Собственно, на вот это я и променяла всю социальную составляющую минувшей недели.
Меня ещё нет, по-прежнему собираю в кучку силы. Вернусь, когда почувствую желание общаться с миром, а не сбегать от него. Про механику стай рассказывала раньше, но механика – это техническая вещь, читателю малоинтересная. Тут демонстрация в художественном воплощении: представление персонажей и динамика взаимодействий. Немного, конечно, но пять новых героев... не хотелось выкладывать всё и сразу. Тем более, что я планирую всё же к Новому году завершить редактуру "Синдрома..." и как следует продемонстрировать первых двух героев.
А пока вот такой обзор.
В порядке упорядочения. Всё, что есть по этому фантастическому миру, будет идти по тегу "Вариация будущего". У ветки Кева и его приятелей тег "Стая", у Тары и Джека - "Пенелопа". Под одной биркой этим историям уже тесновато.Вариация будущего. Стая
Бумажные крылья
Если говорить начистоту, история эта началась за месяц до Рождества, во втором часу ночи, когда компьютерная лаборатория полным составом дожидалась компиляции своего годового проекта. Нечёткий гул отдельных разговоров с каждой последующей чашкой кофе становился всё стройнее и стройнее, пока вся команда Марека – от парочки молоденьких практиканток до его ровесников с собственными разработками за плечами – не была втянута в обсуждение.
В любое иное время тему посчитали бы странной или глупой, но когда за окном две полные луны Визры, а в крови кофеина больше, чем родного гемоглобина, компьютерщики не лучше детей. Кому первому пришла в голову идея подобрать, кто из лаборатории какое животное напоминает, Марек не запомнил, однако игра подхватилась с большой охотой. Тотемы раздавали с хохотом и жаром: вначале земные твари, потом выискалась парочка знатоков фауны Арзы, а следом кто-то упомянул сказки. И понеслось…
Читать до конца
(~ 4 стр./13 т.з.)
Наконец, к половине третьего программа закончила компилироваться и запустилась безо всяких видимых на первый взгляд ошибок. Марек разогнал новообращенных драконов и пегасов по комнатам, запретив им появляться на рабочих местах раньше полудня, и за финальной отладкой и сдачей проекта игра позабылась. А под Рождество он преподнёс своим ребятам небольшой сюрприз: каждому досталось по наброску, изображающему адресата в виде назначенной химеры. Лаборатория дружно посмеялась, барышни дружно умилились (вплоть до нескольких благодарных поцелуев в щёку), а Марек поймал себя на том, что ему понравилось рисовать всяческих монстров.
Со временем он расставил приоритеты, и вместо монстров остановился на людях с мифическими чертами. Примерно тогда же появилось смешное желание придумать по паре крыльев некоторым из его друзей. Тем четверым, которые образовывали «компанию» Марека – как бы смешно это определение ни звучало в сорок с небольшим лет.
(Вообще-то Врана не художник. Он математик, программист, руководитель группы… но не профессиональный художник. Дело в том, что его докторская была связана с системами распознавания и генерации изображений, и, собирая материалы, Марек часами – сутками – штудировал учебники рисующей братии и общался с её представителями. Он не выучился на мастера, скорее стал толковым ремесленником, и ему никак не давалась цифровая живопись, но небрежные почеркушки на украденных из столовой салфетках помогали думать, а забавные скетчи-напоминалки веселили команду и в целом поднимали настрой лаборатории).
Поначалу Марек уделил чудаковатой идее времени не больше, чем прочим своим так и не реализованным «глобальным» рисовальным «проектам». Он полагал, что забудет о ней, как только его глаз зацепится ещё за что-нибудь интересное, но мысль оказалась живучей. Окончательно Марек сдался, когда на салфетках вместе с набросками внезапно стали появляться короткие, в одно-два слова, записи. На родном чешском.
“Pták”, “mlha”, “E. – duha”, “tužka!!!” – в его ежедневнике на комме, в черновых расчётах и в прилеплённых к внешнему краю голо-зоны напоминалках. В итоге одним вечером Марек разложил на столе всю свою нехитрую коллекцию художественных принадлежностей и начал серьёзно обдумывать предстоящую работу. Вопросов – больших, требующих крепких размышлений – было два: какие материалы использовать и какие крылья рисовать. В обоих случаях Марек собирался отталкиваться от личности рисуемого, аккуратно обходя соблазн пойти по очевидному, лёгкому пути: выбрать нечто мглисто-туманное для Кевина, изобрести хитрозакрученный стимпанковый гаджет для Адама или же обыграть свою фамилию пучком вороньих перьев.
За набор пастельных мелков Марек взялся месяц спустя, первой нарисовав Эву.
Не потому, что Мареш была единственной представительницей прекрасного пола в их маленьком безумном цирке, и не потому, что она – соотечественница Марека (хотя, случайно столкнуться с выходцем из такой небольшой страны, как Чехия, за пределами Земли – это настоящая удача). Просто его с самой первой их беседы заворожила суть профессии Эвы: через свет и цвет изучать то, что происходило во Вселенной миллионы лет назад. Уже одно это подсказало Мареку, какие крылья выбрать.
Яркие тонкие линии, окружённые бархатной чернотой, завивались в туманное крыло. На его фоне выписанное лаконичными уверенными штрихами лицо молодой женщины словно бы светилось изнутри; тёплым, человеческим светом, непохожим на застывший холод спектра. Марек гордился тем, что сумел отразить мягкую полуулыбку Эвы, её душевность и читавшийся в ореховых глазах ум.
А вот с Адамом возникла первая сложность. Нет, идея лежала на поверхности: хватило пары встреч, чтобы заметить в инженере тоскующего по воздуху мальчишку. Адам явно принадлежал к числу ребят, в детстве мастеривших бумажные дельтапланы и сигавших на них с крыш родительских домов. Так что свободный полёт, широкие кожистые крылья, обозначенная коротким росчерком восторженно-диковатая ухмылка… и уголь.
Марек никогда не пытался углём нарисовать небо. Но этот материал слишком подходил порывистому, слепленному из длинных прямых линий Адаму. Постепенно на плотном белом листе стали появляться чёрные контуры облаков, галочки птиц и размытые ещё очертания крылатой фигуры. Две недели спустя Марек дорисовал к ним древний «кукурузник», и убрал готовую работу в ту папку, где уже лежал разноцветный портрет.
Себя он единственного набросал за один день. Вернее, за одну долгую бессонную ночь в лаборатории, под ровный гул серверов и мэйнфреймов. Простым карандашом по листу дешёвой макулатурной бумаги, которую кто-то подсунул ему вместо привычных салфеток. Рисунок вышел на самой грани шаржа, и на всё то время, что потребовалось на работу, Марек крепко закусил щеку – чтобы не слишком уж широко усмехаться самообличительному юмору.
Человечек на рисунке один-в-один походил на классического сумасшедшего учёного: маленький, щуплый, с торчащими во все стороны волосами и широко разведёнными руками. Марек не польстил себе в плане внешности, скорее наоборот, но отыгрался на окружающих деталях. Хитросплетение фрагментов голо-интерфейса буквально плясало на кончиках пальцев человечка, а строки кода за его спиной складывались в вольно распахнутые цифровые крылья. Марек аккуратно, с той же дотошностью, с какой проверял программы, выписал двоичные и троичные «перья» и, не удержавшись, в одной из последовательностей зашифровал своё имя. Маленькой шуткой-самосмейкой он потом гордился чуть ли не больше, чем всей идеей в целом.
Дэвида Марек нарисовал на Земле, в перерывах между лекциями – начальству почему-то взбрело в голову отправить его проводить инструктаж для программистов центрального госпиталя. Поначалу вариант с серыми чернилами показался несколько тяжеловесным для столь дружелюбного человека, каким выглядел Дэвид, но стоило увидеть дока за работой… В лаборатории, одновременно сосредоточено и восторженно что-то втолковывающего своим коллегам – так, что посторонний мог различить лишь обилие латинских терминов; или в операционной, видео из которой Марек использовал для демонстрации работы своей программы.
Высокая сутулая фигура, полуопущенное лицо, извечный медицинский халат – незастёгнутый и с пятном на кармане. Огромные птичьи крылья цвета грозового неба, сложенные за плечами: кромки изгибов возвышались над головой Дэвида на добрый фут, а кончики самых длинных маховых перьев почти касались земли. Холодные чернила придавали рисунку жёсткость – тот самый стержень, который в Дэвиде удавалось разглядеть далеко не с первого взгляда, но, раз заметив, невозможно было проигнорировать.
С Кевином… с Кевином получилось тяжелее всех. Марек слишком хорошо знал негласного лидера их маленькой компании, чтобы хвататься за единственное качество, за первое впечатление. Он не собирался привязываться к профессии, поскольку считал Кевина чем-то большим, нежели его уникальное положение. Не хотел Марек цепляться и за внешность, хотя чужеродное переплетение татуировки на теле Янга не раз и не два вызывало у него желание перенести её на бумагу.
Он собирал будущий портрет буквально по кусочкам: фон, поза, материалы… Зарылся в справочники по анатомии (хотелось показать узор во всей красе, а не только те фрагменты, что виднелись из-под закатанных рукавов и над воротником рубашки; списать же движение мышц коренастого мускулистого Кевина с собственного отражения в зеркале Марек не надеялся: Янг на пару дюймов выше и раза в полтора шире в плечах). Был извлечён и тщательно приберегаемый для особых случаев набор цветных карандашей – тех, что Марек привёз ещё с родины. У него было всё, кроме злосчастных крыльев, и это «всё» он рисовал почти неделю.
А затем, прямо поверх тщательно выписанного контура, Марек изобразил пару непригодных для полёта крыльев: широких и длинных, из внахлёст идущих металлических пластин. Он методично вырисовал крепящие эти пластины клёпки, телескопические сочленения суставов, гибкие трубки гидравлики. И пустил по благородной стали рыже-голубую лозу, заставив её извиваться в такт узорам на хрупкой человеческой коже.
Это сработало. Тяжёлые металлические крылья-щиты подошли нарисованному Кевину так же, как другим подошли перья, кожа и свет.
На этом история крылатых портретов вполне могла бы закончиться. Марек не собирался показывать их друзьям, по крайней мере, всем; да и Эве оцифрованные версии он отправил только потому, что точно знал: ничего дурного тактичная Мареш не скажет. Пять листов были убраны в папку, папка закинута на шкаф, и пару месяцев спустя Марек и думать забыл, что когда-то он на полном серьезе выбирал своим приятелям форму крыльев.
О рисунках Марек вспоминает год спустя. Что любопытно, тоже под Рождество. Не сразу и почти случайно, но обстановка способствует внезапным озарениям и неочевидным аналогиям.
Кевин вытаскивает их на Землю, всех пятерых одновременно; впервые. Официальный запрос из службы безопасности заставляет начальство Марека поморщиться, но всё же отпустить своего ведущего программиста в месячную командировку. Командировка на деле оборачивается решением безумной по сложности задачи, и Адам ещё на шаттле интересуется, а не рехнулась ли Корпорация, поручая такое дело горстке сотрудников. Кевин скалится в ответ; фраза «Я нашёл лучших из лучших» звучит в тот день далеко не один раз.
У них есть цель, неограниченные ресурсы и свой собственный дом, две трети первого этажа которого отданы под огромную студию-мастерскую. Марека, конечно же, подкупает компьютерная станция, на Визре у него во всей лаборатории нет таких вычислительных мощностей, какие здесь запрятаны в пару стоек. Замечает он и восторг Дэвида: док чуть ли не с открытым ртом изучает отгороженную от остальной студии биолабораторию; помещение за стеклянной стеной кричит о высокой науке и абсолютной стерильности. Адама же и не захочешь – заметишь, инженер бросается к предложенным игрушкам с победным кличем древнеамериканского индейца.
Первый вечер они облизываются на оборудование, а со следующего утра находят ритм, в котором просуществуют весь месяц: с четырнадцатичасовым рабочим днём, практически без выходных, и с горящим в каждой паре глаз азартом.
Им действительно интересно, смогут ли они решить поставленную задачу или нет. И где-то в процессе наблюдения за всеобщим энтузиазмом Марек вспоминает о своих портретах.
Сейчас они ему кажутся если и не глупыми, то до смешного наивными. То, что каждый день видно в мастерской, говорит об окружающих его людях гораздо больше сказочных выдумок. Надо только присмотреться.
Марек замечает – действительно замечает, а не просто обращает внимание – где-то к середине второй недели. Очевидные, естественные вещи. Как Эва с Адамом в азарте чуть ли не орут друг на друга, потому что инженер собирается направить луч под углом в сорок минут, а их барышне-физику нужны сорок две. Как высовывается из своего «аквариума» Дэвид, и его наигранно-сердитая тирада суммируется простым «Дети, хватит шуметь, Кеву тоже нужно работать». Как уже Кевин полускатывается с ведущей на второй этаж лестницы, стеклянная дверь жизнерадостно хлопает за его спиной, а секунду спустя из «аквариума» грохочет таким восторгом озарения, что остальная команда благоговейно замирает. Как сам Марек, оторвавшись от параллельных расчётов (скорость нейрофизиологических реакций в одной программе, параметры управляющего поля в другой), раз за разом обнаруживает рядом тарелку со свежими бутербродами; или видит смущённый румянец Эвы, стоит ему заворчать на родном чешском.
Марек не очень понимает, что это вообще такое. Внезапный симбиоз пяти взрослых людей, работающих над общим делом? Хорошо подогнанные части единого механизма? Организма? Действительно целенаправленно собранная Кевином команда, по указке Корпорации прыгающая выше головы?
(Когда не слышит Эва, Адам жалуется, что годовая зарплата за месяц – это, конечно, здорово, только их тут всех Даны поимели; причём насухо. Мареку не нравится формулировка, да и о таких компьютерах можно лишь мечтать, но с сутью он полностью согласен).
И у него опять чешутся руки запечатлеть всю эту историю. В ближайший свободный вечер он едет в город и возвращается лишь под ночь, с массивным старым фотоаппаратом в сумке. Объективы, фильтры, матрицы с сумасшедшим разрешением… руки сами вспоминают полузабытое студенческое увлечение.
То, что он наблюдает ещё две недели, не укладывается в карандашные линии – по крайней мере, его мастерства на это не хватает. Но Марек быстро учится ловить шумную гармонию в рамку видоискателя. (с) Миф, ноябрь 2012
-
-
26.11.2012 в 09:29-
-
26.11.2012 в 09:41Живой такой текст, немного даже личный. Плюс, ро изображения, я тут получила море восторга и пару идей для своего творческого развития, кстати. И механика показана через эмоции очень удачно. Мне действительно интересно, как ты к тексту относишься, точнее, почему - так. Мне понравился.
-
-
26.11.2012 в 15:19А механика... ну, я с вашей художественной братией довольно давно общаюсь, кое-чего нахваталась.
-
-
26.11.2012 в 17:09За что я тебя люблю, так за то, что ты ещё и подумала о нахватанном.