Я не волшебник, я - сказочник.




Дождь. Этот город давно уже не видел такого буйства стихий. Белоснежные всполохи грозы, низкие глухие раскаты грома и дождь. Вечный, не прекращающийся. Казалось, всё это - навсегда, и темноту уже никогда не рассеет солнечный свет.

Но всё это было снаружи, вне пределов тусклого тёмно-рыжего света и чуть заметного дыма. Здесь, внутри всё иначе. Тише. Спокойней. И одиноко.

Он осмотрелся. Сколько лет он провёл в этом баре? Сколько раз поднимался на крошечную сцену? Он уже не помнил. Порой ему казалось, что был здесь всегда. Сидел за отполированной до блеска стойкой, сжимал в руке бокал мутного стекла, вдыхал горький от табачного дыма воздух. И пел для редких посетителей. Которым, откровенно говоря, его песни были не нужны…

Входная дверь распахнулась, впустив в зал озоновую свежесть и ледяной ветер. На пороге застыли два силуэта. Юноша и девушка, тесно прижимающиеся друг к другу, укрытые одним плащом на двоих. Смеются, глядя на стекающую с волос воду. Торопливо пересекают помещение и садятся за стойку, недалеко от него. Что-то заказывают – он не слышит, чего именно, ему всегда было трудно на слух воспринимать чуждую ему речь, хоть он и не плохо говорил по-английски. И даже пел. Бармен ставит два высоких стакана, до середины наполненных чем-то тёмно золотым. Юноша одной рукой подхватывает стаканы, другой продолжает обнимать свою подругу. Они устраиваются за столиком у самой сцены.

Ему немного грустно смотреть на них, ибо он помнит, как недавно сам был таким. Юным романтиком, любившим и любимым. Они целовались под дождём и верили, что их отношения – навсегда. Какой же короткой оказалась эта вечность.

Теперь он совсем другой – старше, увереннее. Теперь он знает, что ничего не бывает «навсегда», особенно любви. И ему грустно от этого знания. Порой ему так хотелось кому-то доказать, что его знания не верны, что есть ещё на этом свете хоть что-то настоящее. Но у него не получалось. Единственное, что ему осталось – это сочинять песни, где он мог менять мир по своему усмотрению. Но и туда уже давным-давно прокралась реальность. И теперь он чаще пел не о бесконечности, а о миге. Застывшем времени…

Он разом допил своё вино, подхватил инструмент и вышел на сцену. Что-то странное творилось в его душе, когда он видел эту пару. Их глаза, с удивлением смотрящие на него, их неподдельная радость от первых тихих нот. Странный концерт для двух слушателей. Впрочем, зачастую их у него было меньше. Его хриплый от вечного дыма голос с сильным французским акцентом разнёсся по залу, порой прерываемый рокотом грома…



“Where time is dying for you,

mon petit...”




Юноша крепко обнял свою возлюбленную и тихо прошептал ей: «Смотри, он играет для нас».

Но на самом деле это было не так. Он играл не «для» но «о» них…