Штрихи к портретам – 5

[taverna]

вифт (печально). Мне не даются лирические сцены... Это пробел в моем творчестве...
Григорий Горин, "Дом, который построил Свифт"

Не знаю... Что-то написалось. Оно важное, но какое-то слишком... Не знаю, как сказать.
Спорное.

По обе стороны грани

В моей жизни была, есть и, наверное, всегда будет эта проблема. Я вновь и вновь совершаю одну и ту же ошибку, словно прошлый опыт исчезает, так и не успев ничему меня научить. И никак не понять, где начало того пути, что вечно приводит к краху.
Раз за разом.
Шаг за шагом.
Четвертый…

Когда же это случилось вновь? Не знаю и не буду врать. Но мне точно известно, что тогда, в семнадцатый день зимы, незадолго до моего сорок седьмого (или двадцать седьмого? Вести два отсчёта жизни так тяжело) дня рождения, было уже поздно. Оставалось лишь смириться и перестать скрывать правду. Хотя бы от себя.

- Нам надо поговорить.
Сколько может вместить эта фраза? Я слышала её сотни и сотни раз. Когда была бардом, когда была магом, наёмницей, путешественницей, жительницей крошечного города… Даже двадцать семь лет назад, когда я была никем. И всякий раз она сулила перемены.
Не обязательно к лучшему.
- Да, Улин.
- Не здесь, - бард отрицательно мотнул головой и вновь посмотрел на меня. – Пойдём на улицу.
- Но там холодно! – плаксиво возразила я, всё ещё пытаясь шутить. Но на душе уже было пусто и неспокойно.
- Ветер утихает. Идём.
И я пошла за ним, гадая, что может значить эта неестественная серьёзность.

Ошибка? Возможно. Но не ключевая. Все неверные шаги были сделаны задолго до этого.

Глухая тишина только что начавшегося вечера лишь усиливала моё беспокойство. Хруст снежной подстилки под ногами, шум заблудившегося в переулках ветра, далёкий плеск реки – всё терялось в этом давящем предчувствии. Мне хотелось лишь одного – развернуться и убежать как можно дальше. Лишь бы не дожидаться начала этого разговора. Несомненно ненужного, неприятного и страшного.
Не убежала.

Зря?

У набережной не было ни души. Пустота. Холодная, недобрая, серая, как сталь. И два человека, зачем-то остановившиеся у каменной ограды. Я – спиной к реке, мой друг – лицом. Косые взгляды. Одинаковые серые глаза смотрят абсолютно по разному. Мои - тревожно и испуганно, Улина – решительно и грустно.
Тишина нестерпима. И я нарушила её первой:
- Ну так что? – мой голос неестественно бодр и дрожит, как расстроенная струна. Фальшь.
- Шинара, - долгая пауза, и менестрель отводит взгляд в строну, к воде. – Ты мне нравишься.
Пустота внутри словно заполняется чем-то тяжёлым и серым. Но я ещё пыталась шутить:
- Конечно же! Иначе ты бы и не стал возиться со мной все эти два года.
- Ты не понимаешь, - его слова тихи и спокойны, но за ними спрятано что-то опасное. – Я серьёзно. Я…
- Я тоже серьёзно! – Я почти кричу, лишь бы не слышать того, что он скажет дальше.
- …люблю тебя.

Четвёртый. За двадцать семь лет. Это много?

Мы молчим. Долго, напряженно. В это трудно поверить, но проходит почти четверть часа, прежде чем я решаюсь задать хоть один вопрос.
- Что же нам с тобой делать дальше?
Спрашиваю – а сама не знаю, что и сказать. И вроде бы пора привыкнуть, но каждый раз как с чистого листа.
Возможно потому, что я не умею решать проблемы. Лишь убегать от них.
От таких – действительно убегать.
- А чего хочешь ты? – лихорадочно поблескивающие глаза выискивают ответ ещё до кого, как отзвучит вопрос.
- Не знаю, - пожав плечами, я зябко кутаюсь в тёплый плащ, словно эта материальная преграда способна хоть как-то помочь. – Я не умею… С чувствами. Это всё так сложно.
- Значит, нет? – спокойно, ровно. Это пугает.
- Не знаю. Просто не знаю. Я… Мне… Ты мне очень дорог!
Задумчивый и грустный взгляд словно ломает что-то изнутри и, не давая себе опомниться, я повторяю его слова:
- Я тоже тебя люблю.
Как выдох боли.

Ещё одна ошибка…
Не вопрос и не утверждение, и потому даже в мыслях фраза повисает предложением без определённой интонации.
Нельзя любить. Нельзя радоваться. Смеяться от души, верить всем сердцем, быть счастливым. Некромантам ничего нельзя. Шаткий разум, подточенный общением со смертью, падок на удовольствия. Мы ищем в окружающей жизни те ощущении, что дарит нам наша стихия. И, найдя их, перестаём чувствовать разницу.
Между убийством и любовью.

- Мы останемся друзьями, да?
Улин мудрый. Он мудрее, чем хочет казаться, и потому видит всё.
Да я и не скрывалась.
- Да. Прости.
Я ждала, что он спросит: «Почему?», но бард молчал.

И хорошо. Потому что я сама не знаю ответа. Раньше я сбегала только потому, что мне мешал мой дар. Сейчас же его не было. Прошла дюжина лет с тех пор, как я начертила последний Узор. И уже можно было бы стать обычным человеком.
Но что-то у меня не получалось.

- Идём.
Обратный путь кажется длиннее и легче. На душе ещё муторно и серо, но медленно зреет какое-то странное удовлетворение от того, что мы разобрались между собой.
От того, что хоть сейчас можно не бросать всю свою жизнь и не убегать на край света.
- Не волнуйся ты так, - на пороге трактира Улин остановился и весело улыбнулся. – Как-нибудь мы с тобой разберёмся. Возможно, так даже лучше. Мне не хотелось бы терять тебя. Тогда, после.
Я киваю и тоже пытаюсь улыбнуться. Да, лучше. Нет, не хотелось.
Через два часа мы выступали в переполненном зале.
Вместе.