хотел договорить с Сахи.
— Да что ты о себе…
Сахи не успела одёрнуть Сашера, Эхмер вмешался сам. Он по очереди поймал их взгляды, и на плечи обрушилась знакомая тяжесть. Ощущение продержалось пару ударов сердца, но и этого хватило, чтобы остудить пыл Сашера. Он всё равно задвинул Сахи себе за спину, зато не стал перебивать Эхмера, когда тот снова заговорил:
— Как я уже упоминал, Сахи оказалась не в том месте не в то время. Меня это, конечно, не оправдывает, и я приношу ей свои извинения.
— А дальше? — потребовал Сашер.
— А дальше Сахи сама решит, принять их или нет.
— Нетушки, приятель. Ты не можешь напугать мою сестрёнку и отделаться парой фраз!
— Почему?
— Хотя бы потому, что мне нужны объяснения. — Сахи раздвинула хвосты братьев, проползла между ними и остановилась перед Эхмером. — Мы знакомы полгода, и вдруг выясняется, что ты… Что ты вообще такое, в конце-то концов?
— Древний. Или Первый. Или Начало. У нас много имён. — Немигающий взгляд Эхмера мог поспорить с настоящим змеиным. — Я расскажу, но это займёт какое-то время.
— Мы никуда не опаздываем, — вместо Сахи ответил доселе молчавший Элсар.
И в подтверждение подполз к двери и демонстративно её захлопнул.
— Да и ни о каких «Древних» или «Первых» мы никогда не слышали, — ядовито добавил Сашер.
— Значит, в вашем мире нас называют как-то иначе. Из осколков Начал появились первые разумные существа. Когда-то мы были бездумными стихиями, воплощениями чистых понятий и эмоций. Мы охотились друг на друга и иногда откусывали больше, чем могли проглотить. Такой несъеденный кусок со временем сам выходил на охоту. Никто не обращал внимания на возню мелочи, пока однажды она не сожрала достаточно и не превратилась в разум.
Сахи вспомнила, как в детстве мать рассказывала ей о сотворении мира. О том, как Небесный отец взял у всего сущего по маленькому кусочку, смешал со своей кровью и вылепил из получившегося теста первых змеелюдов. Слова Эхмера напоминали легенду, даром что понятнее от этого не становились.
— То есть, ты хочешь сказать, что мы все… что, произошли от вас? — Даже не видя его, Сахи без труда представляла себе возмущённо-насмешливое лицо Сашера. — И что вы боги?
— Мы не боги, — монотонно возразил Эхмер. — Хотя в некоторых мирах нас почитают за них. И в изрядной степени — да, вы произошли от нас. Что не мешает многим моим сородичам относиться к разумной жизни как к сытному обеду.
— Почему?
— Охотиться на вас — и то, чем вы были раньше — проще, чем на себе подобных. Но мы не учли, что сознание заразит и нас. Кто-то приспособил его для охоты. В других кроме голода проснулось любопытство: во что может вырасти разум, если дать ему развиться. Ужиться такие точки зрения не могли — и не могут до сих пор. Впрочем, судя по вашему разнообразию и процветанию, моя сторона пока выигрывает.
— Ты, как я понимаю, из «любопытных»? — В отличие от младшего брата, Элсар не торопился язвить.
— Да.
— Замечательно! Целая раса всемогущих людоедов, делящих мир на мясное стадо и забавных зверушек.
— Сашер…
— Да ладно тебе. Можно подумать, он здесь о чём-то другом распинается!
— В определённой мере юноша прав, — неожиданно согласился Эхмер. — Если предельно упростить и опустить все детали, так оно и есть. Собственно, три дня назад Сахи увидела одну из наших… «стычек». Пускай я на время отошёл от дел, меня не обрадовало появление на Перекрёстке одного их моих соперников.
Последнюю фразу Эхмер произнёс так буднично, что Сахи не сразу поняла, о чём он. А когда поняла, невольно вздрогнула. Более сообразительный Сашер витиевато выругался.
— Поэтому, — продолжил Эхмер, — я надеюсь, что ты, Сахи, примешь мои извинения. Я не хотел напугать тебя, только прогнать чужака, которому здесь не место.
Сахи не нашла, что сказать. Она не сомневалась, что со временем у неё появятся вопросы — множество вопросов. А пока она просто кивнула и пробормотала нечто невнятно-утвердительное.
— Я рад, что мы поговорили. Всего хорошо, Сахи. Господа.
Уже на пороге Эхмера окликнул Сашер. С вызовом, порождённым скорее неуёмностью, чем желанием укусить, он бросил вдогонку:
— Если вы все — какие-то древние «Начала», то началом чего был ты?
— Не «был». Остаюсь. Плоти, — сухо ответил Эхмер и толкнул дверь.
***
У Сахи ушла дюжина дней на то, чтобы осмыслить слова Эхмера. И ещё полторы дюжины она решала, как к сказанному отнестись. Верить Эхмеру она верила, только вот среди всех диковин Перекрёстка прародителей разума раньше ей встречать не доводилось. Было непонятно, и немного страшно, и тревожно. А ещё любопытно. В итоге именно любопытство оказалось сильнее прочих эмоций.
На пороге трактира Сахи появилась сразу после обеда. Она оглядела зал, с некоторым разочарованием не нашла в нём Эхмера и проползла к своему месту у окна. Знакомая разносчица уже несла стакан вина, которому Сахи обрадовалась искренне и сильно.
Она разложила альбом и уголь и достала утренний набросок: мутноглазый Сашер, прячущийся в гнезде от не менее сонного Элсара. Следующие три четверти часа Сахи вычищала, поправляла и перерисовывала. Она уже смирилась с бесполезностью своего визита, когда из-за её спины раздался знакомых голос:
— Сахи.
— Эхмер.
— Я могу присесть?
— Конечно.
Он выглядел так же, как и месяц назад — как и полгода назад. Возможно, ровно так же он выглядел задолго до рождения Сахи, и она намеревалась когда-нибудь спросить его об этом.
— Я рад, что ты вернулась. Можно узнать почему?
— Можно. — Эхмер её юмор не оценил, и со вздохом Сахи добавила: — Я поняла, что у меня нет серьёзных причин тебя избегать, зато есть куча вопросов.
— Например?
— Да что угодно! Я никогда раньше не встречала божество… прошу прощения, того, кого считают божеством. Я хочу знать всё.
Эхмер улыбнулся — той кривой, искренней улыбкой, которую Сахи запомнила по их первому обстоятельному разговору.
— Задавай свои вопросы.
Они настолько заговорились (Эхмер по-прежнему был лаконичен, но «всё» означало «всё»), что за Сахи приполз встревоженный Сашер. При виде Эхмера он, конечно, оскалился и зашипел, так что Сахи стоило немалого труда успокоить брата. Отправив его обратно в лавку, она вернулась к Эхмеру и виновато улыбнулась:
— Прости. Он ещё ребёнок и порой бывает неуправляем.
— Ничего страшного. Подозреваю, упрямство у вас семейное.
Сахи нахмурилась, не понимая, к чему клонит Эхмер. Он в качестве ответа подтянул к себе альбом с набросками, прежде лежавший на краю подоконника.
— Мой портрет. Сколько ты пытаешься его нарисовать? Шесть месяцев?
— Восемь.
— И сколько ещё времени ты готова на него потратить?
— О чём именно ты спрашиваешь?
Новая улыбка Эхмера, ленивая и самодовольная, Сахи понравилось гораздо меньше. Она ему не шла, как в целом ему не шли яркие проявления любых эмоций.
— Всего лишь предупреждаю, что моя внешность не постоянна. Это тело, — он пару раз хлопнул себя ладонью по груди, — создано искусственно. Чтобы оно выглядело правдоподобно, мне приходится держать в голове множество деталей. Иногда одна-две ускользают, и я придумываю что-то новое.
В первое мгновение Сахи искренне захотела его ударить. Она так долго мучилась не для того, чтобы в итоге задача оказалась невыполнима в принципе!
— Из всего Перекрёстка… из всего Перекрёстка я нашла себе клятое нечто, которое не в состоянии удержать придуманное лицо. Как?!
Эхмер пожал плечами.
— Всё, — решила Сахи после короткого размышления. — Хватит. Завтра ты слепишь себе что-нибудь конкретное — со всеми мелочами! — и я тебя нарисую. В последний раз.
Если Эхмеру и не понравился её план, он благоразумно не подал виду. Только посмотрел тем подозрительным взглядом, который Сахи давно уже научилась игнорировать, и протяжно хмыкнул.
На следующий день Сахи приползла в трактир чуть ли не к самому его открытию. Эхмер встретил её на пороге и отвёл не в зал, а в одну из верхних комнат — практически пустую, зато ярко освещённую. Работать в абсолютной тишине после обеденного зала было непривычно, но Сахи не хотела нарушать молчание Эхмера. Он так крепко о чём-то задумался, что вертикальная складка между его бровей стала напоминать густой угольный штрих.
Дело шло. Сахи рисовала то, что видела здесь и сейчас, не думая о различиях между нынешним рисунком, прошлыми набросками и каким-нибудь завтрашним лицом Эхмера. И лишь к концу второго часа, когда она с мечтательной улыбкой выписывала тени под бровями, её безмолвный натурщик впервые заговорил:
— Говорят, только неравнодушный к своей модели художник по-настоящему внимателен к деталям.
— Что, прости?
— Я могу кое о чём спросить?
Сахи кивнула, не поднимая взгляда.
— Почему для тебя так важен этот портрет?
— Ты сам сказал: я упряма. Не люблю бросать дела на середине.
— А как же портреты моих… «соотечественников»? Помнится, ты не дорисовала ни одного из них.
— Мне бы с твоим разобраться… Тут и так работы с головой.
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему именно с моим?
Пришлось-таки Сахи отложить лист и посмотреть на Эхмера не как на модель, а как на собеседника, настырного в своём желании понять.
— Мы, кажется, уже обсуждали эту тему… Мне нравится тебя рисовать.
— Почему? — не сдавался Эхмер.
— Вот же заладил: «Почему?», да «Почему?»… Ты красивый — такой ответ тебя устроит?
Лицо Эхмера тут же приняло отрешённое выражение. Сахи уставилась на него с неподдельным любопытством: интуиция подсказывала, что их разговор глубже, чем ей показалось изначально.
— Сахи, — несколько долгих мгновений спустя начал Эхмер. Голосом уже не просто вежливым — к нему она давно привыкла, — а откровенно ласковым. — Мне очень лестен твой интерес. Я ценю тебя как интересного собеседника и хорошего художника. И мне не хотелось бы, чтобы у тебя возникли неоправданные надежды.
Сахи медленно моргнула. Повторила про себя слова Эхмера, не нашла в них особого смысла и на всякий случай переспросила:
— «Неоправданные надежды»?
— Я бы предпочёл не делать этот разговор ещё более неловким, чем он уже…
— Так. Остановись.
Эхмер действительно замер, не договорив. Даже рот закрыл лишь после того, как Сахи длинно и шумно выдохнула.
— Я так понимаю, в моём родном мире ты никогда не был.
— Не был.
— И о том, чем змеелюды отличаются от прочих народов, тоже никогда не слышал?
Несмотря на очевидно напрашивающуюся шутку о хвосте, Эхмер лишь серьёзно кивнул. Сахи оценила его сдержанность.
— Тогда объясняю в двух словах: большинство змеелюдов не приспособлено для заведения детей и семьи и не испытывает всех сопутствующих желаний. Я из этого большинства.
— А разве… — запнувшись о собственный вопрос, Эхмер хмуро посмотрел на Сахи.
Она в ответ безмятежно улыбнулась:
— Понимаю, что тебе, как «плотскому началу», трудно принять что-то в таком духе. Придётся поверить мне на слово: то, что я нахожу тебя красивым, вовсе не означает, что я хочу в твою постель.
— Кроме постели есть и другие варианты….
— Ты меня так аккуратно о них спрашивал?
Эхмер не стал отнекиваться, и в комнату вернулась тишина. Разве что теперь она чуть ли не искрила от незаданных вопросов. Памятуя о самопровозглашенном любопытстве Эхмера, Сахи взяла свежую палочку угля и принялась обводить на портрете требующие дополнительного акцента линии. И ждать.
— То есть, тебя эта тема вообще не интересует?
— Именно.
— И для твоего народа такое считается нормальным?
— Для моего народа такое является нормальным.
— Понятно.
Снова стало тихо. Добавляя очередному штриху густоты, Сахи мысленно считала: раз, два…
На счёт «двадцать семь» Эхмер спросил:
— А если тебе захочется попробовать? Скажем, в качестве эксперимента.
— Эхмер?
— Да?
— Нет.
— Но…
— Нет. Просто нет.
— А всё-таки?
— Эхмер…
(с) Миф, 2016