Я не волшебник, я - сказочник.
Оглавление:
Часть первая: (1/2), (2/2)
Часть вторая: (1/5), (2/5), (3/5), (4/5), (5/5).
Эпилог: (1/1)
Ссылки на скачивание полного текста:
Формат .doc, Формат .pdf, Формат .txt
Подходя к наземному вестибюлю станции, Саша едва не подпрыгивала в предвкушении: ей не терпелось узнать, какие ещё ловушки заготовили Холмы. Тем сильнее оказалось её разочарование, когда, сбежав по эскалатору, Саша обнаружила хорошо знакомый ей по Верхнему городу зал. На месте были и неровные, расширяющиеся кверху колонны, и ломаная линия светильников на потолке, и кирпично-рыжая плитка облицовки — станция не изменилась ни на йоту.
Разочарованная, Саша спрыгнула с нижней ступеньки эскалатора и двинулась направо, к путям. Она не смотрела под ноги и потому пропустила момент, когда вместо плитки под кроссовкой оказалась пустота. Саша вскрикнула, неловко взмахнула руками… и в последний момент зависла над ямой, схваченная Львом за воротник рубашки.
Он молча оттащил Сашу от тёмного провала, на месте которого ещё несколько секунд тому назад лежала плитка. Нервно сглотнув, Саша посмотрела вниз. Лампы освещали примерно метр неровных земляных стен, дальше переходящих в непроглядную черноту.
Саша прислушалась к своему дару, но на станции он подсказывал лишь направление. Тогда, опустившись на корточки, она стала по очереди ощупывать каждую плитку. Лев занялся тем же самым, и, хотя его рука послушно проваливалась сквозь миражи, сами мороки оставались на месте.
Вскоре плитка, на которой стояла Саша, напоминала утёс посреди ночного моря. Со своего места она дотянулась до одного-единственного надёжного «островка». С него — до следующего. Трижды Саше везло и «островки» оказывались в доступных пределах, а на четвёртый она не смогла найти верный ход.
— Даже так… — протянула Саша и оглянулась на Льва. — А Холмы вправе делать непреодолимые ловушки?
— Нет, правилами запрещено.
— Хм-м-м… Ясно. Ну, если тебе не даётся квест — время копаться в инвентаре.
Опасно балансируя на узком прямоугольнике плитки, Саша полезла в рюкзак. Нож, вода, зажигалка… бесполезный в данном случае хлам. А вот моток бечёвки навёл Сашу на мысль. Из потайного кармана рюкзака она достала бумажник, из бумажника — дырявую китайскую монетку, когда-то подаренную отцом в качестве талисмана на удачу. Привязав бечёвку к монетке, Саша закинула её на манер удочки.
— Пора на рыбалку! Ну-ка, ну-ка…
Монетка не обладала даром проводника, так что фальшивый пол от соприкосновения с ней не исчез. Зато звон ударившегося об камень металла разнёсся по всей станции.
Находя очередную надёжную плитку, Саша проводила ладонью вокруг неё — чтобы не промахнулся идущий следом Лев — и тут же возвращалась к своей «рыбалке». Ловушка оказалась проходимой, хотя и сложной: иногда расстояние между «островками» заставляло прыгать. Саша подозревала, что без зелья Пажа она куда бы сильные испугалась подобной акробатики; с зельем же ей любой прыжок был по плечу.
Достигнув середины станции, плиточная дорожка свернула и оборвалась в метре от раскрытых дверей поезда — снова именного, теперь уже «Читающей Москвы». На всякий случай Саша проверила и вагон, но его пол и не думал проваливаться под весом монетки. Тогда Саша затолкала свою «удочку» в карман и запрыгнула. Длинноногий Лев благочинно шагнул следом.
Памятуя о жутковатых картинах «Акварельки», Саша не стала вчитываться в цитаты на стенах. Тем более что им достался вагон сказок, где Холмы могли развернуться во всю силу своей больной фантазии. Саше хватило и случайно замеченного: судя по гротескным иллюстрациям, за основу брались славянские аналоги европейских оригиналов; тех самых, где Ганс и Гретель живьём сжигали ведьму, а сёстры Золушки отрезали себе пятки, чтобы влезть в хрустальную туфельку.
Реальность игры слишком напоминала подобную сказку, чтобы добавлять к ней ещё и вымысел.
Поняв, что маршрут ведёт обратно на ядовитую «Пушкинскую», Саша внутренне напряглась. Но остановившийся на станции поезд не спешил открывать двери; правильное место ещё не означало правильный город. Обратный здесь сменялся Холмами, а вместе с ними поменялся и вагон. Если раньше иллюстрации занимали лишь часть стен, то сейчас их, равно как и пол с потолком, целиком покрывали отталкивающие в своей натуралистичности картины. Словно какой-то безумный художник со слишком живым воображением попытался превратить вагон в смесь бестиария и филиала ада.
— И я готова поспорить, что добрая половина этой мерзости существует на самом деле, — мрачно проворчала Саша. Прежняя лёгкость быстро таяла в свинцовой атмосфере Холмов.
— Они все существуют, — так же хмуро отозвался Лев. — Просто не все московские.
— Чему я весьма благодарна.
К Сашиному облегчению воздух на станции был чист. В отличие от обстановки. Вместо светлого просторного зала, заставляющего забыть о пятнадцати метрах земли над головой, «Пушкинская» превратилась в пещеру. Под ногами хлюпала влажная земля, стены и потолок едва угадывались под тускло светящимся мхом, а посреди зала тёк мелкий мутный ручеёк. И повсюду, насколько хватало глаз, росли грибы, каждый с ведро размером. Разных, но равно-тошнотворных цветов: желтушного, болезненно-голубого, плесневело-зелёного. По форме они напоминали обыкновенные дождевики; те самые, которые в детстве так забавно «пыхали» серым дымком.
С тем, чем «пыхали» местные аналоги, Саша уже познакомилась. Из шляпки каждого гриба тянулось по тонкой пластиковой трубочке; собранные пучками, они уходили к потолку и свисающим с него люстрам.
Чтобы добраться до перехода на «Тверскую» и не сбить ни одного гриба, Саше и Льву пришлось сделать крюк через половину зала. Ни на лестнице, ни в коридоре флора не уступала своих позиций. На смену быстро измельчавшим грибам пришли заросшие плесенью валуны и лужицы маслянистой жидкости, на поверхности которых плавала отнюдь не ряска. Распустившийся шнурок Сашиной кроссовки попал в одну из луж и в лучших традициях фильмов ужасов зашипел и растворился. Обуглившегося кончика едва хватило, чтобы завязать кроссовку обратно.
Если «Пушкинская» обернулась влажной и тёплой грибной плантацией, то «Тверская» — сталагмито-сталактитовым лесом. Пробираясь сквозь частокол острых камней, с которых капала всё та же едкая жидкость, Саша не раз и не два почувствовала свою «не совсем клаустрофобию». Помнил о ней и Лев. Он держался достаточно близко, чтобы вовремя прикоснуться или отвлечь словом, но не настолько, чтобы давить своим присутствием.
Тяжело дыша и ощущая сердце где-то у самого горла, Саша протиснулась между последними каменными шипами и ввалилась в вагон. Её хватило лишь на беглый осмотр — никаких видимых ловушек — прежде чем она рухнула на ближайшую скамью. Даже присутствие Льва Саша заметила лишь по упавшей на неё тени.
— Ты в порядке? — спросил он, опустившись на корточки и схватившись за край лавки.
— Кажется… сейчас, отдышусь.
— Не торопись. — Заглянув Саше в лицо, Лев сочувственно улыбнулся: — Ещё и похмелье?
— Похоже на то. Штормит от этого пойла… Да и лабиринт. Все радости жизни к моим услугам.
Договорив, Саша зажмурилась и прижалась затылком к стене. Несколько секунд тишины и относительного спокойствия — поезд ехал мягко, почти не гремя — помогли прийти в себя и выровнять дыхание. Открыв глаза, Саша огляделась.
Вагон оказался типичным для Холмов: потрёпанный, ржавый, с заросшими углами. Сашино внимание зацепила только схема метро на окне напротив. Проверяя внезапно появившуюся у неё теорию, Саша подошла к схеме и коснулась её кончиком пальца. Руку потянуло вниз и вправо: за пределы Кольцевой ветки и вдоль Замоскворецкой, до станции «Каширская».
Прямой перегон в шесть станций, подсчитала Саша. Единственная длинная поездка за всю ночь.
— Похоже, мы приближаемся к цели, — произнёс Лев, царапая когтем кружок «Алма-Атинской» — конечной станции Замоскворецкой ветки. — Два часа до открытия метро. Мы вряд ли двигались медленнее первопроходца — ему просто не хватило бы времени на лишние петли.
— Нам нужны ещё три метки.
— Первая в самом конце пути, — Лев постучал по названию призовой станции. — И если ты права насчёт «Каширской», то третья метка где-то в Коломенском. В оврагах, если мы за время пути не выберёмся из Холмов.
Саша обернулась. Голос Льва звучал спокойно и размеренно, словно бы они обсуждали какую-то случайную точку Москвы, а не дом его родителей. Помня, как напряжённо Лев встречал эту тему раньше, Саша даже не знала, задавать ли вопрос или придержать язык за зубами.
Она выбрала первый вариант, незатейливо его замаскировав. Молчание нынешней ночью не приносило ничего хорошего.
— Коломенское? Ты знаешь, на кого мы можем там натолкнуться?
— Саш… — По лицу Льва сразу стало ясно, что диверсия не удалась. — Если тебе хочется что-то спросить — спрашивай открыто. И, предвещая твой вопрос: нет, вряд ли мы там встретим мою мать или моего отца. Про других духов не знаю.
Саша смущённо опустила голову. Проницательность Льва в очередной раз напомнила, что он о Саше знал больше, чем Саша о нём.
— Но дело ведь не в Коломенском, так? — Отойдя к противоположной стене вагона, Лев плюхнулся на лавку. Громко скрипнул потёртый дерматин.
— Не в Коломенском, — согласилась Саша. Она устроилась на другой лавке, прямо под картой. — Я хотела поговорить о тебе.
— А как же «не трогаем личные темы»?
— Сглупила. Мне иногда свойственно ошибаться.
Второй раз за ночь во взгляде Льва проскользнуло уважение. Словно бы признание ошибок равнялось такому же геройству, как и Сашина стычка «одна против троих» у монумента Петру.
— Хорошо… поговорим обо мне. — Лев широко расставил ноги, упёр локти в колени и опустил подбородок на переплетённые пальцы. — Что ты хотела узнать?
— Тебя постоянно называют «Византийцем»: Господин Лун, Купчиха, Паж. Что это? Должность? Прозвище?
— Имя.
— А «Лев»?
— Тоже имя, только для Верхнего города. Наши имена привязаны к нашим топонимам или, в случае свободных духов, к топонимам наших родителей. «Лун» в переводе с китайского означает «Дракон», «Паж» взят напрямую из книги. Львы Коломенского продолжали традиции львов, охраняющих византийский престол. Так что оба своих имени я получил по отцу: одно для людей, другое для изнанок.
— И как же тебя называть?
— Без разницы. Как тебе удобнее.
— Я хотела узнать, как удобнее… приятнее тебе.
Лев аккуратно улыбнулся, не продемонстрировав и самых кончиков клыков:
— Зачем менять то, к чему мы уже привыкли?
— Договорились. Византиец… — на пробу произнесла Саша и поняла, что это слово никак у неё со Львом не ассоциируется. — Нет, не правильно. Ладно, тогда следующий вопрос. Ты говорил, что духи не похожи друг на друга. И, как я понимаю, дело не только в имени и внешности, но и в способностях. Что умеешь ты? Кроме как отводить людям глаза и работать сушилкой.
Даже нарочитая беззаботность Льва не смогла скрыть внезапно — и беспричинно — появившееся в нём напряжение.
— По большому счёту, ими всё и ограничивается. — Его интонации тоже чуть сбились, сквозь прежнюю лёгкость теперь скользила неуверенность. — Я могу поиграть с человеческим восприятием: заставить увидеть то, чего нет, и не увидеть то, что есть. Немного контролирую огонь; хотя умения наши схожи, до гарцуков или Господина Луна с их властью над ветром мне далеко. Чутьё лучше, чем у людей — что иногда мешает. Ну и дар любого полукровки: проход в свои города.
— И все твои умения — наследство родителей?
Вновь что-то странное проскользнуло во взгляде Льва: то ли страх, то ли вина. Разглядеть Саша не успела, поезд добрался до перрона, и на миг в вагоне потухли все лампы.
— Практически. У полукровок, в отличие от истинных духов, гораздо меньше уникальных черт. Мы среднее арифметическое своих родителей; не чета людям.
— Почему?
— Вы сложнее… Многограннее. Духи, да и нечисть тоже, в первую очередь — функции. Личность, способности, имя — всё это лишь продолжение того, что мы олицетворяем.
— Как-то не слишком похоже на правду. — Саша упрямо мотнула головой. — Я бы не сказала, что ты плоский или однобокий.
— Ты просто ещё плохо меня знаешь. Впрочем, оно тебе и не надо.
Поезд остановился посреди туннеля, постоял там секунд десять — долгих и оглушительно-тихих — и двинулся дальше. Растерев лицо обеими руками, Саша сквозь растопыренные пальцы посмотрела на Льва. Ни напряжения, ни показушного легкомыслия в нём не осталось. Он с грустной полуулыбкой ждал новых вопросов, и она не стала его разочаровывать:
— Что случится с тобой, если мы проиграем?
— Ничего особенного.
— Но Купчиха…
— Купчиха капризна и не любит неудач — как и полагается Москве. Это не значит, что она готова отрубить голову каждому, кто не справился с её поручением. Для такого расточительства нас слишком мало.
— По ней не скажешь, что её волнуют подобные мелочи. То, как она с тобой обращалась…
— Барыня погневается да успокоится, ей не привыкать.
— Допустим. И всё же… Что случилось с духами, проигравшими предыдущие четыре игры?
— Они живы и здоровы. Саш, если я говорю, что моей шее ничего не угрожает, то так оно и есть. Нет?
— Не знаю. Наверное.
Лев выпрямился, положил левую руку на спинку сидения и усмехнулся. Усмешка его — пронзительная, горькая — заставила что-то сжаться у Саши внутри.
— Вот мы и дошли до главного... Весь допрос — он же для того чтобы понять: доверяешь ты мне или нет.
Ирония Льва была такой же фальшивой, как и его прежнее легкомыслие. Саша промолчала, не возражая, и прошло несколько долгих секунд, прежде чем Лев перестал ухмыляться и произнёс:
— Никто не решит за тебя, а уж я — в последнюю очередь. Если остались вопросы: обо мне, об игре или изнанках — задавай, отвечу. Если хочешь всё бросить и уйти — уходи, пока мы не застряли в Холмах. Если… Саш, прими решение. Сейчас. Когда мы побежим наперегонки со временем, станет поздно.
Поезд выехал на открытый перегон между «Автозаводской» и «Коломенской», и Саша заметила голубую полоску неба на востоке. Под железнодорожным мостом блестящей мазутной лентой тянулась река; на её берегах мерцал огнями неспящий город. Холмы здесь почти ничем не отличались от привычной Москвы: живой, шумной, скорой на решения. Закрыв глаза, Саша чуть сползла по сидению.
— Я больше не хочу у тебя ничего спрашивать. По крайней мере, сейчас. Оно… не имеет значения.
— Раньше тебе так не казалось.
— Говорю же: глупая… Хотя, нет. Один вопрос. Последний.
— Какой?
— Если бы я сейчас спросила тебя о чём угодно — действительно о чём угодно, пусть даже о самом неприятном — ты бы сказал мне правду?
Молчание Льва тянулось так долго, что поезд успел нырнуть в туннель и даже проехать мимо «Коломенской». Саша терпеливо ждала, не отводя глаз и не делая поспешных выводов.
На середине последнего перед «Каширской» перегона Лев произнёс:
— Да.
— Тогда я тебе доверяю.
Спокойствие, которое Саше подарило её решение, не имело ничего общего с даром проводника. Просто впервые с начала игры она ощутила твёрдую почву под ногами, чёткое понимание зачем делает то, что делает.
Не из страха, не по велению своей двоякой природы и уж точно не ради благодарности Обратного. А потому, что Лев попросил Сашу помочь, и она ему это обещала. Пусть слепо и необдуманно, впечатлённая судьбой бездомных духов… Саша, осознавая наивность такого подхода, всегда держала своё слово.
На великое откровение её понимание не тянуло. И всё же Саша вздохнула чуть легче, когда мучавшая всю ночь проблема решилась незатейливым «Так надо».
На «Каширской» отблеск пламени на миг выкрасил оконное стекло оранжевым. Саша подошла к дверям взглянуть на станцию. Легкомысленные язычки огня плясали по полу и колоннам, густо облепили дальнюю стену. Каждый огонёк был не больше Сашиной ладони размером, светло-жёлтый, с голубой сердцевиной. Издали они напоминали безобидные солнечные зайчики.
Пасторальная для Холмов картинка царила лишь в правой половине станции. Чем ближе к выходу в город подбирался огонь, тем крупнее становился каждый отдельный язычок, и тем плотнее они льнули друг к другу. Лестницу перехода в центре зала покрывал уже ровный огненный ковёр, к верхней ступеньке превращающийся в высокую стену.
Скрипнув зубами, Саша решительно шагнула вперёд. Холмы не имели права оставлять непроходимые ловушки, а значит, существовал путь и через огненное поле.
Сплошная стена начиналась ровно с середины зала. Подойдя к ней, Саша протянула руку и почувствовала жар. Недостаточно сильный для двухметровых столбов пламени, так что Саша подошла ещё ближе, пока пластиковые носки её кроссовок не коснулись огня. И даже не потемнели.
— Интересно, — фыркнула она и сунула руку в огонь по самый локоть.
После чего отпрыгнула на метр и тихонько взвыла. Тут же рядом оказался Лев; схватив Сашу за плечо, он аккуратно и быстро закатал ей рукав и осмотрел ожог. Только ожога не было, была здоровая кожа без единого красного пятнышка.
— Больно? — тихо спросил Лев и провёл костяшкой согнутого пальца по внутренней стороне локтя.
— Уже нет. — Саша медленно выдохнула сквозь сжатые зубы. Вспышка боли прошла мгновенно, оставив после себя лишь странное покалывание в ладони. — Похоже на горячий воск: обжигает только в первый момент.
— Ненастоящий огонь, ловушка для людей. Холмы могут убедить тебя в том, что он жжётся, но не обжечь на самом деле.
— То есть, через него можно пройти?
— Более или менее.
— А если точнее?
Коротко вздохнув, Лев обеими руками обхватил Сашину кисть. Прикосновение шершавой сухой кожи прогнало последние иголки.
— Жар ты почувствуешь.
— М-мило…
Саша осмотрелась. Часы над туннелем показывали ровно половину пятого, намекая, что времени на размышления у неё нет. Спину ласкало тепло огненной стены. Неумолимый маршрут по-прежнему тянул наверх, в город — к третьей метке, спрятанной в Коломенском.
Между Сашей и парком лежали пятьдесят метров «ненастоящего огня».
— Выбора у нас всё равно нет, так? — криво улыбнулась Саша и сжала свободной рукой запястье Льва. — Вот и думать не о чем.
— Саш, я пойму, если ты решишь уйти. Это серьёзней всего того, о чём я просил тебя раньше.
— Даже Вия?
Лев мрачно посмотрел ей в глаза и до боли честным том произнёс:
— Вий тебя только напугал. Тут же точно будет больно — тебе одной, меня огонь не тронет.
— Тем лучше. Сможешь вытащить меня, если я сама не справлюсь.
— Саша!
— Ты серьёзно хочешь отговорить меня за полтора часа до конца игры? Уже поздно!
Не слушая возражений, Саша резко повернулась и шагнула в огонь.
Ошарашенному телу хватило двух секунд, чтобы ощутить окружившее со всех сторон пламя. Проскользнула нелепая мысль, что так должны себя чувствовать грешники в аду — том самом, классическом, с котлами и вилами. А затем шок укутал ватным одеялом и поставил прозрачную стенку между Сашей и её болью. Они существовали в одном месте — в одном теле, — но в разных плоскостях. Совсем как страницы в книге, на примере которой Лев объяснял Саше магические изнанки.
Она не знала, как долго шла через огненное поле. Огонь длился, и длился, и длился, с каждым шагом всё более злой и бессильный. Он слепил. Он шептал на ухо о страшных ожогах и об уродливых шармах. Он находил открытую кожу, чтобы вцепиться в неё особенно сильно, на йоту яростнее. Саша же не отрывала взгляд от рукава своей рубашки, драного и серого от грязи. Из шва торчала пара ниточек, которую яростное пламя не могло даже подпалить.
А затем огонь медленно сошёл на нет. Прежде, чем разум заметил отсутствие боли, Саша успела подняться до средины пятнадцатиметровой лестницы. И тут же к горлу подкатила запоздалая паника. Саша упрямо мотнула головой. Раз, другой… На третий её лицо обхватили жёсткие ладони.
— Тише, тише… всё уже закончилось.
Неловко перегнувшись через Сашу, Лев залез к ней в рюкзак и вытащил бутылку воды. У Саши так дрожали руки, что Льву пришлось её поить, и эта мелочь отрезвила лучше крепкой оплеухи.
Лев не торопил, молча держался рядом. Тревога в его глаза попеременно сменялась то гневом, то виной, то страхом. Крепко, наверняка до боли сжав одну из касающихся её лица ладоней, Саша хрипло произнесла:
— Это моё решение.
— Саш…
— Моё. Решение. Как равноправного игрока. — Лев отвёл взгляд, и Саша вдруг поняла, что дело не в одном только обещании защищать. Уже мягче она добавила: — Я рада, что огонь не тронул тебя.
— Так не честно. Тебе же было больно!
— Не настолько, как того хотели Холмы.
Взгляд Льва медленно поднялся, и тут же его губ коснулась первая неуверенная улыбка. Отодвинув Сашу на расстояние вытянутых рук, Лев внимательно осмотрел её с головы до пят. После чего вынул из Сашиных кудрей ещё один листик, теперь дубовый.
— Паж действительно пробудил твою обратную половину…
— Вот видишь, — улыбнулась Саша в ответ. Успокаивая Льва, она незаметно успокоилась и сама. — Всё хорошо, что хорошо кончается. Идём, нас ждёт метка.
И действительно, стоило им выйти из метро, как маршрут кратчайшей дорогой повёл их в Коломенское.
Саша хорошо знала и сам парк, и районы вокруг него, поэтому с интересом рассматривала вариант Холмов. До неузнаваемости изменилась дорога, идущая параллельно ограде Коломенского. Недавно отремонтированный асфальт превратился в широкую ленту застывшего селевого потока. Первые лучи солнца выхватывали застрявшие в земле камни: и огромные бурые валуны, и крошечную гальку, гладкую и блестящую. За бывшей дорогой тянулся сплошной ковёр дикого разнотравья. Он утыкался в ограду, покосившуюся и местами полностью скрытую диким виноградом.
За забором рос очередной дремучий лес. Исполинские деревья виднелись от выхода из метро, и чем ближе Саша к ним подбиралась, тем увереннее заслоняли небо острые макушки сосен. У распахнутых ворот парка, с их выдранной калиткой и полуразрушенной сторожкой постового, солнечный свет уже не мог пробиться сквозь сине-зелёную завесу.
На поляне, где в Верхнем городе стояла кособокая махина деревянного дворца — ещё одного сомнительного порождения современной московской архитектуры — Сашу и Льва ждали. К Сашиному удивлению, не нечисть. Во-первых, ждущий не спешил кидаться на них, во-вторых, не было в его внешности ничего свойственного Холмам. Обычный парень лет двадцати восьми или тридцати: в джинсах и расстёгнутом пиджаке, с рюкзаком, похожим на Сашин. Не высокий и не низкий, худощавый, с шапкой рыжевато-каштановых кудрей и приятными, ясными чертами лица. Из картины выбивался только лежащий на его плечах металлический посох.
Лев на парня отреагировал ироничным, дружелюбным фырком:
— Я даже не спрашиваю, что ты здесь делаешь.
— Составляю вам компанию. — Не слишком тепло, но широко улыбнувшись, парень повернулся к Саше и представился: — Вечный студент, дух Московского инженерно-физического. — Протянув одну руку, другой он махнул себе за спину, в направлении институтского городка.
— Саша, проводник.
Ладонь у Студента оказалась жёсткой и прохладной, сплошь в чернильных пятнах и крошках мела. Такие же пятна нашлись и на его одежде, и даже на шершавой поверхности посоха.
— Рад знакомству. Как успехи с игрой?
— Осталось три метки, — вместо Саши ответил Лев.
— Должны успеть. Ведите, Саша, поговорить мы можем и по пути.
Опустившись на колено чтобы коснуться земли, Саша одобрительно хмыкнула. Студент единственный из духов обратился к ней на «вы», даже Лев «тыкал» с самой первой фразы. Она тогда не обратила внимания, а потом решила, что таковы традиции Обратного города. Но внезапная вежливость Студента была приятна.
— Нам в овраги. — Поднявшись, Саша отряхнула джинсы и поправила рюкзак. — И довольно далеко, так что поторопимся.
Один из оврагов как раз начинался рядом с каширским входом, так что до него добрались быстро. И без того заросший крапивой и репейником в человеческий рост, с единственной узкой тропинкой на самом дне, в Холмах овраг превратился в густую чащобу. Студент шёл первым, то сбивая посохом настырные ветки, то отодвигая их; Саша сразу за ним. Замыкал процессию Лев, оставляя после себя приличной ширины просеку.
Когда они углубились в овраг на сотню метров, и молодая поросль уступила место вековым деревьям, Студент оглянулся через плечо и бросил Льву:
— Я тут с самой полуночи, и парк будто вымер. Даже местных не видно. Меня это беспокоит.
— Меня тоже, — глухо признался Лев и придвинулся к Саше так близко, что она почти ощутила тепло его тела. — После Нескучного меня отсутствие нечисти беспокоит куда сильнее её присутствия.
Студент удивлённо присвистнул:
— Лихо вас занесло. Кого бы Холмы ни нашли в первопроходцы, у парня хватает яи… — Студент кашлянул, покосился на Сашу и исправился: — смелости.
— Я бы предпочёл труса.
— Кто нам запретит мечтать?
Ещё через несколько минут деревья расступились и на дне оврага появилось сухое русло ручейка. Саша догнала Студента и с любопытством на него покосилась. Он ответил быстрой дружелюбной улыбкой:
— Спрашивайте. Я же вижу, вам любопытно.
— Скорее непонятно, — тоже улыбнулась Саша. — Лев говорил, что переходы между городами спрятаны в подземке и что в ночь игры духам запрещено туда спускаться. Как тогда в Холмах оказался выходец из Обратного?
— Так же, как и вы со Львом. Я полукровка.
— Не скромничай, — проворчал из-за их спин Лев. И пояснил: — Наш Студент — особо редкая птица. Смесь всех трёх городов.
— Мой отец был проводником с Холмов; вы удивитесь, сколько таких работало и работает в оборонной промышленности. Пока преподавал, он познакомился с моей матерью — одним из коломенских духов. В итоге у них получился я, хранитель для институтского памятника.
— Полукровки могут стать духами чего-то конкретного?
— Если оно уже существует и не породило собственного хранителя — пожалуйста. Приходится кое-чем жертвовать, зато у тебя есть дом. Некоторые, правда, предпочитают вести кочевой образ жизни. — Студент заговорщицки указал взглядом на Льва.
Саша призадумалась. Что-то в словах Студента не сходилось с её представлениями о духах и изнанках. Какая-то мелочь, не высказанная напрямую…
— Поправьте меня, если я ошибаюсь… На игру идут проводник и дух, живущие рядом с новой станцией. Так?
— Так.
— Я живу в Братеево, от моего дома до «Алма-Атинской» минут пятнадцать — тут всё ясно. Но ваш институт всяко ближе к станции, чем историческая часть Коломенского. Почему тогда на игру отправился Лев, а не вы?
— Во-первых, он бродячий дух, так что волен участвовать в любой игре, — Студент ответил даже прежде, чем Лев успел открыть рот. — А во-вторых, Купчиха решила, что от его талантов больше проку, чем от моего умения выходить в Верхний город. Всё равно оно есть у проводника.
Лев рассказывал о своей способности контролировать огонь — скорее удобной, чем необходимой («Каширская» и заплыв через Москву-реку тому примером) — и о возможности залезать людям в головы. Саша здорово сомневалась, что Купчиха думала о мелочном отводе глаз. Какое-то иное, критичное для победы применение держала в уме московская матрона. Что-то, без чего игра могла и не состояться.
Саша не успела придумать, что именно.
Земля задрожала под ногами, сильно, яростно. Саша инстинктивно вцепилась в ближайшее дерево, Лев снова прикрыл её своей спиной; где укрылся Студент, Саша не увидела. Её взгляд замер на эпицентре землетрясения. По дну пересохшего русла зазмеилась длинная трещина, её края разошлись и осыпались. С громким фырканьем из ямы выбрался огромный зверь; с коня-тяжеловеса размером, он обладал головой быка и двумя массивными загнутыми рогами: одним, побольше, на лбу, и ещё одним — на носу. Из ноздрей зверя валил красноватый пар, а длинный хвост с кисточкой расшвыривал по оврагу комья влажной глины.
Вместе со зверем из разлома поднялась вода.
Земля ещё дрожала, когда Лев толкнул Сашу вглубь леса и велел не высовываться. Сам он двинулся зверю наперерез, и тут же откуда-то справа появился Студент. На каждом шагу он с силой втыкал посох в раскисшую землю, и воздух вокруг него дрожал, как над раскалённым асфальтом. Попадающие же под посох травинки и листва стремительно вяли, пока не превращались в серо-бурую осеннюю гниль.
Зверь обвёл соперников бешеным взглядом и первым бросился к Студенту. Тот увернулся и ударил чудовище посохом по задним лапам. Шипение обожженной плоти потонуло в яростном рёве. Пока зверя оглушила боль, Лев подскочил к нему сбоку и полоснул когтями по крепкой шкуре. Они оставили после себя четыре рваные раны, но и Лев не ушёл невредимым. Взвившийся на дыбы зверь задел его копытом и наподдал передним рогом, свалив двухметрового духа так легко, словно бы тот весил не больше пластикового манекена.
Поднявшись, Лев больше не рисковал нападать первым, равно как и Студент. Зверь метался из стороны в сторону, получая по бокам то железным посохом, то когтями, и всё равно не останавливался ни на мгновение. Только бестолковость его атак не давала чудовищу растащить соперников по углам и перебить по одному. Саша понимала, что после того, как он додумается до столь очевидной тактики, у них не останется ни единого шанса выбраться из сражения живыми.
Она выждала, пока Лев оттащит зверя на другой край оврага, и помчалась вдоль набирающего воду русла. Из-за спины слышались вскрики, влажные удары железа о плоть и знакомый рык. Что-то громко треснуло, и Саша понадеялась, что сломанная кость принадлежала зверю, а не кому-то из её спутников.
Затем на одну короткую секунду шум притих. Саша обернулась; к ней, скользя по влажной земле оврага, нёсся зверь. Опущенные рога ярко блестели мокрым и красным, в тон им полыхали выпученные глаза. Слишком поздно Саша поняла, что надо бежать; между ней и зверем осталось меньше десяти метров.
Её сбило с ног что-то огромное и горячее, знакомое. Лев. Они кубарем скатились в полноводный уже ручей, зверь же пролетел по берегу. Поняв, что промахнулось, чудовище резко затормозило; в этот миг на него запрыгнул Студент. Просунув посох между опущенной головой и шеей зверя, Студент резко дёрнул оружие вверх. Ответный рёв взвился до небес.
— Саш! — окликнул откуда-то из-под неё Лев, и она, оступаясь и скользя, поднялась на ноги. Он вскочил следом. — Метка далеко?
— Нет.
— Тогда беги. — Прежде, чем Саша успела сорваться с места, Лев ухватил её за плечо и мелко встряхнул. — Через лес!
Она кивнула и, выбравшись из ручья, тут же кинулась к деревьям.
Густой подлесок заслонил дно оврага и приглушил звуки драки. Саша мчалась насквозь, больше доверяя маршруту, чем собственным глазам. Поначалу лес вёл себя негостеприимно, как и в Нескучном норовя сунуть ветку в лицо или бросить под ноги камень. Но вскоре Саша поймала ритм. Она знала, где притормозить, а где, наоборот, ускориться, чтобы не влететь в очередную ловушку Холмов. В отличие от дара проводника, этот инстинкт не требовал физического контакта, а главное — не имел никакого отношения к внутреннему чувству правильности. Саша просто знала лес, как знала свой район и своё отражение в зеркале.
Стремительный марш-бросок через заросли не подходил для размышлений. И всё же Саше пришло в голову одно возможное объяснение: зелье Пажа и обратная кровь в её венах. Теперь оставалось найти метку, вернуться с ней ко Льву (если зверь не… впрочем, Саша и думать не хотела о такой возможности) и проверить свои выводы.
Метка нашлась на одном из «волшебных» камней Коломенского — каком конкретно, Саша сказать не могла, ибо вечно путала их названия. В любом случае, в Холмах плоский серый булыжник сохранил лишь форму. Теперь его расчертили золотые жилы, сияющие даже в скромном предутреннем свете. Кроме жил гладкую поверхность камня нарушало лишь чёрное пятно метки.
Проблема была в том, что камень лежал на открытом и скользком глиняном склоне, метрах в пяти от дна оврага. Саша попробовала подняться, вбивая в склон носки кроссовок, но ей не хватило опоры для рук: верхний слой глины просачивался сквозь пальцы.
Мысленно чертыхаясь, Саша огляделась по сторонам. Деревья, камни. Ручей, после весны забитый поломавшимися ветками… Ветки подкинули идею. Набрав с полдюжины самых толстых и длинных и найдя увесистый булыжник, Саша вернулась к склону.
Под ударами камня палки легко входили в размякшую глину. Саша вбивала их почти целиком, оставляя лишь хвостики в десять-пятнадцать сантиметров. Часть держалась. Часть выскальзывала с влажными хлюпами. На пять метров пути ей потребовались дюжина палок и почти две дюжины попыток. И слишком много времени. Камень лежал так далеко от места, где на них напал зверь, что вокруг царила тишина. Многозначительная. Мертвецкая.
Вбив последнюю палку и выкинув камень, Саша поднялась к булыжнику. Метку нарисовали по самому его центру — так далеко, что фотографировать пришлось вслепую. В первый раз Саша промахнулась, второе фото вышло смазанным. На третий раз ей улыбнулась удача и, прижав мобильный к груди, Саша полусползла-полусъехала по склону.
Обратно она бежала вдоль ручья, свернув в лес лишь когда услышала звуки сражения.
Овраг там, где из-под земли выбрался зверь, теперь напоминал болото. Смесь земли и воды местами пузырилась из-за бьющих ключей, местами стекала в новые разломы. Склоны устилали выломанный подлесок и гнилая листва. Перемазанные грязью, Лев и Студент все ещё гоняли окровавленного зверя, который игрался с ними, как избалованная кошка с глупыми мышами. Саша не собиралась ждать, пока ему надоест развлекаться. Выскочив из-за деревьев в дюжине шагов от зверя, она громко закричала.
Остановились все трое. На мгновение Саша поймала ошарашенный и гневный взгляд Льва, а в следующую секунду она уже бросилась в лес, и следом за ней кинулся зверь.
По поросшему деревьями склону Саша вскарабкалась куда быстрее массивного чудовища. А вот на равнине они двигались с одной скоростью; там, где сам лес помогал Саше найти дорогу, зверь нёсся напролом. Вдобавок, дорога сильно петляла; иногда Саше приходилось чуть ли не возвращаться назад, в то время как её преследователь легко срезал углы.
В какой-то момент рядом с Сашей оказался Лев. Он схватил её за руку и потащил за собой. Студента Саша не видела и не слышала, но, судя по ровному топоту зверя, ему под рога институтский дух не попался. Затем ветер принёс сладковатый запах увядшей листвы, и Саша немного успокоилась.
В конце концов лес вывел к склону, отделяющему дикую часть парка от исторической. Он сверху донизу порос луговой травой: высокой, крепкой, блестящей в лучах рассветного солнца. Лезть на семидесятиметровый холм, когда в спину пыхтело кровожадное чудовище, было настоящим безумием. И всё же Лев потащил их наверх.
На полдороги что-то с боевым кличем пронеслось в двух шагах от Саши. Она оглянулась через плечо и увидела, как Студент снова забирается зверю на спину. Вид духа, остервенело сжимающего руками и коленями слишком крутые бока, напугал Сашу. Она запнулась, боясь отвести взгляд от сцепившихся врагов, проигнорировала хриплый окрик Льва…
В следующую секунду исчезли оба: и Студент, и зверь.
— Идём, Саш!
Она растеряно огляделась, не понимая, что произошло.
— Саша! Если мы и дальше будем здесь торчать, индрик вернётся!
Угроза заставила Сашу пошевелиться. Вслед за Львом она вскарабкалась по склону, и они почти побежали через яблоневый сад — срезая все углы по дороге к выходу.
Лев задал такой темп, что отдышаться Саша смогла только через несколько минут. К тому времени они миновали сад и вышли на единственную в Коломенском дорогу, Холмами превращённую в нагромождение асфальта и гальки.
— Куда они делись? — тихо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, спросила Саша.
— В Обратный. Студент затащил туда индрика, а сам ушёл дальше, в Верхний город.
Саша нахмурилась. Такое простое решение…
— Почему сейчас, а не раньше?
— Мы ему мешали. — Лев сбавил скорость и отошёл подальше от обочины и леса за ней. — Ты давала индрику путь в Верхний, я — способ вернуться в Холмы. Поймать его Студент мог, только оторвавшись от нас, а затем сбежав.
— С ним всё будет в порядке?
— Надеюсь. — Пожав плечами, Лев невесело усмехнулся: — До конца игры мы этого не узнаем. Студент не рискнёт возвращаться в парк, пока здесь бродит индрик. Даже в разных городах они могут натолкнуться друг на друга.
— И на нас тоже?
— И на нас тоже. Так что давай убираться отсюда.
Они свернули на узкую, полузаросшую тропинку, начало которой терялось где-то под вековыми дубами. Саша заметила недовольный треск массивных веток, но стоило ей коснуться ближайшего ствола, как деревья успокоились.
Жест привлёк внимание Льва. Он фыркнул и одобрительно заметил:
— Ты быстро освоилась.
— Ещё бы знать, с чем. У меня такое ощущение, что я всю жизнь могла… чувствовать лес. — Собственные слова звучали странно. Раньше Саша такие фразы встречала только в вычитываемых игрушках.
— Так и есть. Ты же дочь паркового духа.
— Почему тогда я не чувствовала Нескучный? Что изменилось?
— Твоя кровь, скорее всего. — Лев пожал плечами, затем пояснил: — Зелье Пажа.
— Но зачем ему это? Он помогает нам выиграть станцию?
— Не знаю, Саш. Возможно. Возможно и нет. Многие духи себе на уме, и Паж из таких. Я не удивлюсь, если он просто захотел подарить Москве ещё одного духа.
— Он может?
— Насильно привязать тебя к Обратному? Нет, такие решения принимают самостоятельно. Дать тебе попробовать на вкус жизнь духа? Несомненно. Вопросы крови — определённо стихия Пажа, ещё с первоисточника. Если…
Резко замолчав, Лев вскинул руку, и Саша послушно замерла. Она не почуяла ничего подозрительного, но вокруг всё ещё царили Холмы.
— Потом договорим. Двигаемся.
Когда они дошли до руин выставочного зала, Саша услышала пронзительный вой. На него жалобным скулежом ответили сразу три или четыре голоса, все — откуда-то сзади. Вновь ухватив Льва за руку, Саша ещё быстрее потянула его к границе парка.
Неподалёку от закрытых ворот маршрут сворачивал и дальше вёл вдоль забора — здесь выросшего в четырёхметровую решётку с наконечниками-пиками. Вскоре появилась и причина столь резкой смены направления: у одной секции в верхней половине отсутствовало несколько прутьев.
Вой и скулёж приближались; теперь они доносились с трёх сторон одновременно. Вскоре к ним присоединились и красноватые отблески прячущихся в зыбких тенях глаз. Когда Саша, забравшись на решётку, оглянулась через плечо, на искорёженный асфальт вышла стая волков. Единственного беглого взгляда хватило, чтобы понять: ничего общего с обычными, нормальными животными у этих зверей нет. Дело было не в деталях, а в общем впечатлении чего-то болезненного, изломанного и вывернутого наизнанку.
Хотя волки и не пытались перелезть через забор, Лев на прощание грозно на них рыкнул. Стая ответила ему высоким, почти детским плачем.
— Жуть какая-то, — пробормотала Саша, выбираясь на искорёженную Холмами парковку. Волчий плач неприятно царапнул что-то внутри. — Они из-за нас так скулят?
— Из-за индрика. Вся нечисть, какая могла, из парка сбежала; в том числе и волчий пастырь. А сами волки слишком крепко привязаны к своей земле.
— Индрик нападает даже на нечисть?
— Индрик нападает на всех. Он зверь. Бездумное существо.
— Жуть, — повторила Саша и хмуро замолчала.
До спуска в метро они добрались в мрачной тишине, подчёркнутой угрюмостью полуразрушенных дворов. Утренний свет безжалостно выхватывал изъяны руин, заставлял окна слепо таращиться пустыми глазницами, а ржавую арматуру торчать гнилыми клыками. Не менее потрёпанными выглядели и сами Лев и Саша. Коломенская грязь подсохла на одежде и в волосах, перекрасив их в одинаковый бурый цвет. Там, где из-под грязи виднелись участки чистой кожи, непременно оказывались царапина или уже покрасневшая ссадина. Плащ Льва окончательно превратился в лохмотья. У Саши саднило руки, ободранные в попытках добраться до метки.
В глаза било зябкое утреннее солнце.
Часть первая: (1/2), (2/2)
Часть вторая: (1/5), (2/5), (3/5), (4/5), (5/5).
Эпилог: (1/1)
Ссылки на скачивание полного текста:
Формат .doc, Формат .pdf, Формат .txt
Москва-Обратная
Часть вторая
Маршрут
22 июня 2013 года
Часть вторая
Маршрут
22 июня 2013 года
Читать (4/5)
(~13 стр./40 т.з.)
(~13 стр./40 т.з.)
Подходя к наземному вестибюлю станции, Саша едва не подпрыгивала в предвкушении: ей не терпелось узнать, какие ещё ловушки заготовили Холмы. Тем сильнее оказалось её разочарование, когда, сбежав по эскалатору, Саша обнаружила хорошо знакомый ей по Верхнему городу зал. На месте были и неровные, расширяющиеся кверху колонны, и ломаная линия светильников на потолке, и кирпично-рыжая плитка облицовки — станция не изменилась ни на йоту.
Разочарованная, Саша спрыгнула с нижней ступеньки эскалатора и двинулась направо, к путям. Она не смотрела под ноги и потому пропустила момент, когда вместо плитки под кроссовкой оказалась пустота. Саша вскрикнула, неловко взмахнула руками… и в последний момент зависла над ямой, схваченная Львом за воротник рубашки.
Он молча оттащил Сашу от тёмного провала, на месте которого ещё несколько секунд тому назад лежала плитка. Нервно сглотнув, Саша посмотрела вниз. Лампы освещали примерно метр неровных земляных стен, дальше переходящих в непроглядную черноту.
Саша прислушалась к своему дару, но на станции он подсказывал лишь направление. Тогда, опустившись на корточки, она стала по очереди ощупывать каждую плитку. Лев занялся тем же самым, и, хотя его рука послушно проваливалась сквозь миражи, сами мороки оставались на месте.
Вскоре плитка, на которой стояла Саша, напоминала утёс посреди ночного моря. Со своего места она дотянулась до одного-единственного надёжного «островка». С него — до следующего. Трижды Саше везло и «островки» оказывались в доступных пределах, а на четвёртый она не смогла найти верный ход.
— Даже так… — протянула Саша и оглянулась на Льва. — А Холмы вправе делать непреодолимые ловушки?
— Нет, правилами запрещено.
— Хм-м-м… Ясно. Ну, если тебе не даётся квест — время копаться в инвентаре.
Опасно балансируя на узком прямоугольнике плитки, Саша полезла в рюкзак. Нож, вода, зажигалка… бесполезный в данном случае хлам. А вот моток бечёвки навёл Сашу на мысль. Из потайного кармана рюкзака она достала бумажник, из бумажника — дырявую китайскую монетку, когда-то подаренную отцом в качестве талисмана на удачу. Привязав бечёвку к монетке, Саша закинула её на манер удочки.
— Пора на рыбалку! Ну-ка, ну-ка…
Монетка не обладала даром проводника, так что фальшивый пол от соприкосновения с ней не исчез. Зато звон ударившегося об камень металла разнёсся по всей станции.
Находя очередную надёжную плитку, Саша проводила ладонью вокруг неё — чтобы не промахнулся идущий следом Лев — и тут же возвращалась к своей «рыбалке». Ловушка оказалась проходимой, хотя и сложной: иногда расстояние между «островками» заставляло прыгать. Саша подозревала, что без зелья Пажа она куда бы сильные испугалась подобной акробатики; с зельем же ей любой прыжок был по плечу.
Достигнув середины станции, плиточная дорожка свернула и оборвалась в метре от раскрытых дверей поезда — снова именного, теперь уже «Читающей Москвы». На всякий случай Саша проверила и вагон, но его пол и не думал проваливаться под весом монетки. Тогда Саша затолкала свою «удочку» в карман и запрыгнула. Длинноногий Лев благочинно шагнул следом.
Памятуя о жутковатых картинах «Акварельки», Саша не стала вчитываться в цитаты на стенах. Тем более что им достался вагон сказок, где Холмы могли развернуться во всю силу своей больной фантазии. Саше хватило и случайно замеченного: судя по гротескным иллюстрациям, за основу брались славянские аналоги европейских оригиналов; тех самых, где Ганс и Гретель живьём сжигали ведьму, а сёстры Золушки отрезали себе пятки, чтобы влезть в хрустальную туфельку.
Реальность игры слишком напоминала подобную сказку, чтобы добавлять к ней ещё и вымысел.
Поняв, что маршрут ведёт обратно на ядовитую «Пушкинскую», Саша внутренне напряглась. Но остановившийся на станции поезд не спешил открывать двери; правильное место ещё не означало правильный город. Обратный здесь сменялся Холмами, а вместе с ними поменялся и вагон. Если раньше иллюстрации занимали лишь часть стен, то сейчас их, равно как и пол с потолком, целиком покрывали отталкивающие в своей натуралистичности картины. Словно какой-то безумный художник со слишком живым воображением попытался превратить вагон в смесь бестиария и филиала ада.
— И я готова поспорить, что добрая половина этой мерзости существует на самом деле, — мрачно проворчала Саша. Прежняя лёгкость быстро таяла в свинцовой атмосфере Холмов.
— Они все существуют, — так же хмуро отозвался Лев. — Просто не все московские.
— Чему я весьма благодарна.
К Сашиному облегчению воздух на станции был чист. В отличие от обстановки. Вместо светлого просторного зала, заставляющего забыть о пятнадцати метрах земли над головой, «Пушкинская» превратилась в пещеру. Под ногами хлюпала влажная земля, стены и потолок едва угадывались под тускло светящимся мхом, а посреди зала тёк мелкий мутный ручеёк. И повсюду, насколько хватало глаз, росли грибы, каждый с ведро размером. Разных, но равно-тошнотворных цветов: желтушного, болезненно-голубого, плесневело-зелёного. По форме они напоминали обыкновенные дождевики; те самые, которые в детстве так забавно «пыхали» серым дымком.
С тем, чем «пыхали» местные аналоги, Саша уже познакомилась. Из шляпки каждого гриба тянулось по тонкой пластиковой трубочке; собранные пучками, они уходили к потолку и свисающим с него люстрам.
Чтобы добраться до перехода на «Тверскую» и не сбить ни одного гриба, Саше и Льву пришлось сделать крюк через половину зала. Ни на лестнице, ни в коридоре флора не уступала своих позиций. На смену быстро измельчавшим грибам пришли заросшие плесенью валуны и лужицы маслянистой жидкости, на поверхности которых плавала отнюдь не ряска. Распустившийся шнурок Сашиной кроссовки попал в одну из луж и в лучших традициях фильмов ужасов зашипел и растворился. Обуглившегося кончика едва хватило, чтобы завязать кроссовку обратно.
Если «Пушкинская» обернулась влажной и тёплой грибной плантацией, то «Тверская» — сталагмито-сталактитовым лесом. Пробираясь сквозь частокол острых камней, с которых капала всё та же едкая жидкость, Саша не раз и не два почувствовала свою «не совсем клаустрофобию». Помнил о ней и Лев. Он держался достаточно близко, чтобы вовремя прикоснуться или отвлечь словом, но не настолько, чтобы давить своим присутствием.
Тяжело дыша и ощущая сердце где-то у самого горла, Саша протиснулась между последними каменными шипами и ввалилась в вагон. Её хватило лишь на беглый осмотр — никаких видимых ловушек — прежде чем она рухнула на ближайшую скамью. Даже присутствие Льва Саша заметила лишь по упавшей на неё тени.
— Ты в порядке? — спросил он, опустившись на корточки и схватившись за край лавки.
— Кажется… сейчас, отдышусь.
— Не торопись. — Заглянув Саше в лицо, Лев сочувственно улыбнулся: — Ещё и похмелье?
— Похоже на то. Штормит от этого пойла… Да и лабиринт. Все радости жизни к моим услугам.
Договорив, Саша зажмурилась и прижалась затылком к стене. Несколько секунд тишины и относительного спокойствия — поезд ехал мягко, почти не гремя — помогли прийти в себя и выровнять дыхание. Открыв глаза, Саша огляделась.
Вагон оказался типичным для Холмов: потрёпанный, ржавый, с заросшими углами. Сашино внимание зацепила только схема метро на окне напротив. Проверяя внезапно появившуюся у неё теорию, Саша подошла к схеме и коснулась её кончиком пальца. Руку потянуло вниз и вправо: за пределы Кольцевой ветки и вдоль Замоскворецкой, до станции «Каширская».
Прямой перегон в шесть станций, подсчитала Саша. Единственная длинная поездка за всю ночь.
— Похоже, мы приближаемся к цели, — произнёс Лев, царапая когтем кружок «Алма-Атинской» — конечной станции Замоскворецкой ветки. — Два часа до открытия метро. Мы вряд ли двигались медленнее первопроходца — ему просто не хватило бы времени на лишние петли.
— Нам нужны ещё три метки.
— Первая в самом конце пути, — Лев постучал по названию призовой станции. — И если ты права насчёт «Каширской», то третья метка где-то в Коломенском. В оврагах, если мы за время пути не выберёмся из Холмов.
Саша обернулась. Голос Льва звучал спокойно и размеренно, словно бы они обсуждали какую-то случайную точку Москвы, а не дом его родителей. Помня, как напряжённо Лев встречал эту тему раньше, Саша даже не знала, задавать ли вопрос или придержать язык за зубами.
Она выбрала первый вариант, незатейливо его замаскировав. Молчание нынешней ночью не приносило ничего хорошего.
— Коломенское? Ты знаешь, на кого мы можем там натолкнуться?
— Саш… — По лицу Льва сразу стало ясно, что диверсия не удалась. — Если тебе хочется что-то спросить — спрашивай открыто. И, предвещая твой вопрос: нет, вряд ли мы там встретим мою мать или моего отца. Про других духов не знаю.
Саша смущённо опустила голову. Проницательность Льва в очередной раз напомнила, что он о Саше знал больше, чем Саша о нём.
— Но дело ведь не в Коломенском, так? — Отойдя к противоположной стене вагона, Лев плюхнулся на лавку. Громко скрипнул потёртый дерматин.
— Не в Коломенском, — согласилась Саша. Она устроилась на другой лавке, прямо под картой. — Я хотела поговорить о тебе.
— А как же «не трогаем личные темы»?
— Сглупила. Мне иногда свойственно ошибаться.
Второй раз за ночь во взгляде Льва проскользнуло уважение. Словно бы признание ошибок равнялось такому же геройству, как и Сашина стычка «одна против троих» у монумента Петру.
— Хорошо… поговорим обо мне. — Лев широко расставил ноги, упёр локти в колени и опустил подбородок на переплетённые пальцы. — Что ты хотела узнать?
— Тебя постоянно называют «Византийцем»: Господин Лун, Купчиха, Паж. Что это? Должность? Прозвище?
— Имя.
— А «Лев»?
— Тоже имя, только для Верхнего города. Наши имена привязаны к нашим топонимам или, в случае свободных духов, к топонимам наших родителей. «Лун» в переводе с китайского означает «Дракон», «Паж» взят напрямую из книги. Львы Коломенского продолжали традиции львов, охраняющих византийский престол. Так что оба своих имени я получил по отцу: одно для людей, другое для изнанок.
— И как же тебя называть?
— Без разницы. Как тебе удобнее.
— Я хотела узнать, как удобнее… приятнее тебе.
Лев аккуратно улыбнулся, не продемонстрировав и самых кончиков клыков:
— Зачем менять то, к чему мы уже привыкли?
— Договорились. Византиец… — на пробу произнесла Саша и поняла, что это слово никак у неё со Львом не ассоциируется. — Нет, не правильно. Ладно, тогда следующий вопрос. Ты говорил, что духи не похожи друг на друга. И, как я понимаю, дело не только в имени и внешности, но и в способностях. Что умеешь ты? Кроме как отводить людям глаза и работать сушилкой.
Даже нарочитая беззаботность Льва не смогла скрыть внезапно — и беспричинно — появившееся в нём напряжение.
— По большому счёту, ими всё и ограничивается. — Его интонации тоже чуть сбились, сквозь прежнюю лёгкость теперь скользила неуверенность. — Я могу поиграть с человеческим восприятием: заставить увидеть то, чего нет, и не увидеть то, что есть. Немного контролирую огонь; хотя умения наши схожи, до гарцуков или Господина Луна с их властью над ветром мне далеко. Чутьё лучше, чем у людей — что иногда мешает. Ну и дар любого полукровки: проход в свои города.
— И все твои умения — наследство родителей?
Вновь что-то странное проскользнуло во взгляде Льва: то ли страх, то ли вина. Разглядеть Саша не успела, поезд добрался до перрона, и на миг в вагоне потухли все лампы.
— Практически. У полукровок, в отличие от истинных духов, гораздо меньше уникальных черт. Мы среднее арифметическое своих родителей; не чета людям.
— Почему?
— Вы сложнее… Многограннее. Духи, да и нечисть тоже, в первую очередь — функции. Личность, способности, имя — всё это лишь продолжение того, что мы олицетворяем.
— Как-то не слишком похоже на правду. — Саша упрямо мотнула головой. — Я бы не сказала, что ты плоский или однобокий.
— Ты просто ещё плохо меня знаешь. Впрочем, оно тебе и не надо.
Поезд остановился посреди туннеля, постоял там секунд десять — долгих и оглушительно-тихих — и двинулся дальше. Растерев лицо обеими руками, Саша сквозь растопыренные пальцы посмотрела на Льва. Ни напряжения, ни показушного легкомыслия в нём не осталось. Он с грустной полуулыбкой ждал новых вопросов, и она не стала его разочаровывать:
— Что случится с тобой, если мы проиграем?
— Ничего особенного.
— Но Купчиха…
— Купчиха капризна и не любит неудач — как и полагается Москве. Это не значит, что она готова отрубить голову каждому, кто не справился с её поручением. Для такого расточительства нас слишком мало.
— По ней не скажешь, что её волнуют подобные мелочи. То, как она с тобой обращалась…
— Барыня погневается да успокоится, ей не привыкать.
— Допустим. И всё же… Что случилось с духами, проигравшими предыдущие четыре игры?
— Они живы и здоровы. Саш, если я говорю, что моей шее ничего не угрожает, то так оно и есть. Нет?
— Не знаю. Наверное.
Лев выпрямился, положил левую руку на спинку сидения и усмехнулся. Усмешка его — пронзительная, горькая — заставила что-то сжаться у Саши внутри.
— Вот мы и дошли до главного... Весь допрос — он же для того чтобы понять: доверяешь ты мне или нет.
Ирония Льва была такой же фальшивой, как и его прежнее легкомыслие. Саша промолчала, не возражая, и прошло несколько долгих секунд, прежде чем Лев перестал ухмыляться и произнёс:
— Никто не решит за тебя, а уж я — в последнюю очередь. Если остались вопросы: обо мне, об игре или изнанках — задавай, отвечу. Если хочешь всё бросить и уйти — уходи, пока мы не застряли в Холмах. Если… Саш, прими решение. Сейчас. Когда мы побежим наперегонки со временем, станет поздно.
Поезд выехал на открытый перегон между «Автозаводской» и «Коломенской», и Саша заметила голубую полоску неба на востоке. Под железнодорожным мостом блестящей мазутной лентой тянулась река; на её берегах мерцал огнями неспящий город. Холмы здесь почти ничем не отличались от привычной Москвы: живой, шумной, скорой на решения. Закрыв глаза, Саша чуть сползла по сидению.
— Я больше не хочу у тебя ничего спрашивать. По крайней мере, сейчас. Оно… не имеет значения.
— Раньше тебе так не казалось.
— Говорю же: глупая… Хотя, нет. Один вопрос. Последний.
— Какой?
— Если бы я сейчас спросила тебя о чём угодно — действительно о чём угодно, пусть даже о самом неприятном — ты бы сказал мне правду?
Молчание Льва тянулось так долго, что поезд успел нырнуть в туннель и даже проехать мимо «Коломенской». Саша терпеливо ждала, не отводя глаз и не делая поспешных выводов.
На середине последнего перед «Каширской» перегона Лев произнёс:
— Да.
— Тогда я тебе доверяю.
Спокойствие, которое Саше подарило её решение, не имело ничего общего с даром проводника. Просто впервые с начала игры она ощутила твёрдую почву под ногами, чёткое понимание зачем делает то, что делает.
Не из страха, не по велению своей двоякой природы и уж точно не ради благодарности Обратного. А потому, что Лев попросил Сашу помочь, и она ему это обещала. Пусть слепо и необдуманно, впечатлённая судьбой бездомных духов… Саша, осознавая наивность такого подхода, всегда держала своё слово.
На великое откровение её понимание не тянуло. И всё же Саша вздохнула чуть легче, когда мучавшая всю ночь проблема решилась незатейливым «Так надо».
На «Каширской» отблеск пламени на миг выкрасил оконное стекло оранжевым. Саша подошла к дверям взглянуть на станцию. Легкомысленные язычки огня плясали по полу и колоннам, густо облепили дальнюю стену. Каждый огонёк был не больше Сашиной ладони размером, светло-жёлтый, с голубой сердцевиной. Издали они напоминали безобидные солнечные зайчики.
Пасторальная для Холмов картинка царила лишь в правой половине станции. Чем ближе к выходу в город подбирался огонь, тем крупнее становился каждый отдельный язычок, и тем плотнее они льнули друг к другу. Лестницу перехода в центре зала покрывал уже ровный огненный ковёр, к верхней ступеньке превращающийся в высокую стену.
Скрипнув зубами, Саша решительно шагнула вперёд. Холмы не имели права оставлять непроходимые ловушки, а значит, существовал путь и через огненное поле.
Сплошная стена начиналась ровно с середины зала. Подойдя к ней, Саша протянула руку и почувствовала жар. Недостаточно сильный для двухметровых столбов пламени, так что Саша подошла ещё ближе, пока пластиковые носки её кроссовок не коснулись огня. И даже не потемнели.
— Интересно, — фыркнула она и сунула руку в огонь по самый локоть.
После чего отпрыгнула на метр и тихонько взвыла. Тут же рядом оказался Лев; схватив Сашу за плечо, он аккуратно и быстро закатал ей рукав и осмотрел ожог. Только ожога не было, была здоровая кожа без единого красного пятнышка.
— Больно? — тихо спросил Лев и провёл костяшкой согнутого пальца по внутренней стороне локтя.
— Уже нет. — Саша медленно выдохнула сквозь сжатые зубы. Вспышка боли прошла мгновенно, оставив после себя лишь странное покалывание в ладони. — Похоже на горячий воск: обжигает только в первый момент.
— Ненастоящий огонь, ловушка для людей. Холмы могут убедить тебя в том, что он жжётся, но не обжечь на самом деле.
— То есть, через него можно пройти?
— Более или менее.
— А если точнее?
Коротко вздохнув, Лев обеими руками обхватил Сашину кисть. Прикосновение шершавой сухой кожи прогнало последние иголки.
— Жар ты почувствуешь.
— М-мило…
Саша осмотрелась. Часы над туннелем показывали ровно половину пятого, намекая, что времени на размышления у неё нет. Спину ласкало тепло огненной стены. Неумолимый маршрут по-прежнему тянул наверх, в город — к третьей метке, спрятанной в Коломенском.
Между Сашей и парком лежали пятьдесят метров «ненастоящего огня».
— Выбора у нас всё равно нет, так? — криво улыбнулась Саша и сжала свободной рукой запястье Льва. — Вот и думать не о чем.
— Саш, я пойму, если ты решишь уйти. Это серьёзней всего того, о чём я просил тебя раньше.
— Даже Вия?
Лев мрачно посмотрел ей в глаза и до боли честным том произнёс:
— Вий тебя только напугал. Тут же точно будет больно — тебе одной, меня огонь не тронет.
— Тем лучше. Сможешь вытащить меня, если я сама не справлюсь.
— Саша!
— Ты серьёзно хочешь отговорить меня за полтора часа до конца игры? Уже поздно!
Не слушая возражений, Саша резко повернулась и шагнула в огонь.
Ошарашенному телу хватило двух секунд, чтобы ощутить окружившее со всех сторон пламя. Проскользнула нелепая мысль, что так должны себя чувствовать грешники в аду — том самом, классическом, с котлами и вилами. А затем шок укутал ватным одеялом и поставил прозрачную стенку между Сашей и её болью. Они существовали в одном месте — в одном теле, — но в разных плоскостях. Совсем как страницы в книге, на примере которой Лев объяснял Саше магические изнанки.
Она не знала, как долго шла через огненное поле. Огонь длился, и длился, и длился, с каждым шагом всё более злой и бессильный. Он слепил. Он шептал на ухо о страшных ожогах и об уродливых шармах. Он находил открытую кожу, чтобы вцепиться в неё особенно сильно, на йоту яростнее. Саша же не отрывала взгляд от рукава своей рубашки, драного и серого от грязи. Из шва торчала пара ниточек, которую яростное пламя не могло даже подпалить.
А затем огонь медленно сошёл на нет. Прежде, чем разум заметил отсутствие боли, Саша успела подняться до средины пятнадцатиметровой лестницы. И тут же к горлу подкатила запоздалая паника. Саша упрямо мотнула головой. Раз, другой… На третий её лицо обхватили жёсткие ладони.
— Тише, тише… всё уже закончилось.
Неловко перегнувшись через Сашу, Лев залез к ней в рюкзак и вытащил бутылку воды. У Саши так дрожали руки, что Льву пришлось её поить, и эта мелочь отрезвила лучше крепкой оплеухи.
Лев не торопил, молча держался рядом. Тревога в его глаза попеременно сменялась то гневом, то виной, то страхом. Крепко, наверняка до боли сжав одну из касающихся её лица ладоней, Саша хрипло произнесла:
— Это моё решение.
— Саш…
— Моё. Решение. Как равноправного игрока. — Лев отвёл взгляд, и Саша вдруг поняла, что дело не в одном только обещании защищать. Уже мягче она добавила: — Я рада, что огонь не тронул тебя.
— Так не честно. Тебе же было больно!
— Не настолько, как того хотели Холмы.
Взгляд Льва медленно поднялся, и тут же его губ коснулась первая неуверенная улыбка. Отодвинув Сашу на расстояние вытянутых рук, Лев внимательно осмотрел её с головы до пят. После чего вынул из Сашиных кудрей ещё один листик, теперь дубовый.
— Паж действительно пробудил твою обратную половину…
— Вот видишь, — улыбнулась Саша в ответ. Успокаивая Льва, она незаметно успокоилась и сама. — Всё хорошо, что хорошо кончается. Идём, нас ждёт метка.
И действительно, стоило им выйти из метро, как маршрут кратчайшей дорогой повёл их в Коломенское.
Саша хорошо знала и сам парк, и районы вокруг него, поэтому с интересом рассматривала вариант Холмов. До неузнаваемости изменилась дорога, идущая параллельно ограде Коломенского. Недавно отремонтированный асфальт превратился в широкую ленту застывшего селевого потока. Первые лучи солнца выхватывали застрявшие в земле камни: и огромные бурые валуны, и крошечную гальку, гладкую и блестящую. За бывшей дорогой тянулся сплошной ковёр дикого разнотравья. Он утыкался в ограду, покосившуюся и местами полностью скрытую диким виноградом.
За забором рос очередной дремучий лес. Исполинские деревья виднелись от выхода из метро, и чем ближе Саша к ним подбиралась, тем увереннее заслоняли небо острые макушки сосен. У распахнутых ворот парка, с их выдранной калиткой и полуразрушенной сторожкой постового, солнечный свет уже не мог пробиться сквозь сине-зелёную завесу.
На поляне, где в Верхнем городе стояла кособокая махина деревянного дворца — ещё одного сомнительного порождения современной московской архитектуры — Сашу и Льва ждали. К Сашиному удивлению, не нечисть. Во-первых, ждущий не спешил кидаться на них, во-вторых, не было в его внешности ничего свойственного Холмам. Обычный парень лет двадцати восьми или тридцати: в джинсах и расстёгнутом пиджаке, с рюкзаком, похожим на Сашин. Не высокий и не низкий, худощавый, с шапкой рыжевато-каштановых кудрей и приятными, ясными чертами лица. Из картины выбивался только лежащий на его плечах металлический посох.
Лев на парня отреагировал ироничным, дружелюбным фырком:
— Я даже не спрашиваю, что ты здесь делаешь.
— Составляю вам компанию. — Не слишком тепло, но широко улыбнувшись, парень повернулся к Саше и представился: — Вечный студент, дух Московского инженерно-физического. — Протянув одну руку, другой он махнул себе за спину, в направлении институтского городка.
— Саша, проводник.
Ладонь у Студента оказалась жёсткой и прохладной, сплошь в чернильных пятнах и крошках мела. Такие же пятна нашлись и на его одежде, и даже на шершавой поверхности посоха.
— Рад знакомству. Как успехи с игрой?
— Осталось три метки, — вместо Саши ответил Лев.
— Должны успеть. Ведите, Саша, поговорить мы можем и по пути.
Опустившись на колено чтобы коснуться земли, Саша одобрительно хмыкнула. Студент единственный из духов обратился к ней на «вы», даже Лев «тыкал» с самой первой фразы. Она тогда не обратила внимания, а потом решила, что таковы традиции Обратного города. Но внезапная вежливость Студента была приятна.
— Нам в овраги. — Поднявшись, Саша отряхнула джинсы и поправила рюкзак. — И довольно далеко, так что поторопимся.
Один из оврагов как раз начинался рядом с каширским входом, так что до него добрались быстро. И без того заросший крапивой и репейником в человеческий рост, с единственной узкой тропинкой на самом дне, в Холмах овраг превратился в густую чащобу. Студент шёл первым, то сбивая посохом настырные ветки, то отодвигая их; Саша сразу за ним. Замыкал процессию Лев, оставляя после себя приличной ширины просеку.
Когда они углубились в овраг на сотню метров, и молодая поросль уступила место вековым деревьям, Студент оглянулся через плечо и бросил Льву:
— Я тут с самой полуночи, и парк будто вымер. Даже местных не видно. Меня это беспокоит.
— Меня тоже, — глухо признался Лев и придвинулся к Саше так близко, что она почти ощутила тепло его тела. — После Нескучного меня отсутствие нечисти беспокоит куда сильнее её присутствия.
Студент удивлённо присвистнул:
— Лихо вас занесло. Кого бы Холмы ни нашли в первопроходцы, у парня хватает яи… — Студент кашлянул, покосился на Сашу и исправился: — смелости.
— Я бы предпочёл труса.
— Кто нам запретит мечтать?
Ещё через несколько минут деревья расступились и на дне оврага появилось сухое русло ручейка. Саша догнала Студента и с любопытством на него покосилась. Он ответил быстрой дружелюбной улыбкой:
— Спрашивайте. Я же вижу, вам любопытно.
— Скорее непонятно, — тоже улыбнулась Саша. — Лев говорил, что переходы между городами спрятаны в подземке и что в ночь игры духам запрещено туда спускаться. Как тогда в Холмах оказался выходец из Обратного?
— Так же, как и вы со Львом. Я полукровка.
— Не скромничай, — проворчал из-за их спин Лев. И пояснил: — Наш Студент — особо редкая птица. Смесь всех трёх городов.
— Мой отец был проводником с Холмов; вы удивитесь, сколько таких работало и работает в оборонной промышленности. Пока преподавал, он познакомился с моей матерью — одним из коломенских духов. В итоге у них получился я, хранитель для институтского памятника.
— Полукровки могут стать духами чего-то конкретного?
— Если оно уже существует и не породило собственного хранителя — пожалуйста. Приходится кое-чем жертвовать, зато у тебя есть дом. Некоторые, правда, предпочитают вести кочевой образ жизни. — Студент заговорщицки указал взглядом на Льва.
Саша призадумалась. Что-то в словах Студента не сходилось с её представлениями о духах и изнанках. Какая-то мелочь, не высказанная напрямую…
— Поправьте меня, если я ошибаюсь… На игру идут проводник и дух, живущие рядом с новой станцией. Так?
— Так.
— Я живу в Братеево, от моего дома до «Алма-Атинской» минут пятнадцать — тут всё ясно. Но ваш институт всяко ближе к станции, чем историческая часть Коломенского. Почему тогда на игру отправился Лев, а не вы?
— Во-первых, он бродячий дух, так что волен участвовать в любой игре, — Студент ответил даже прежде, чем Лев успел открыть рот. — А во-вторых, Купчиха решила, что от его талантов больше проку, чем от моего умения выходить в Верхний город. Всё равно оно есть у проводника.
Лев рассказывал о своей способности контролировать огонь — скорее удобной, чем необходимой («Каширская» и заплыв через Москву-реку тому примером) — и о возможности залезать людям в головы. Саша здорово сомневалась, что Купчиха думала о мелочном отводе глаз. Какое-то иное, критичное для победы применение держала в уме московская матрона. Что-то, без чего игра могла и не состояться.
Саша не успела придумать, что именно.
Земля задрожала под ногами, сильно, яростно. Саша инстинктивно вцепилась в ближайшее дерево, Лев снова прикрыл её своей спиной; где укрылся Студент, Саша не увидела. Её взгляд замер на эпицентре землетрясения. По дну пересохшего русла зазмеилась длинная трещина, её края разошлись и осыпались. С громким фырканьем из ямы выбрался огромный зверь; с коня-тяжеловеса размером, он обладал головой быка и двумя массивными загнутыми рогами: одним, побольше, на лбу, и ещё одним — на носу. Из ноздрей зверя валил красноватый пар, а длинный хвост с кисточкой расшвыривал по оврагу комья влажной глины.
Вместе со зверем из разлома поднялась вода.
Земля ещё дрожала, когда Лев толкнул Сашу вглубь леса и велел не высовываться. Сам он двинулся зверю наперерез, и тут же откуда-то справа появился Студент. На каждом шагу он с силой втыкал посох в раскисшую землю, и воздух вокруг него дрожал, как над раскалённым асфальтом. Попадающие же под посох травинки и листва стремительно вяли, пока не превращались в серо-бурую осеннюю гниль.
Зверь обвёл соперников бешеным взглядом и первым бросился к Студенту. Тот увернулся и ударил чудовище посохом по задним лапам. Шипение обожженной плоти потонуло в яростном рёве. Пока зверя оглушила боль, Лев подскочил к нему сбоку и полоснул когтями по крепкой шкуре. Они оставили после себя четыре рваные раны, но и Лев не ушёл невредимым. Взвившийся на дыбы зверь задел его копытом и наподдал передним рогом, свалив двухметрового духа так легко, словно бы тот весил не больше пластикового манекена.
Поднявшись, Лев больше не рисковал нападать первым, равно как и Студент. Зверь метался из стороны в сторону, получая по бокам то железным посохом, то когтями, и всё равно не останавливался ни на мгновение. Только бестолковость его атак не давала чудовищу растащить соперников по углам и перебить по одному. Саша понимала, что после того, как он додумается до столь очевидной тактики, у них не останется ни единого шанса выбраться из сражения живыми.
Она выждала, пока Лев оттащит зверя на другой край оврага, и помчалась вдоль набирающего воду русла. Из-за спины слышались вскрики, влажные удары железа о плоть и знакомый рык. Что-то громко треснуло, и Саша понадеялась, что сломанная кость принадлежала зверю, а не кому-то из её спутников.
Затем на одну короткую секунду шум притих. Саша обернулась; к ней, скользя по влажной земле оврага, нёсся зверь. Опущенные рога ярко блестели мокрым и красным, в тон им полыхали выпученные глаза. Слишком поздно Саша поняла, что надо бежать; между ней и зверем осталось меньше десяти метров.
Её сбило с ног что-то огромное и горячее, знакомое. Лев. Они кубарем скатились в полноводный уже ручей, зверь же пролетел по берегу. Поняв, что промахнулось, чудовище резко затормозило; в этот миг на него запрыгнул Студент. Просунув посох между опущенной головой и шеей зверя, Студент резко дёрнул оружие вверх. Ответный рёв взвился до небес.
— Саш! — окликнул откуда-то из-под неё Лев, и она, оступаясь и скользя, поднялась на ноги. Он вскочил следом. — Метка далеко?
— Нет.
— Тогда беги. — Прежде, чем Саша успела сорваться с места, Лев ухватил её за плечо и мелко встряхнул. — Через лес!
Она кивнула и, выбравшись из ручья, тут же кинулась к деревьям.
Густой подлесок заслонил дно оврага и приглушил звуки драки. Саша мчалась насквозь, больше доверяя маршруту, чем собственным глазам. Поначалу лес вёл себя негостеприимно, как и в Нескучном норовя сунуть ветку в лицо или бросить под ноги камень. Но вскоре Саша поймала ритм. Она знала, где притормозить, а где, наоборот, ускориться, чтобы не влететь в очередную ловушку Холмов. В отличие от дара проводника, этот инстинкт не требовал физического контакта, а главное — не имел никакого отношения к внутреннему чувству правильности. Саша просто знала лес, как знала свой район и своё отражение в зеркале.
Стремительный марш-бросок через заросли не подходил для размышлений. И всё же Саше пришло в голову одно возможное объяснение: зелье Пажа и обратная кровь в её венах. Теперь оставалось найти метку, вернуться с ней ко Льву (если зверь не… впрочем, Саша и думать не хотела о такой возможности) и проверить свои выводы.
Метка нашлась на одном из «волшебных» камней Коломенского — каком конкретно, Саша сказать не могла, ибо вечно путала их названия. В любом случае, в Холмах плоский серый булыжник сохранил лишь форму. Теперь его расчертили золотые жилы, сияющие даже в скромном предутреннем свете. Кроме жил гладкую поверхность камня нарушало лишь чёрное пятно метки.
Проблема была в том, что камень лежал на открытом и скользком глиняном склоне, метрах в пяти от дна оврага. Саша попробовала подняться, вбивая в склон носки кроссовок, но ей не хватило опоры для рук: верхний слой глины просачивался сквозь пальцы.
Мысленно чертыхаясь, Саша огляделась по сторонам. Деревья, камни. Ручей, после весны забитый поломавшимися ветками… Ветки подкинули идею. Набрав с полдюжины самых толстых и длинных и найдя увесистый булыжник, Саша вернулась к склону.
Под ударами камня палки легко входили в размякшую глину. Саша вбивала их почти целиком, оставляя лишь хвостики в десять-пятнадцать сантиметров. Часть держалась. Часть выскальзывала с влажными хлюпами. На пять метров пути ей потребовались дюжина палок и почти две дюжины попыток. И слишком много времени. Камень лежал так далеко от места, где на них напал зверь, что вокруг царила тишина. Многозначительная. Мертвецкая.
Вбив последнюю палку и выкинув камень, Саша поднялась к булыжнику. Метку нарисовали по самому его центру — так далеко, что фотографировать пришлось вслепую. В первый раз Саша промахнулась, второе фото вышло смазанным. На третий раз ей улыбнулась удача и, прижав мобильный к груди, Саша полусползла-полусъехала по склону.
Обратно она бежала вдоль ручья, свернув в лес лишь когда услышала звуки сражения.
Овраг там, где из-под земли выбрался зверь, теперь напоминал болото. Смесь земли и воды местами пузырилась из-за бьющих ключей, местами стекала в новые разломы. Склоны устилали выломанный подлесок и гнилая листва. Перемазанные грязью, Лев и Студент все ещё гоняли окровавленного зверя, который игрался с ними, как избалованная кошка с глупыми мышами. Саша не собиралась ждать, пока ему надоест развлекаться. Выскочив из-за деревьев в дюжине шагов от зверя, она громко закричала.
Остановились все трое. На мгновение Саша поймала ошарашенный и гневный взгляд Льва, а в следующую секунду она уже бросилась в лес, и следом за ней кинулся зверь.
По поросшему деревьями склону Саша вскарабкалась куда быстрее массивного чудовища. А вот на равнине они двигались с одной скоростью; там, где сам лес помогал Саше найти дорогу, зверь нёсся напролом. Вдобавок, дорога сильно петляла; иногда Саше приходилось чуть ли не возвращаться назад, в то время как её преследователь легко срезал углы.
В какой-то момент рядом с Сашей оказался Лев. Он схватил её за руку и потащил за собой. Студента Саша не видела и не слышала, но, судя по ровному топоту зверя, ему под рога институтский дух не попался. Затем ветер принёс сладковатый запах увядшей листвы, и Саша немного успокоилась.
В конце концов лес вывел к склону, отделяющему дикую часть парка от исторической. Он сверху донизу порос луговой травой: высокой, крепкой, блестящей в лучах рассветного солнца. Лезть на семидесятиметровый холм, когда в спину пыхтело кровожадное чудовище, было настоящим безумием. И всё же Лев потащил их наверх.
На полдороги что-то с боевым кличем пронеслось в двух шагах от Саши. Она оглянулась через плечо и увидела, как Студент снова забирается зверю на спину. Вид духа, остервенело сжимающего руками и коленями слишком крутые бока, напугал Сашу. Она запнулась, боясь отвести взгляд от сцепившихся врагов, проигнорировала хриплый окрик Льва…
В следующую секунду исчезли оба: и Студент, и зверь.
— Идём, Саш!
Она растеряно огляделась, не понимая, что произошло.
— Саша! Если мы и дальше будем здесь торчать, индрик вернётся!
Угроза заставила Сашу пошевелиться. Вслед за Львом она вскарабкалась по склону, и они почти побежали через яблоневый сад — срезая все углы по дороге к выходу.
Лев задал такой темп, что отдышаться Саша смогла только через несколько минут. К тому времени они миновали сад и вышли на единственную в Коломенском дорогу, Холмами превращённую в нагромождение асфальта и гальки.
— Куда они делись? — тихо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, спросила Саша.
— В Обратный. Студент затащил туда индрика, а сам ушёл дальше, в Верхний город.
Саша нахмурилась. Такое простое решение…
— Почему сейчас, а не раньше?
— Мы ему мешали. — Лев сбавил скорость и отошёл подальше от обочины и леса за ней. — Ты давала индрику путь в Верхний, я — способ вернуться в Холмы. Поймать его Студент мог, только оторвавшись от нас, а затем сбежав.
— С ним всё будет в порядке?
— Надеюсь. — Пожав плечами, Лев невесело усмехнулся: — До конца игры мы этого не узнаем. Студент не рискнёт возвращаться в парк, пока здесь бродит индрик. Даже в разных городах они могут натолкнуться друг на друга.
— И на нас тоже?
— И на нас тоже. Так что давай убираться отсюда.
Они свернули на узкую, полузаросшую тропинку, начало которой терялось где-то под вековыми дубами. Саша заметила недовольный треск массивных веток, но стоило ей коснуться ближайшего ствола, как деревья успокоились.
Жест привлёк внимание Льва. Он фыркнул и одобрительно заметил:
— Ты быстро освоилась.
— Ещё бы знать, с чем. У меня такое ощущение, что я всю жизнь могла… чувствовать лес. — Собственные слова звучали странно. Раньше Саша такие фразы встречала только в вычитываемых игрушках.
— Так и есть. Ты же дочь паркового духа.
— Почему тогда я не чувствовала Нескучный? Что изменилось?
— Твоя кровь, скорее всего. — Лев пожал плечами, затем пояснил: — Зелье Пажа.
— Но зачем ему это? Он помогает нам выиграть станцию?
— Не знаю, Саш. Возможно. Возможно и нет. Многие духи себе на уме, и Паж из таких. Я не удивлюсь, если он просто захотел подарить Москве ещё одного духа.
— Он может?
— Насильно привязать тебя к Обратному? Нет, такие решения принимают самостоятельно. Дать тебе попробовать на вкус жизнь духа? Несомненно. Вопросы крови — определённо стихия Пажа, ещё с первоисточника. Если…
Резко замолчав, Лев вскинул руку, и Саша послушно замерла. Она не почуяла ничего подозрительного, но вокруг всё ещё царили Холмы.
— Потом договорим. Двигаемся.
Когда они дошли до руин выставочного зала, Саша услышала пронзительный вой. На него жалобным скулежом ответили сразу три или четыре голоса, все — откуда-то сзади. Вновь ухватив Льва за руку, Саша ещё быстрее потянула его к границе парка.
Неподалёку от закрытых ворот маршрут сворачивал и дальше вёл вдоль забора — здесь выросшего в четырёхметровую решётку с наконечниками-пиками. Вскоре появилась и причина столь резкой смены направления: у одной секции в верхней половине отсутствовало несколько прутьев.
Вой и скулёж приближались; теперь они доносились с трёх сторон одновременно. Вскоре к ним присоединились и красноватые отблески прячущихся в зыбких тенях глаз. Когда Саша, забравшись на решётку, оглянулась через плечо, на искорёженный асфальт вышла стая волков. Единственного беглого взгляда хватило, чтобы понять: ничего общего с обычными, нормальными животными у этих зверей нет. Дело было не в деталях, а в общем впечатлении чего-то болезненного, изломанного и вывернутого наизнанку.
Хотя волки и не пытались перелезть через забор, Лев на прощание грозно на них рыкнул. Стая ответила ему высоким, почти детским плачем.
— Жуть какая-то, — пробормотала Саша, выбираясь на искорёженную Холмами парковку. Волчий плач неприятно царапнул что-то внутри. — Они из-за нас так скулят?
— Из-за индрика. Вся нечисть, какая могла, из парка сбежала; в том числе и волчий пастырь. А сами волки слишком крепко привязаны к своей земле.
— Индрик нападает даже на нечисть?
— Индрик нападает на всех. Он зверь. Бездумное существо.
— Жуть, — повторила Саша и хмуро замолчала.
До спуска в метро они добрались в мрачной тишине, подчёркнутой угрюмостью полуразрушенных дворов. Утренний свет безжалостно выхватывал изъяны руин, заставлял окна слепо таращиться пустыми глазницами, а ржавую арматуру торчать гнилыми клыками. Не менее потрёпанными выглядели и сами Лев и Саша. Коломенская грязь подсохла на одежде и в волосах, перекрасив их в одинаковый бурый цвет. Там, где из-под грязи виднелись участки чистой кожи, непременно оказывались царапина или уже покрасневшая ссадина. Плащ Льва окончательно превратился в лохмотья. У Саши саднило руки, ободранные в попытках добраться до метки.
В глаза било зябкое утреннее солнце.
@темы: Сказки и истории
-
-
17.11.2014 в 12:46впрочем, тут сама тема мною любима весьма; надо будет Л. подсунуть)
-
-
17.11.2014 в 22:08