Я не волшебник, я - сказочник.
Ну что, попробуем с шапкой?
Рейтинг: мягкая R (16+) за средней графичности насилие и ругань.
Жанр: городская фэнтези с мрачным уклоном.
Размер: 9 страниц (~ 4 000 слов).
Описание: Есть три предварительных условия:
— убийство должно быть быстрым и жестоким;
— кровь убитого должна оросить землю;
— у убитого должно быть незаконченное дело.
И есть четвёртое — главное — условие, с которым возникает больше всего проблем:
— чтобы стать Проводником, убитый должен до рассвета отомстить своему убийце.
— Первое условие гласит, — произнёс над головой Тави знакомый голос, — «Убийство должно быть быстрым и жестоким». Выстрел в упор, например. Или нож под сердце.
Вопросы в голове роились ленивыми жирными мухами. При чём тут убийство? Почему голос кажется таким знакомым? Почему не получается открыть глаза?
— Второе условие гласит, — тем временем монотонно продолжал голос, — «Кровь убитого должна оросить землю». Открытую почву, то есть. И в значительных количествах. Это исключает большинство взрывов и дорожных происшествий, а так же домашнее насилие.
Нет, взрывов она не помнила. Дорожное происшествие? Вряд ли. Подъездная дорога пустовала, а мотор Тави заглушила сразу же, как припарковалась. Потом она ждала, не слезая с мотоцикла. Недолго: минуты две или три. Слишком мало для её «крота», так что шаги за спиной явно принадлежали чужаку.
Она почти успела уехать. Почти. Кажется, её за шкирку сдёрнули с сиденья — тут воспоминания Тави теряли прежнюю чёткость — и толкнули на асфальт. Выставленные руки попали в подмёрзшую лужу, разъехались. В поясницу упёрлось что-то тяжёлое, жёсткое (колено?). Снова рванули ворот куртки. Заклёпки и прочная кожа выдержали, заставляя подставить горло.
Полоснули ножом.
Стало страшно. До тошнотворной, животной паники.
Последним Тави запомнила, как она ползёт по хрусткой, промёрзшей земле (почему земле, если парковка асфальтовая?). Ползёт и чувствует, что ключицы заливает теплом, что торчащие из земли ветки и хвоя раздвигают края раны и царапают то беззащитное, что не должно оказываться на виду.
Потом — ничего. Вплоть до голоса с его мрачными условиями, словно бы зачитанными с листа, и приземлёнными комментариями:
— Третье условие знают все: «У убитого должно быть незаконченное дело». Знать-то знают, а понимают неправильно. Не дело «здесь и сейчас» и не какой-то невыплаченный долг, а скорее цель в жизни. Процесс, а не результат.
Процесс… Дело у Тави было.
(«Было» же? Она начинала подозревать, что прошедшее время теперь уместнее).
Уже девять лет Тави работала курьером-связным, доставляя информацию от «кротов» в Службу и обратно. Тави нравилась её работа: нравилось делать свой город чище, нравилось жить в полушаге от опасности и при этом рисковать гораздо меньше, чем настоящие агенты под прикрытием. Впрочем, «нравилось» — тоже в прошедшем времени, куда «более прошедшем», нежели остальные события.
Три года назад убили Ганса — лучшего друга Тави на протяжении без малого двадцати лет. Они жили в соседних домах, вместе учились, вместе пришли в Службу. Шесть лет занимались одним делом, пока «крот» Ганса не прокололся, и в результате Гансу не снесли полголовы выстрелом в упор. Тави видела фото с места преступления: не по-киношному мало крови и светлые осколки черепа вдоль краёв огромной дыры. Потом долго снилось: осколки крошатся под пальцами, когда она пытается закрыть уродливую прореху ладонью.
Убийцу нашли. Кто-то прирезал его той же ночью в подвале собственного дома, распотрошив так, будто бы хотел сцедить всю кровь и перемолоть внутренности в фарш. Тави это самую малость утешило, хотя друга и не вернуло.
После смерти Ганса она работала за них двоих: продолжила его дело, равно как и своё. Тави не столько приняла смерть лучшего друга, сколько вынесла её за рамки повседневной жизни и сделала внутренним метрономом.
И вот теперь его голос диктовал ей какие-то правила.
— Есть ещё четвёртое условие, — произнёс голос неожиданно близко, словно бы раньше его владелец стоял над Тави, а теперь опустился на корточки. — «Чтобы стать Проводником, убитый должен до рассвета отомстить своему убийце».
Тави открыла глаза: молча, пусть и хотелось застонать. Земля, смёрзшаяся в колючую пыль, скатилась по векам, запуталась в ресницах. Было не тепло и не холодно; точно не было больно. Безрезультатно сморгнув пару раз, Тави уставилась на склонившееся над ней лицо Ганса.
— Привет, Тэви.
«Тэви», с мягким «э» вместо «а» — так её называл только он. Смеялся, что её имя бесполезно укорачивать, и обижался, когда никто не пользовался изобретённым им вариантом «для своих». Тави и Тави — для семьи, работы, прочих друзей. Тэви — только для Ганса.
Умершего три года назад и сейчас протягивающего ей руку.
— Вставай, у нас мало времени. — Он рывком поднял Тави на ноги и придержал, когда она пошатнулась. — Твой «крот» был здесь минут пятнадцать назад, спугнул убийцу. Через пару часов узнает Служба, она поставит на уши полицию. Мы должны успеть первыми.
Деловитая скороговорка встряхнула Тави. Она оторвала взгляд от своего мёртвого друга и огляделась.
У самых ног лежало её собственное тело. Кем-то заботливо перевёрнутое на спину, с закрытыми глазами и перекошенным, схваченным последней судорогой лицом. Её голова — голова трупа — покоилась на коряге, так что края раны на шее касались друг друга. Лаково блестела загустевшая кровь: густой ровной полосой ниже разреза и неровными пятнами и брызгами — выше. Под пятнами виднелась чистая кожа, уже тронутая гниением — хотя прошло сколько, двадцать минут? Полчаса?
В своём безыскусном ступоре Тави деталям удивлялась сильнее, чем картине в целом. Картина в целом ей в голову не лезла, только идиотские мелочи. Например, тот факт, что она видит всё до последнего штриха, несмотря на темноту ночного леса. Цвета при этом словно бы пропустили сквозь серо-голубой фильтр, так что даже у крови появился лиловый оттенок. Да и лицо трупа скорее говорило об удушении, нежели о перерезанном горле.
— Тэви? — Встревоженный её молчанием Ганс взял Тави за плечи и крепко встряхнул. — Посмотри на меня.
А он ничуть не изменился. Всё те же нестриженые патлы, примятые шлемом и падающие на глаза. Те же первые чёткие морщины в уголках глаз. И мотоциклетная куртка та же самая, любимая: когда-то Тави пришивала к ней рукав, оторванный в результате неудачного падения.
— Вот, уже лучше… Я понимаю, что у тебя шок, но времени действительно мало. Соберись, пожалуйста. Ты должна была подкинуть информацию или получить?
— Подкинуть, — механически ответила Тави.
— Устно, флешкой?
— Флешкой.
— Спрятала её как обычно?
Тави всё так же механически кивнула. Ганс вновь опустился рядом с её телом, повернул его голову набок и запустил пальцы в основание косы. Отчётливо хрустнула то ли подмёрзшая, то ли запёкшаяся на волосах кровь. Пошевелив край раны, из горла выскользнул пузырёк воздуха.
Ленту с карманом для флешки Ганс выплел из косы с привычной ловкостью: он частенько помогал Тави с этой её маленькой хитростью. Обмотав ленту вокруг кулака, он пару раз стукнул о ближайшее дерево; затрещал ломаемый пластик. Получившееся крошево Ганс вытряхнул на ладонь, поворошил его и извлёк копию флешки, серую и покрытую мелкими трещинами. Копию он убрал к себе в карман, а осколки высыпал на землю, рядом с затылком трупа.
Затем Ганс подошёл к валяющемуся в нескольких метрах от него мотоциклу Тави, которому досталось не меньше, чем ей самой: содержимое багажника раскидали по асфальту, сиденье вспороли и вытащили из него набивку. Уродливо скалился будто бы консервным ножом вскрытый бензобак. Лоскутами обвисли изрезанные шины. Кто бы ни искал возможный тайник, он хорошо представлял себе варианты.
От вида залитого бензином, выпотрошенного мотоцикла Ганс поморщился. Всё так же хмурясь, он пару раз обошёл вокруг, примерился и схватился за ободранный руль. Тяжёлым, сильным рывком Ганс выдернул из мотоцикла его копию и поставил её на колёса. Сев за руль, Ганс жестом пригласил Тави устроиться у него за спиной. Она послушалась.
В мрачном абсурде происходящего Ганс единственный ощущался реальным. Знакомая жёсткость его спины, проступающая даже сквозь двойной слой мотоциклетных курток, в действительность вписывалась лучше, нежели заурчавший между ног мотор.
Тави крепко обхватила Ганса за пояс, прижалась лбом к его плечу — шлемы мертвецам не полагались — и старательно ни о чём не думала всю получасовую поездку до города. На той скорости, с какой летел их мотоцикл, не думать оказалось просто. Один только раз в голове Тави проскользнуло шальное: так недолго и обогнать её убийцу — и она истерично хохотнула в куртку Ганса.
Они остановились между окраиной и центром города, на парковке двадцатичетырехчасовой забегаловки. Ганс с заботой, которую никогда не демонстрировал своей технике, откатил мотоцикл Тави к рамам и, хотя пристёгивать не стал, на прощание любовно огладил погнутый руль.
Когда Ганс открыл внешнюю дверь кафе и пропустил Тави, чтобы она уже для него придержала вторую — их мелкая, негласная традиция, — происходящее наконец-то догнало Тави. Не целиком, конечно, лишь той его маленькой частью, что касалась Ганса: её три года как покойного лучшего друга.
Она сделал два шага вглубь зала, неестественно яркого то ли из-за дешёвых ламп, то ли из-за контрастного зрения мертвеца. Остановилась. Резко повернулась. И не столько обняла оказавшегося напротив Ганса, сколько вцепилась в него сведёнными судорогой пальцами.
Посетители и персонал не обратили на них никакого внимания. Ганс молчал и успокаивающе гладил Тави по спине; скрипела давно загрубевшая кожа куртки. Тави пыталась выровнять дыхание, хотя и не знала, нужно ли оно ей вообще.
— Ты умер, — произнесла она добрых две минуты спустя.
— Да. Прости.
— Я тоже умерла?
Ганс кивнул и потрепал её по волосам.
— И что теперь?
— Теперь мы сядем, выпьем кофе, и я расскажу тебе, что делать дальше. Договорились?
— Ага… — С трудом разжав пальцы — мышцы не болели, но всё равно сопротивлялись, — Тави заглянула Гансу в глаза: — Почему я не удивляюсь, что у тебя и сейчас есть план?
— Потому что я — предсказуемый ублюдок, а ты слишком хорошо меня знаешь.
Он улыбнулся так знакомо, так естественно, что Тави невольно улыбнулась в ответ. Не могла не улыбнуться: её Ганс был обязан ржать над собой даже после смерти.
Проводив Тави до дальнего столика с угловым диваном, где они могли бы сесть рядом, а не друг напротив друга, Ганс вернулся к стойке. Там он нашёл поднос с кофейником и парой чашек, ждущий официантку. Дёрнув за край подноса, Ганс сбросил его содержимое на пол. Пронзительный на фоне ночной тишины звон переполошил всю забегаловку; Тави тоже подпрыгнула, пусть и видела движение Ганса. Он тем временем нагнулся и, как прежде с флешкой и мотоциклом, вытянул из осколков копии посуды.
Когда Ганс поставил чашки на стол, Тави заметила, что их стенки (равно как и стекло кофейника) покрывают трещины. Кофе при этом всё равно оставался на месте, даром что от нормального не отличался ни на вид, ни на запах.
— Пей-пей, — подтолкнул Тави Ганс. — Нам можно, хотя и не обязательно. А я тут кое-кому позвоню: пускай собирает адреса, пока мы разговариваем.
Какие адреса, Тави спрашивать не стала. И уже без особого удивления отметила, что у телефона, который Ганс вынул из куртки, нет батареи и трещина через пол-экрана. Гансу оно определённо не мешало: он вставил в телефон флешку, подобранную с тела Тави, ругнулся на выскочившее окошко с запросом пароля и после пары-тройки сердитых тычков в экран поднёс трубку к уху.
— Аластер! — радостно воскликнул Ганс, когда его собеседник ответил на звонок. Интонация была знакомой: таким идиотским жизнелюбием он частенько дразнил коллег по Службе. — Солнышко моё, я тоже рад тебя слышать… Конечно по работе… Да… Нет… Затрахавшие тебя по самые гланды засранцы, так точно, это мы… Нет, не издеваюсь. Ты же знаешь, я исключительно любя. Кроме шуток, я к тебе с делом: закодированная флешка, содержимое которой мне нужно просто позарез. Ты не оценишь, но это сейчас был отвратительный каламбур…. Нет, привезти к тебе не могу, слишком далеко. Там наше стандартное шифрование, ты его и так вздрючишь… Сделаешь по удалёнке? Лапочка, я на тебя рассчитывал… Сдалась тебе моя задница, у тебя на ней что, какая-то нездоровая фиксация?
Последний вопрос, по всей видимости, переполнил чашу терпения неведомого Аластера. Он разразился настолько гневной тирадой, что Ганс отодвинул телефон от уха, и Тави услышала обрывки смазанных из-за сильного акцента ругательств. Что-то о предках Ганса, многочисленных позах и способах, которыми они совокуплялись, а так же сексуальных предпочтениях итогового результата. Тави невольно прониклась красочностью нарисованной картины. Приятель же Ганса на одну ругань время не терял: телефон коротко пискнул и выдал на экран список папок.
— Хороший мальчик, — с улыбкой произнёс Ганс в микрофон. — Так, так… Чёрт, ничего знакомого! Ал, я тебе сейчас переброшу содержимое. Служба хотела подкинуть информацию, кому — мы не знаем… Нет, судя по тому, как искали, вряд ли в курсе фальшивки… Найди мне, кому оно поперёк горла. В идеале — адреса тех, кого могли нанять для перехвата курьера… Отлично, с меня причитается… Да, даже оставлю тебя в покое. Я знаю, что ты без меня загнёшься от скуки, но пообещать могу… Всё-всё, затыкаюсь. Набери мне, когда у тебя что-нибудь появится.
Положив телефон на стол, Ганс нарочито тяжело вздохнул и вытер со лба несуществующий пот. После чего подмигнул Тави:
— Не обращай внимания. На самом деле Аластер — отличный мужик, хоть и любит поворчать. Тоже из наших, компьютерщик: когда-то настраивал Службе внутреннюю сеть. Его пристрелили за пару лет до того, как мы с тобой начали работать… Гений, нерд, лет на пятнадцать старше — всё как ты любишь. Я вас завтра познакомлю.
Чем дольше Ганс говорил, тем сильнее Тави… нет, не удивлялась. Отчасти это было узнавание: хронически неуместный юморок Ганса она ценила ещё при его жизни. Отчасти — отголоски неизбежного шока. В значительной мере неверие. Пару раз мотнув головой для её прочистки, Тави глотнула кофе. Ароматный и горячий, он как-то странно проскользнул по горлу: будто бы растаял на полпути.
— Ладно, о приятном потом, — уже серьёзно произнёс Ганс. — В двух словах: ты умерла, но у тебя есть шанс остаться. Не воскреснуть, конечно; здесь другое. Придётся работать, и работа… странная и, по чести, грязная. Никакого прямого общения с живыми, в том числе с семьёй. На первых порах из города ты тоже не уедешь. Зато у нас куча интересных ребят и никаких бытовых проблем.
— «У нас»?
— Проводники. Что-то типа мрачных жнецов из сказок, только без кос и балахонов. Помогаем мертвецам перебраться с этого света на тот. Если при их смерти были соблюдены первые три условия, предлагаем работу. Город растёт быстро, нам всегда нужны новые руки.
— Когда… когда меня убили, ты что-то говорил о четвёртом условии.
— «Чтобы стать Проводником, убитый должен до рассвета отомстить своему убийце», — отчеканил Ганс явно зазубренное. И мягко добавил: — Аластер подберёт нам адреса возможных убийц, и мы их проверим, одного за другим. Первую ночь душа издали чувствует свою кровь и того, кто её пролил. Это не трудно, многие справляются.
— А если я не…
Ганс полоснул её настолько яростным взглядом, что Тави невольно отшатнулась. Громыхнула опрокинутая чашка, кофе расплескался по столешнице и тут же исчез.
— Тэви, я уже подводил тебя: когда умер, когда сегодня не успел вмешаться. Третьего раза я не допущу.
Тави ему поверила. Она никогда не видела в глазах Ганса такого пыла и не слышала такой уверенности в его словах. С другой стороны, если последние три года он провёл рядом, приглядывая за ней…
Они помолчали. Ганс налил Тави свежий кофе, повертел в руках чашку, телефон. Задумчиво нахмурился.
— Я пару раз пытался придумать, что скажу, когда снова тебя увижу… Не успел. Верил, что у меня на подготовку лет пятьдесят, не меньше.
— Расскажи мне… — «как ты», хотела закончить Тави, но в последний момент спросила: — Как быть Проводником? Какие правила?
— Правила? Таких, за нарушение которых наказывают, нет. Подозреваю, что просто некому. По крайней мере, ни одного крылатого мужика с нимбом и огненным мечом я пока не встретил. — Ганс усмехнулся: то ли очередной своей неуклюжей шутке, то ли возможности сменить тему. — Есть вещи, которые у нас получаются и не получаются. Живые нас игнорируют, это ты уже сама заметила. Тела у Проводников настоящие, так что никаких хождений сквозь стены и полётов силой мысли. Есть, спать и дышать, впрочем, нам не надо. Сразу бросать не обязательно, но со временем ты отвыкнешь.
В качестве демонстрации Ганс поднял свою чашку к лицу и вдохнул ароматный пар.
— Главное же «правило», — продолжил Ганс, — в том, что нам принадлежат лишь сломанные вещи. Целые от наших прикосновений портятся, так что лучше не задерживаться в домах живых и не трогать их самих.
В ответ на недоуменный взгляд Тави Ганс выдернул из подставки салфетку, расстелил её и положил сверху ладонь. По тонкой бумаге тут же побежало мохнатое пятно плесени с жилками гнили поверх. Тави вспомнила, что похожая гниль окаймляла горло её трупа. Воображение мигом подкинуло картинку, как Ганс зажимает прореху рукой: то ли пытается сохранить остатки жизни, то ли хочет придать уродливой смерти минимум благообразности.
Вздрогнув, Тави насухо сглотнула — слюны в горле не было — и уставилась на плёнку слизи и плесени под рукой Ганса. Он поморщился, отряхнул ладонь и двумя пальцами вытащил из плёнки чистую, пусть и мятую салфетку.
— Чем массивней и старше вещь, тем дольше она нас терпит, хотя конец в любом случае один и тот же. Так что если тебе что-то нужно, вначале сломай это, а потом забери суть.
Тави кивнула. Наверное, ей стоило потренироваться — да хоть на тех же салфетках — но тут зазвонил телефон Ганса. Он схватил его, даже не взглянув на экран.
— Аластер, что у тебя?.. Да, знаю, те ещё отморозки… Понятно. Когда сможешь достать первые адреса?.. Уже? Отлично, сбрасывай. Мы поедем по ним, а ты копай дальше… Да… Хорошо, спасибо. За мной должок. — Сбросив звонок, Ганс поднялся и с лихорадочной деловитостью бросил Тави: — Поехали, Аластер достал нам четыре адреса.
Покидая кафе, Тави оглянулась: пластик стола, за которым они с Гансом сидели, пестрел мелкими жёлтыми пятнами, а на сиденьях и спинке дивана явно прибавилось потёртостей. Часы над дверью показывали три минуты первого. До рассвета оставалось часов шесть-семь.
Большую часть ночи Тави не запомнила. Мотоцикл жрал километры на такой скорости, что ветер сдувал любые слова. За пару кварталов до очередного адреса Ганс притормаживал, и Тави принималась вынюхивать своего убийцу. Как назло, город пах чем угодно: сырой землёй, полусгнившим мусором, прелой листвой и асфальтом — только не кровью.
С каждой неудачей пустота в голове Тави становилась всё звонче и звонче. Ганс с каждым безрезультатным километром всё резче газовал и грубее тормозил. Подбрасывающему новые адреса Аластеру он уже с середины ночи отвечал исключительно односложными «Да» и «Нет», позабыв и шуточки, и дурацкие прозвища.
Количество проверенных адресов перевалило за полторы дюжины, когда Тави почувствовала смутный запах металла. Боясь упустить слабую ноту, она резко хлопнула Ганса по животу. Тот мгновенно притормозил, из-за чего мотоцикл изрядно повело, и остановился на обочине.
— Чуешь? — с плохо скрываемой надеждой спросил Ганс.
— Железом пахнет. — Тави покрутила головой, принюхиваясь, и указала направо: — Здесь.
— Туда нам и надо. Через двести метров поворот, но мы можем срезать дворами?
— Давай. Не хочу потерять след.
Асфальтовая тропинка, больше подходящая велосипеду, чем мотоциклу, увела их в гущу четырехэтажных трущоб. С каждым десятком метров запах становился всё сильнее и сильнее. Только пахло не железом, а застаревшей кровью: душноватой гнилью, от которой к горлу Тави подкатывала фантомная тошнота.
У одного из домов вонь била так крепко, что Ганс едва успел остановиться, прежде чем Тави полусползла в ближайшие кусты. Сухие, бессмысленные спазмы на пару минут скрутили её тело, но оставили после себя неожиданную лёгкость.
— Я ничего не чувствую. Должно быть, мы на месте. — Ганс помог Тави подняться с колен, свободной рукой достал телефон. — Второй этаж. Седьмая квартира. — И тихо, обращаясь не столько к Тави, сколько к синеющему небу, добавил: — Успели.
Внутри дом напоминал десятки подобных, которые Тави посещала по работе: обшарпанный, скрипучий. Полузакрашенные потёки воды за стояками, какая-то умирающая лиана на окне у мусоропровода, заплёванная лестница в окурках. Дверь в седьмую квартиру отличал столбик из трёх замочных скважин, которые всё равно не остановили Ганса. Положив ладонь на косяк, он принялся складным ножом ковырять быстро гниющее дерево. Через пять минут Ганс вынул коробки всех замков и распахнул дверь.
В прихожей валялось несколько пар обуви, вперемешку мужской и женской. Грязное зеркало над комодом не отразило ни Тави, ни Ганса; проигнорировало их и зашторенное окно. Запах крови последний раз ударил наотмашь и исчез.
Комнату они угадали с первой попытки. Ганс толкнул дверь по правую руку и обнаружил за ней тёмную спальню. Он жестом поманил Тави и указал ей на кровать, где лежали двое: мужчина и женщина.
Они крепко, беззаботно спали.
Тави провела сухим языком по не менее сухим губам. Не отрывая взгляда от своего убийцы — она узнала его даже не по запаху, а каким-то дремучим инстинктом жертвы, — она чуть повернула голову и спросила:
— И что теперь?
Вместо ответа Ганс полез куда-то под куртку. Он возился долго, секунд тридцать, после чего протянул Тави пистолет: не по руке огромный, массивный, с длинным цилиндром глушителя, окончательно сбивающим центр тяжести.
— Теперь — пристрели его.
Тави приняла и подняла пистолет. Несмотря на хватку обеими руками, дуло ходило ходуном от непривычно распределённого веса.
— Тэви! У нас мало времени.
— Я знаю. Я…
Она перевела взгляд на женщину: лицо укрыто светлыми волосами, на левой руке тускло блестит обручальное кольцо. Жена. Учитывая обувь в прихожей и размер квартиры, где-то за стеной вполне могли спать дети. У убийцы Тави была семья.
— Ганс… что случится, если я не выстрелю? — Она вновь попыталась облизнуться и опустила пистолет.
Ганс шумно, зло фыркнул. Он шагнул Тави за спину, обхватил её ладони своими и заставил поднять руки. Щёлкнул снятый предохранитель, но спускового крючка Ганс не коснулся.
— Ты уйдёшь, Тэви, — он говорил тихо-тихо, почти касаясь губами её уха. — И я не смогу за тобой последовать.
— Уйду куда?
Невесёлый смешок она ощутила всем телом: спиной, прижатой к груди Ганса, руками под его ладонями, затылком.
— С тем, как ты жила и как умерла? Скорее всего, наверх. А уж если пощадишь своего убийцу... Кто бы ни решал, они там любят милосердие и всепрощение.
— Почему ты не сказал мне об этом раньше?
— Я не хочу отпускать тебя.
Пара на кровати пошевелилась. На фоне тёмной стены чуть ярче проступил прямоугольник окна.
— Тэви, пожалуйста…
Её взгляд упал на прикроватную тумбочку. Среди бытовых мелочей: ключей, телефона и бумажника — валялись огромный охотничий нож и придавленная им тряпка, вся в подсохших бурых разводах.
Когда Тави нажала на спусковой крючок, дуло пистолета, удерживаемого в четыре руки, уже не дрожало.
Даже с глушителем выстрел получился шумным: в замкнутом пространстве, за несколько минут до рассвета. И очень грязным. Как завороженная, Тави уставилась на дыру с кулак размером, появившуюся в груди её убийцы. Выстрел так разворотил тело, что сквозь кровь и опалённое мясо угадывались обломки рёбер. Уже не имело значения, точно ли в сердце попала пуля или ушла на пару сантиметров в сторону: с такими дырами живут не дольше, чем с распоротым горлом.
Завизжала проснувшаяся женщина — пронзительно, отвратно-громко. Ганс отпустил руки Тави, которые тут же задрожали под весом пистолета, подошёл к краю постели и склонился над телом. Довольно кивнул. На какой-то миг Тави показалось, что её друг плюнет в налившуюся кровью рану, но он лишь оттянул веки умирающего и посмотрел на закатившиеся глаза. Прикосновение нынешнего мертвеца к будущему оставило на коже последнего несколько сизых пятен.
— Кто-нибудь из наших с ним разберётся, — бросил Ганс, отворачиваясь. Тави едва услышала его за визгом: женщина не сбавляла ни громкости, ни высоты взятой ноты. Судя по доносящимся из-за стен окрикам, на её вопли вот-вот грозился сбежаться весь дом.
Ганс тем временем занялся вещами убийцы. На пол полетели кошелёк, ключи, телефон… Подобрав нож, Ганс зажал его лезвие выдвижным ящиком и с силой ударил по рукояти каблуком. Металл треснул с хлопком, похожим на ещё один выстрел.
Забрав свой пистолет и взамен протянув Тави копию ножа, Ганс пояснил:
— Это традиция. Самое надёжное оружие, которое водится в нашем мире.
Тави вспомнила фото с места убийства Ганса и дыру вместо половины его головы. Пистолет, который она только что держала в руках, уже не казался ей нелепо-громоздким. Жуткий он был, жуткий и необъяснимо привлекательный, равно как и её новый нож.
— Пойдём. — Ганс коснулся локтя Тави и кивком указал на дверь. — Здесь мы закончили.
Вряд ли они провели в доме больше десяти минут, но на улице успело посветлеть, да и окна высоток из соседнего квартала золотились первыми лучами солнца. Тави встряхнулась всем телом — без особого, впрочем, результата — и на деревянных ногах подошла к мотоциклу. Возмущённо скрипнули рессоры, когда она практически рухнула на сиденье.
Ганс опустился на корточки напротив Тави. Он обхватил её ладони, всё ещё сжимающие нож, и снизу вверх заглянул ей в лицо:
— Жалеешь, что выстрелила?
Она честно задумалась. О том, что Ганс не хотел говорить о возможности «уйти наверх», что бы это ни означало. И о знакомых холоде и жёсткости его тела; сейчас вспомнилось: точное такой же холод стащил её с асфальта несколько часов тому назад, в последние секунды её жизни. И о выстраданном «Пожалуйста!» Ганса. И сильнее всего — о трёх годах, за которые любой нормальный человек должен был смириться и начать жить дальше. В конце концов, Ганс — всего лишь её лучший друг.
— А ты жалел? — в итоге спросила она.
— Нет.
— Почему?
— Мне надо было приглядывать за тобой. Не то чтобы я с этим справился.
Тави наклонилась и прижалась лбом ко лбу Ганса.
— Меня всё устраивает, — тихо и настойчиво произнесла она. — Так что не задавай глупые вопросы.
Несколько минут они так и просидели, касаясь друг друга руками и лбами. Затем Ганс ласково боднул Тави и улыбнулся:
— Поедем? Я обещал познакомить тебя с Аластером.
— Поехали. Только давай я поведу.
— Ты же не знаешь, куда ехать.
— А ты подскажешь.
Забрав нож и спрятав его в багажник, Ганс устроился позади Тави. Его руки уверенно и привычно обхватили её за пояс.
— Конечно подскажу.
(с) Миф, 2016
Рейтинг: мягкая R (16+) за средней графичности насилие и ругань.
Жанр: городская фэнтези с мрачным уклоном.
Размер: 9 страниц (~ 4 000 слов).
Описание: Есть три предварительных условия:
— убийство должно быть быстрым и жестоким;
— кровь убитого должна оросить землю;
— у убитого должно быть незаконченное дело.
И есть четвёртое — главное — условие, с которым возникает больше всего проблем:
— чтобы стать Проводником, убитый должен до рассвета отомстить своему убийце.
Сломанные вещи
Нет ничего хуже собственной смерти, поскольку с её
приходом рушится всё. А прочие события могут разрушить
только часть твоей личной вселенной… Впрочем, иногда эта
часть может оказаться непропорционально большой, и тогда
вместе с ней рушится всё остальное, так тоже бывает.
Макс Фрай
приходом рушится всё. А прочие события могут разрушить
только часть твоей личной вселенной… Впрочем, иногда эта
часть может оказаться непропорционально большой, и тогда
вместе с ней рушится всё остальное, так тоже бывает.
Макс Фрай
— Первое условие гласит, — произнёс над головой Тави знакомый голос, — «Убийство должно быть быстрым и жестоким». Выстрел в упор, например. Или нож под сердце.
Вопросы в голове роились ленивыми жирными мухами. При чём тут убийство? Почему голос кажется таким знакомым? Почему не получается открыть глаза?
Читать до конца
Кое-что Тави помнила. Как подъехала к месту встречи за четверть часа до назначенного срока, поскольку боялась зацепить вечерние пробки и выехала заранее. Как остановила мотоцикл на парковке у туристической тропы, посреди безлюдного леса. И как сняла шлем, чтобы остудить взопревшую под пластиком и тканью кожу.— Второе условие гласит, — тем временем монотонно продолжал голос, — «Кровь убитого должна оросить землю». Открытую почву, то есть. И в значительных количествах. Это исключает большинство взрывов и дорожных происшествий, а так же домашнее насилие.
Нет, взрывов она не помнила. Дорожное происшествие? Вряд ли. Подъездная дорога пустовала, а мотор Тави заглушила сразу же, как припарковалась. Потом она ждала, не слезая с мотоцикла. Недолго: минуты две или три. Слишком мало для её «крота», так что шаги за спиной явно принадлежали чужаку.
Она почти успела уехать. Почти. Кажется, её за шкирку сдёрнули с сиденья — тут воспоминания Тави теряли прежнюю чёткость — и толкнули на асфальт. Выставленные руки попали в подмёрзшую лужу, разъехались. В поясницу упёрлось что-то тяжёлое, жёсткое (колено?). Снова рванули ворот куртки. Заклёпки и прочная кожа выдержали, заставляя подставить горло.
Полоснули ножом.
Стало страшно. До тошнотворной, животной паники.
Последним Тави запомнила, как она ползёт по хрусткой, промёрзшей земле (почему земле, если парковка асфальтовая?). Ползёт и чувствует, что ключицы заливает теплом, что торчащие из земли ветки и хвоя раздвигают края раны и царапают то беззащитное, что не должно оказываться на виду.
Потом — ничего. Вплоть до голоса с его мрачными условиями, словно бы зачитанными с листа, и приземлёнными комментариями:
— Третье условие знают все: «У убитого должно быть незаконченное дело». Знать-то знают, а понимают неправильно. Не дело «здесь и сейчас» и не какой-то невыплаченный долг, а скорее цель в жизни. Процесс, а не результат.
Процесс… Дело у Тави было.
(«Было» же? Она начинала подозревать, что прошедшее время теперь уместнее).
Уже девять лет Тави работала курьером-связным, доставляя информацию от «кротов» в Службу и обратно. Тави нравилась её работа: нравилось делать свой город чище, нравилось жить в полушаге от опасности и при этом рисковать гораздо меньше, чем настоящие агенты под прикрытием. Впрочем, «нравилось» — тоже в прошедшем времени, куда «более прошедшем», нежели остальные события.
Три года назад убили Ганса — лучшего друга Тави на протяжении без малого двадцати лет. Они жили в соседних домах, вместе учились, вместе пришли в Службу. Шесть лет занимались одним делом, пока «крот» Ганса не прокололся, и в результате Гансу не снесли полголовы выстрелом в упор. Тави видела фото с места преступления: не по-киношному мало крови и светлые осколки черепа вдоль краёв огромной дыры. Потом долго снилось: осколки крошатся под пальцами, когда она пытается закрыть уродливую прореху ладонью.
Убийцу нашли. Кто-то прирезал его той же ночью в подвале собственного дома, распотрошив так, будто бы хотел сцедить всю кровь и перемолоть внутренности в фарш. Тави это самую малость утешило, хотя друга и не вернуло.
После смерти Ганса она работала за них двоих: продолжила его дело, равно как и своё. Тави не столько приняла смерть лучшего друга, сколько вынесла её за рамки повседневной жизни и сделала внутренним метрономом.
И вот теперь его голос диктовал ей какие-то правила.
— Есть ещё четвёртое условие, — произнёс голос неожиданно близко, словно бы раньше его владелец стоял над Тави, а теперь опустился на корточки. — «Чтобы стать Проводником, убитый должен до рассвета отомстить своему убийце».
Тави открыла глаза: молча, пусть и хотелось застонать. Земля, смёрзшаяся в колючую пыль, скатилась по векам, запуталась в ресницах. Было не тепло и не холодно; точно не было больно. Безрезультатно сморгнув пару раз, Тави уставилась на склонившееся над ней лицо Ганса.
— Привет, Тэви.
«Тэви», с мягким «э» вместо «а» — так её называл только он. Смеялся, что её имя бесполезно укорачивать, и обижался, когда никто не пользовался изобретённым им вариантом «для своих». Тави и Тави — для семьи, работы, прочих друзей. Тэви — только для Ганса.
Умершего три года назад и сейчас протягивающего ей руку.
— Вставай, у нас мало времени. — Он рывком поднял Тави на ноги и придержал, когда она пошатнулась. — Твой «крот» был здесь минут пятнадцать назад, спугнул убийцу. Через пару часов узнает Служба, она поставит на уши полицию. Мы должны успеть первыми.
Деловитая скороговорка встряхнула Тави. Она оторвала взгляд от своего мёртвого друга и огляделась.
У самых ног лежало её собственное тело. Кем-то заботливо перевёрнутое на спину, с закрытыми глазами и перекошенным, схваченным последней судорогой лицом. Её голова — голова трупа — покоилась на коряге, так что края раны на шее касались друг друга. Лаково блестела загустевшая кровь: густой ровной полосой ниже разреза и неровными пятнами и брызгами — выше. Под пятнами виднелась чистая кожа, уже тронутая гниением — хотя прошло сколько, двадцать минут? Полчаса?
В своём безыскусном ступоре Тави деталям удивлялась сильнее, чем картине в целом. Картина в целом ей в голову не лезла, только идиотские мелочи. Например, тот факт, что она видит всё до последнего штриха, несмотря на темноту ночного леса. Цвета при этом словно бы пропустили сквозь серо-голубой фильтр, так что даже у крови появился лиловый оттенок. Да и лицо трупа скорее говорило об удушении, нежели о перерезанном горле.
— Тэви? — Встревоженный её молчанием Ганс взял Тави за плечи и крепко встряхнул. — Посмотри на меня.
А он ничуть не изменился. Всё те же нестриженые патлы, примятые шлемом и падающие на глаза. Те же первые чёткие морщины в уголках глаз. И мотоциклетная куртка та же самая, любимая: когда-то Тави пришивала к ней рукав, оторванный в результате неудачного падения.
— Вот, уже лучше… Я понимаю, что у тебя шок, но времени действительно мало. Соберись, пожалуйста. Ты должна была подкинуть информацию или получить?
— Подкинуть, — механически ответила Тави.
— Устно, флешкой?
— Флешкой.
— Спрятала её как обычно?
Тави всё так же механически кивнула. Ганс вновь опустился рядом с её телом, повернул его голову набок и запустил пальцы в основание косы. Отчётливо хрустнула то ли подмёрзшая, то ли запёкшаяся на волосах кровь. Пошевелив край раны, из горла выскользнул пузырёк воздуха.
Ленту с карманом для флешки Ганс выплел из косы с привычной ловкостью: он частенько помогал Тави с этой её маленькой хитростью. Обмотав ленту вокруг кулака, он пару раз стукнул о ближайшее дерево; затрещал ломаемый пластик. Получившееся крошево Ганс вытряхнул на ладонь, поворошил его и извлёк копию флешки, серую и покрытую мелкими трещинами. Копию он убрал к себе в карман, а осколки высыпал на землю, рядом с затылком трупа.
Затем Ганс подошёл к валяющемуся в нескольких метрах от него мотоциклу Тави, которому досталось не меньше, чем ей самой: содержимое багажника раскидали по асфальту, сиденье вспороли и вытащили из него набивку. Уродливо скалился будто бы консервным ножом вскрытый бензобак. Лоскутами обвисли изрезанные шины. Кто бы ни искал возможный тайник, он хорошо представлял себе варианты.
От вида залитого бензином, выпотрошенного мотоцикла Ганс поморщился. Всё так же хмурясь, он пару раз обошёл вокруг, примерился и схватился за ободранный руль. Тяжёлым, сильным рывком Ганс выдернул из мотоцикла его копию и поставил её на колёса. Сев за руль, Ганс жестом пригласил Тави устроиться у него за спиной. Она послушалась.
В мрачном абсурде происходящего Ганс единственный ощущался реальным. Знакомая жёсткость его спины, проступающая даже сквозь двойной слой мотоциклетных курток, в действительность вписывалась лучше, нежели заурчавший между ног мотор.
Тави крепко обхватила Ганса за пояс, прижалась лбом к его плечу — шлемы мертвецам не полагались — и старательно ни о чём не думала всю получасовую поездку до города. На той скорости, с какой летел их мотоцикл, не думать оказалось просто. Один только раз в голове Тави проскользнуло шальное: так недолго и обогнать её убийцу — и она истерично хохотнула в куртку Ганса.
Они остановились между окраиной и центром города, на парковке двадцатичетырехчасовой забегаловки. Ганс с заботой, которую никогда не демонстрировал своей технике, откатил мотоцикл Тави к рамам и, хотя пристёгивать не стал, на прощание любовно огладил погнутый руль.
Когда Ганс открыл внешнюю дверь кафе и пропустил Тави, чтобы она уже для него придержала вторую — их мелкая, негласная традиция, — происходящее наконец-то догнало Тави. Не целиком, конечно, лишь той его маленькой частью, что касалась Ганса: её три года как покойного лучшего друга.
Она сделал два шага вглубь зала, неестественно яркого то ли из-за дешёвых ламп, то ли из-за контрастного зрения мертвеца. Остановилась. Резко повернулась. И не столько обняла оказавшегося напротив Ганса, сколько вцепилась в него сведёнными судорогой пальцами.
Посетители и персонал не обратили на них никакого внимания. Ганс молчал и успокаивающе гладил Тави по спине; скрипела давно загрубевшая кожа куртки. Тави пыталась выровнять дыхание, хотя и не знала, нужно ли оно ей вообще.
— Ты умер, — произнесла она добрых две минуты спустя.
— Да. Прости.
— Я тоже умерла?
Ганс кивнул и потрепал её по волосам.
— И что теперь?
— Теперь мы сядем, выпьем кофе, и я расскажу тебе, что делать дальше. Договорились?
— Ага… — С трудом разжав пальцы — мышцы не болели, но всё равно сопротивлялись, — Тави заглянула Гансу в глаза: — Почему я не удивляюсь, что у тебя и сейчас есть план?
— Потому что я — предсказуемый ублюдок, а ты слишком хорошо меня знаешь.
Он улыбнулся так знакомо, так естественно, что Тави невольно улыбнулась в ответ. Не могла не улыбнуться: её Ганс был обязан ржать над собой даже после смерти.
Проводив Тави до дальнего столика с угловым диваном, где они могли бы сесть рядом, а не друг напротив друга, Ганс вернулся к стойке. Там он нашёл поднос с кофейником и парой чашек, ждущий официантку. Дёрнув за край подноса, Ганс сбросил его содержимое на пол. Пронзительный на фоне ночной тишины звон переполошил всю забегаловку; Тави тоже подпрыгнула, пусть и видела движение Ганса. Он тем временем нагнулся и, как прежде с флешкой и мотоциклом, вытянул из осколков копии посуды.
Когда Ганс поставил чашки на стол, Тави заметила, что их стенки (равно как и стекло кофейника) покрывают трещины. Кофе при этом всё равно оставался на месте, даром что от нормального не отличался ни на вид, ни на запах.
— Пей-пей, — подтолкнул Тави Ганс. — Нам можно, хотя и не обязательно. А я тут кое-кому позвоню: пускай собирает адреса, пока мы разговариваем.
Какие адреса, Тави спрашивать не стала. И уже без особого удивления отметила, что у телефона, который Ганс вынул из куртки, нет батареи и трещина через пол-экрана. Гансу оно определённо не мешало: он вставил в телефон флешку, подобранную с тела Тави, ругнулся на выскочившее окошко с запросом пароля и после пары-тройки сердитых тычков в экран поднёс трубку к уху.
— Аластер! — радостно воскликнул Ганс, когда его собеседник ответил на звонок. Интонация была знакомой: таким идиотским жизнелюбием он частенько дразнил коллег по Службе. — Солнышко моё, я тоже рад тебя слышать… Конечно по работе… Да… Нет… Затрахавшие тебя по самые гланды засранцы, так точно, это мы… Нет, не издеваюсь. Ты же знаешь, я исключительно любя. Кроме шуток, я к тебе с делом: закодированная флешка, содержимое которой мне нужно просто позарез. Ты не оценишь, но это сейчас был отвратительный каламбур…. Нет, привезти к тебе не могу, слишком далеко. Там наше стандартное шифрование, ты его и так вздрючишь… Сделаешь по удалёнке? Лапочка, я на тебя рассчитывал… Сдалась тебе моя задница, у тебя на ней что, какая-то нездоровая фиксация?
Последний вопрос, по всей видимости, переполнил чашу терпения неведомого Аластера. Он разразился настолько гневной тирадой, что Ганс отодвинул телефон от уха, и Тави услышала обрывки смазанных из-за сильного акцента ругательств. Что-то о предках Ганса, многочисленных позах и способах, которыми они совокуплялись, а так же сексуальных предпочтениях итогового результата. Тави невольно прониклась красочностью нарисованной картины. Приятель же Ганса на одну ругань время не терял: телефон коротко пискнул и выдал на экран список папок.
— Хороший мальчик, — с улыбкой произнёс Ганс в микрофон. — Так, так… Чёрт, ничего знакомого! Ал, я тебе сейчас переброшу содержимое. Служба хотела подкинуть информацию, кому — мы не знаем… Нет, судя по тому, как искали, вряд ли в курсе фальшивки… Найди мне, кому оно поперёк горла. В идеале — адреса тех, кого могли нанять для перехвата курьера… Отлично, с меня причитается… Да, даже оставлю тебя в покое. Я знаю, что ты без меня загнёшься от скуки, но пообещать могу… Всё-всё, затыкаюсь. Набери мне, когда у тебя что-нибудь появится.
Положив телефон на стол, Ганс нарочито тяжело вздохнул и вытер со лба несуществующий пот. После чего подмигнул Тави:
— Не обращай внимания. На самом деле Аластер — отличный мужик, хоть и любит поворчать. Тоже из наших, компьютерщик: когда-то настраивал Службе внутреннюю сеть. Его пристрелили за пару лет до того, как мы с тобой начали работать… Гений, нерд, лет на пятнадцать старше — всё как ты любишь. Я вас завтра познакомлю.
Чем дольше Ганс говорил, тем сильнее Тави… нет, не удивлялась. Отчасти это было узнавание: хронически неуместный юморок Ганса она ценила ещё при его жизни. Отчасти — отголоски неизбежного шока. В значительной мере неверие. Пару раз мотнув головой для её прочистки, Тави глотнула кофе. Ароматный и горячий, он как-то странно проскользнул по горлу: будто бы растаял на полпути.
— Ладно, о приятном потом, — уже серьёзно произнёс Ганс. — В двух словах: ты умерла, но у тебя есть шанс остаться. Не воскреснуть, конечно; здесь другое. Придётся работать, и работа… странная и, по чести, грязная. Никакого прямого общения с живыми, в том числе с семьёй. На первых порах из города ты тоже не уедешь. Зато у нас куча интересных ребят и никаких бытовых проблем.
— «У нас»?
— Проводники. Что-то типа мрачных жнецов из сказок, только без кос и балахонов. Помогаем мертвецам перебраться с этого света на тот. Если при их смерти были соблюдены первые три условия, предлагаем работу. Город растёт быстро, нам всегда нужны новые руки.
— Когда… когда меня убили, ты что-то говорил о четвёртом условии.
— «Чтобы стать Проводником, убитый должен до рассвета отомстить своему убийце», — отчеканил Ганс явно зазубренное. И мягко добавил: — Аластер подберёт нам адреса возможных убийц, и мы их проверим, одного за другим. Первую ночь душа издали чувствует свою кровь и того, кто её пролил. Это не трудно, многие справляются.
— А если я не…
Ганс полоснул её настолько яростным взглядом, что Тави невольно отшатнулась. Громыхнула опрокинутая чашка, кофе расплескался по столешнице и тут же исчез.
— Тэви, я уже подводил тебя: когда умер, когда сегодня не успел вмешаться. Третьего раза я не допущу.
Тави ему поверила. Она никогда не видела в глазах Ганса такого пыла и не слышала такой уверенности в его словах. С другой стороны, если последние три года он провёл рядом, приглядывая за ней…
Они помолчали. Ганс налил Тави свежий кофе, повертел в руках чашку, телефон. Задумчиво нахмурился.
— Я пару раз пытался придумать, что скажу, когда снова тебя увижу… Не успел. Верил, что у меня на подготовку лет пятьдесят, не меньше.
— Расскажи мне… — «как ты», хотела закончить Тави, но в последний момент спросила: — Как быть Проводником? Какие правила?
— Правила? Таких, за нарушение которых наказывают, нет. Подозреваю, что просто некому. По крайней мере, ни одного крылатого мужика с нимбом и огненным мечом я пока не встретил. — Ганс усмехнулся: то ли очередной своей неуклюжей шутке, то ли возможности сменить тему. — Есть вещи, которые у нас получаются и не получаются. Живые нас игнорируют, это ты уже сама заметила. Тела у Проводников настоящие, так что никаких хождений сквозь стены и полётов силой мысли. Есть, спать и дышать, впрочем, нам не надо. Сразу бросать не обязательно, но со временем ты отвыкнешь.
В качестве демонстрации Ганс поднял свою чашку к лицу и вдохнул ароматный пар.
— Главное же «правило», — продолжил Ганс, — в том, что нам принадлежат лишь сломанные вещи. Целые от наших прикосновений портятся, так что лучше не задерживаться в домах живых и не трогать их самих.
В ответ на недоуменный взгляд Тави Ганс выдернул из подставки салфетку, расстелил её и положил сверху ладонь. По тонкой бумаге тут же побежало мохнатое пятно плесени с жилками гнили поверх. Тави вспомнила, что похожая гниль окаймляла горло её трупа. Воображение мигом подкинуло картинку, как Ганс зажимает прореху рукой: то ли пытается сохранить остатки жизни, то ли хочет придать уродливой смерти минимум благообразности.
Вздрогнув, Тави насухо сглотнула — слюны в горле не было — и уставилась на плёнку слизи и плесени под рукой Ганса. Он поморщился, отряхнул ладонь и двумя пальцами вытащил из плёнки чистую, пусть и мятую салфетку.
— Чем массивней и старше вещь, тем дольше она нас терпит, хотя конец в любом случае один и тот же. Так что если тебе что-то нужно, вначале сломай это, а потом забери суть.
Тави кивнула. Наверное, ей стоило потренироваться — да хоть на тех же салфетках — но тут зазвонил телефон Ганса. Он схватил его, даже не взглянув на экран.
— Аластер, что у тебя?.. Да, знаю, те ещё отморозки… Понятно. Когда сможешь достать первые адреса?.. Уже? Отлично, сбрасывай. Мы поедем по ним, а ты копай дальше… Да… Хорошо, спасибо. За мной должок. — Сбросив звонок, Ганс поднялся и с лихорадочной деловитостью бросил Тави: — Поехали, Аластер достал нам четыре адреса.
Покидая кафе, Тави оглянулась: пластик стола, за которым они с Гансом сидели, пестрел мелкими жёлтыми пятнами, а на сиденьях и спинке дивана явно прибавилось потёртостей. Часы над дверью показывали три минуты первого. До рассвета оставалось часов шесть-семь.
Большую часть ночи Тави не запомнила. Мотоцикл жрал километры на такой скорости, что ветер сдувал любые слова. За пару кварталов до очередного адреса Ганс притормаживал, и Тави принималась вынюхивать своего убийцу. Как назло, город пах чем угодно: сырой землёй, полусгнившим мусором, прелой листвой и асфальтом — только не кровью.
С каждой неудачей пустота в голове Тави становилась всё звонче и звонче. Ганс с каждым безрезультатным километром всё резче газовал и грубее тормозил. Подбрасывающему новые адреса Аластеру он уже с середины ночи отвечал исключительно односложными «Да» и «Нет», позабыв и шуточки, и дурацкие прозвища.
Количество проверенных адресов перевалило за полторы дюжины, когда Тави почувствовала смутный запах металла. Боясь упустить слабую ноту, она резко хлопнула Ганса по животу. Тот мгновенно притормозил, из-за чего мотоцикл изрядно повело, и остановился на обочине.
— Чуешь? — с плохо скрываемой надеждой спросил Ганс.
— Железом пахнет. — Тави покрутила головой, принюхиваясь, и указала направо: — Здесь.
— Туда нам и надо. Через двести метров поворот, но мы можем срезать дворами?
— Давай. Не хочу потерять след.
Асфальтовая тропинка, больше подходящая велосипеду, чем мотоциклу, увела их в гущу четырехэтажных трущоб. С каждым десятком метров запах становился всё сильнее и сильнее. Только пахло не железом, а застаревшей кровью: душноватой гнилью, от которой к горлу Тави подкатывала фантомная тошнота.
У одного из домов вонь била так крепко, что Ганс едва успел остановиться, прежде чем Тави полусползла в ближайшие кусты. Сухие, бессмысленные спазмы на пару минут скрутили её тело, но оставили после себя неожиданную лёгкость.
— Я ничего не чувствую. Должно быть, мы на месте. — Ганс помог Тави подняться с колен, свободной рукой достал телефон. — Второй этаж. Седьмая квартира. — И тихо, обращаясь не столько к Тави, сколько к синеющему небу, добавил: — Успели.
Внутри дом напоминал десятки подобных, которые Тави посещала по работе: обшарпанный, скрипучий. Полузакрашенные потёки воды за стояками, какая-то умирающая лиана на окне у мусоропровода, заплёванная лестница в окурках. Дверь в седьмую квартиру отличал столбик из трёх замочных скважин, которые всё равно не остановили Ганса. Положив ладонь на косяк, он принялся складным ножом ковырять быстро гниющее дерево. Через пять минут Ганс вынул коробки всех замков и распахнул дверь.
В прихожей валялось несколько пар обуви, вперемешку мужской и женской. Грязное зеркало над комодом не отразило ни Тави, ни Ганса; проигнорировало их и зашторенное окно. Запах крови последний раз ударил наотмашь и исчез.
Комнату они угадали с первой попытки. Ганс толкнул дверь по правую руку и обнаружил за ней тёмную спальню. Он жестом поманил Тави и указал ей на кровать, где лежали двое: мужчина и женщина.
Они крепко, беззаботно спали.
Тави провела сухим языком по не менее сухим губам. Не отрывая взгляда от своего убийцы — она узнала его даже не по запаху, а каким-то дремучим инстинктом жертвы, — она чуть повернула голову и спросила:
— И что теперь?
Вместо ответа Ганс полез куда-то под куртку. Он возился долго, секунд тридцать, после чего протянул Тави пистолет: не по руке огромный, массивный, с длинным цилиндром глушителя, окончательно сбивающим центр тяжести.
— Теперь — пристрели его.
Тави приняла и подняла пистолет. Несмотря на хватку обеими руками, дуло ходило ходуном от непривычно распределённого веса.
— Тэви! У нас мало времени.
— Я знаю. Я…
Она перевела взгляд на женщину: лицо укрыто светлыми волосами, на левой руке тускло блестит обручальное кольцо. Жена. Учитывая обувь в прихожей и размер квартиры, где-то за стеной вполне могли спать дети. У убийцы Тави была семья.
— Ганс… что случится, если я не выстрелю? — Она вновь попыталась облизнуться и опустила пистолет.
Ганс шумно, зло фыркнул. Он шагнул Тави за спину, обхватил её ладони своими и заставил поднять руки. Щёлкнул снятый предохранитель, но спускового крючка Ганс не коснулся.
— Ты уйдёшь, Тэви, — он говорил тихо-тихо, почти касаясь губами её уха. — И я не смогу за тобой последовать.
— Уйду куда?
Невесёлый смешок она ощутила всем телом: спиной, прижатой к груди Ганса, руками под его ладонями, затылком.
— С тем, как ты жила и как умерла? Скорее всего, наверх. А уж если пощадишь своего убийцу... Кто бы ни решал, они там любят милосердие и всепрощение.
— Почему ты не сказал мне об этом раньше?
— Я не хочу отпускать тебя.
Пара на кровати пошевелилась. На фоне тёмной стены чуть ярче проступил прямоугольник окна.
— Тэви, пожалуйста…
Её взгляд упал на прикроватную тумбочку. Среди бытовых мелочей: ключей, телефона и бумажника — валялись огромный охотничий нож и придавленная им тряпка, вся в подсохших бурых разводах.
Когда Тави нажала на спусковой крючок, дуло пистолета, удерживаемого в четыре руки, уже не дрожало.
Даже с глушителем выстрел получился шумным: в замкнутом пространстве, за несколько минут до рассвета. И очень грязным. Как завороженная, Тави уставилась на дыру с кулак размером, появившуюся в груди её убийцы. Выстрел так разворотил тело, что сквозь кровь и опалённое мясо угадывались обломки рёбер. Уже не имело значения, точно ли в сердце попала пуля или ушла на пару сантиметров в сторону: с такими дырами живут не дольше, чем с распоротым горлом.
Завизжала проснувшаяся женщина — пронзительно, отвратно-громко. Ганс отпустил руки Тави, которые тут же задрожали под весом пистолета, подошёл к краю постели и склонился над телом. Довольно кивнул. На какой-то миг Тави показалось, что её друг плюнет в налившуюся кровью рану, но он лишь оттянул веки умирающего и посмотрел на закатившиеся глаза. Прикосновение нынешнего мертвеца к будущему оставило на коже последнего несколько сизых пятен.
— Кто-нибудь из наших с ним разберётся, — бросил Ганс, отворачиваясь. Тави едва услышала его за визгом: женщина не сбавляла ни громкости, ни высоты взятой ноты. Судя по доносящимся из-за стен окрикам, на её вопли вот-вот грозился сбежаться весь дом.
Ганс тем временем занялся вещами убийцы. На пол полетели кошелёк, ключи, телефон… Подобрав нож, Ганс зажал его лезвие выдвижным ящиком и с силой ударил по рукояти каблуком. Металл треснул с хлопком, похожим на ещё один выстрел.
Забрав свой пистолет и взамен протянув Тави копию ножа, Ганс пояснил:
— Это традиция. Самое надёжное оружие, которое водится в нашем мире.
Тави вспомнила фото с места убийства Ганса и дыру вместо половины его головы. Пистолет, который она только что держала в руках, уже не казался ей нелепо-громоздким. Жуткий он был, жуткий и необъяснимо привлекательный, равно как и её новый нож.
— Пойдём. — Ганс коснулся локтя Тави и кивком указал на дверь. — Здесь мы закончили.
Вряд ли они провели в доме больше десяти минут, но на улице успело посветлеть, да и окна высоток из соседнего квартала золотились первыми лучами солнца. Тави встряхнулась всем телом — без особого, впрочем, результата — и на деревянных ногах подошла к мотоциклу. Возмущённо скрипнули рессоры, когда она практически рухнула на сиденье.
Ганс опустился на корточки напротив Тави. Он обхватил её ладони, всё ещё сжимающие нож, и снизу вверх заглянул ей в лицо:
— Жалеешь, что выстрелила?
Она честно задумалась. О том, что Ганс не хотел говорить о возможности «уйти наверх», что бы это ни означало. И о знакомых холоде и жёсткости его тела; сейчас вспомнилось: точное такой же холод стащил её с асфальта несколько часов тому назад, в последние секунды её жизни. И о выстраданном «Пожалуйста!» Ганса. И сильнее всего — о трёх годах, за которые любой нормальный человек должен был смириться и начать жить дальше. В конце концов, Ганс — всего лишь её лучший друг.
— А ты жалел? — в итоге спросила она.
— Нет.
— Почему?
— Мне надо было приглядывать за тобой. Не то чтобы я с этим справился.
Тави наклонилась и прижалась лбом ко лбу Ганса.
— Меня всё устраивает, — тихо и настойчиво произнесла она. — Так что не задавай глупые вопросы.
Несколько минут они так и просидели, касаясь друг друга руками и лбами. Затем Ганс ласково боднул Тави и улыбнулся:
— Поедем? Я обещал познакомить тебя с Аластером.
— Поехали. Только давай я поведу.
— Ты же не знаешь, куда ехать.
— А ты подскажешь.
Забрав нож и спрятав его в багажник, Ганс устроился позади Тави. Его руки уверенно и привычно обхватили её за пояс.
— Конечно подскажу.
(с) Миф, 2016
Вопрос: Понравилось?
| 1. Да. | 8 | (100%) | |
| 2. Нет. | 0 | (0%) | |
| Всего: | 8 | ||
@темы: Сказки и истории
-
-
07.10.2016 в 23:11Начало, как и обещано, отличное =)
//ложится спать, напевая
"Your journey it began because
YOU DIED.
Out of your cell you ran and then
YOU DIED.
You pause to catch your breath
And die another gruesome death
So now you creep around each corner terrified" www.youtube.com/watch?v=i9D2mvoMKLE
-
-
08.10.2016 в 00:04Мне очень понравилось, особенно - идея с уничтожением вещей для вытягивания копии. Но по итогу есть ощущение незаконченности. Пока героиня трясется позади на мотоцикле, ясно, что мысли ее улетучиваются ветром в никуда, но когда она останавливается и зависает перед выбором, ничего особенного не происходит: стреляет, и все, хэппи-энд. Вроде была попытка вложить в ее голову размышления: а смогу ли я, а там же, за стеной, быть может, дети, но как-то все это мимо. Невольно ожидаешь какого-то крутого поворота: кто убийца, что, почему, зачем, но герои просто едут, находят, убивают. Никаких роялей в кустах) Как начало чего-то большего - отлично; как самостоятельный рассказ - чего-то не хватает. Но все равно интересно)
-
-
08.10.2016 в 23:53Волкозайка, спасибо за мнение!
Насчёт "размышлений" буду думать. Меня они здесь интересовали больше внезапных сюжетных поворотов, но если оно не сыграло, то не сыграло.
А идеей со сломанными вещами сама горжусь
-
-
10.10.2016 в 11:57Личное: не всегда мне хватает в отношениях М и Ж сексуального контекста в твоих штуках. Я не могу отделаться от ощущения, что он там могло быть, но его нет по какой-то причине. Либо это личное, я вообще на многое реагирую сексуально. И это не замечание к тексту, к коему у меня замечаний нет, кроме удовольствия от прочтения, а личные мысли на тему.
-
-
10.10.2016 в 14:11-
-
10.10.2016 в 20:13Fayly, спасибо, над этой стремительностью очень работала
Имена - хронически больная тема, но здесь самой нравятся. Не знаю, правда, почему меня понесло в Шотландию...
-
-
11.10.2016 в 12:18-
-
11.10.2016 в 13:29-
-
11.10.2016 в 15:25-
-
11.10.2016 в 17:26-
-
11.10.2016 в 18:01-
-
11.10.2016 в 19:21-
-
12.10.2016 в 14:01-
-
13.10.2016 в 18:16-
-
13.10.2016 в 19:01-
-
15.10.2016 в 17:23Как-то да устроено... Ну ок, у него в два раза больше каналов восприятия информации (численно, а не качественно), что несколько непривычно для нас , но не то чтобы неслыхано в природе. Эти каналы разнесены в пространстве - вот это уже страньше, но почему оно должно сбивать существо, для которого любое телесное существование в новинку?
-
-
17.10.2016 в 11:52Мне скорей интересно, как устроена работа в центре? Или оно децентрализовано, как у Уоттса в "НЕЧТОжествах" (хороший рассказ по фильму/повести "Нечто" со стороны пришельца, рекомендую, я как раз его прочла и тут наше обсуждение Эхмера как раз)? Тут даже да, точнее будет сказать не столько про внимание, сколько про волевое им управление и обработку потом сигналов, которые с вектора внимания/восприятия приходят.