Я не волшебник, я - сказочник.
Немного авторского бормотания:
ПочитатьПросто хотела сказать "Спасибо" людям, которые помогали с этим текстом своими консультациями:
Anda, которая весьма способствовала созданию визуальных образов ключевых духов, а так же после четырёх лет хождения мимо затащила-таки меня в Чайный дом на Мясницкой.
Арьего, которая рассказала о странной башне-беседке в Нескучном, тем самым заставив меня попробовать себя в роли писателя ужастиков.
Отцу, к которому я бегала со странными вопросами вроде "Можно ли с Крымской набережной сигануть в Москву-реку?" и "Как хрупким барышням правильно пить чистый спирт?".
И вечное спасибо Яндекс.Картам и Google Maps – за возможность писать такие тексты, более или менее сидя на пятой точке ровно.
Оглавление:
Часть первая: (1/2), (2/2)
Часть вторая: (1/5), (2/5), (3/5), (4/5), (5/5).
Эпилог: (1/1)
Ссылки на скачивание полного текста:
Формат .doc, Формат .pdf, Формат .txt
Моей персональной крошечной Москве...
Саша как раз закрыла рабочий файл, когда в углу экрана всплыло окошко внутренней почты. Короткое письмо в пару строчек: неформальное приглашение зайти да подпись, которая заставила Сашу мечтательно улыбнуться. В «Гипате» визит к шефу накануне выходных считался хорошей приметой.
Выключив компьютер, Саша подхватила рюкзак, разложила по карманам телефон и плеер и в последний раз оглядела офис. Крошечный закуток, отведённый ей одной, с трудом вмещал рабочий стол, многофункциональное компьютерное кресло и одностворчатый шкаф для одежды, по лету служивший дополнительным стеллажом. В качестве украшения водилась ещё и пара кактусов по обе стороны от монитора. Сверившись с висящим на стене фирменным календарём «Гипаты», Саша полила правый кактус, передвинула левый, чтобы его не припекало утреннее солнце, и с тем покинула кабинет.
Часы показывали вполне благопристойные без четверти пять.
Всю короткую дорогу до кабинета Александра Евгеньевича Саша не могла сдержать чуть глуповатой счастливой улыбки. Как и большинство сотрудниц «Гипаты», Сашу не обошла стороной легкомысленная влюблённость в начальство. Мечтать о высоком широкоплечем блондине с ясными серыми глазами было легко и безопасно: о счастливом браке и двенадцатилетнем сынишке Александра Евгеньевича знало всё агентство. Симпатия Саши напоминала любовь к литературному персонажу: самодостаточное чувство, не требующее ответных признаний.
Что, конечно же, не помешало Саше одёрнуть блузку и пригладить волосы, прежде чем сунуть к начальству нос.
— Александр Евгеньевич?
— Сашенька? Заходи-заходи. Я тебя на пороге поймал, да?
— Есть немного. — Смущённо улыбнувшись, Саша проскользнула в кабинет. Александр Евгеньевич взглядом указал ей на монструозных габаритов кресло для посетителей и, не спрашивая, налил стакан холодной минералки — дань воцарившейся в Москве жаре. — Вы хотели меня видеть?
— Хотел кое-что тебе передать. Пришли авторские экземпляры от февральского проекта... — не прекращая говорить, Александр Евгеньевич чуть ли не по локти зарылся в бездонный нижний ящик своего стола. — Вообще-то их ещё утром принесли, но Мариночка сказала, что у тебя какой-то тяжёлый текст, и лучше тебя лишний раз не трогать.
— Очередной «шедевр» Соколова. Вы сами знаете, как оно…
— Да уж… Сочувствую.
Лицо Александра Евгеньевича выражало самое что ни на есть искреннее понимание. «Автора С.», как за глаза называли Соколова, в «Гипате» недолюбливали. Образцовый графоман, он выпекал свои романчики со скоростью промышленной хлебопечки и с завидной регулярностью таскал их в агентство, всё ещё веря, что альфа-редактор может компенсировать отсутствие таланта и бедный язык. Правда, гонорары Соколов платил щедрые, с правками не спорил, да и «Гипату» рекламировал с завидным усердием. Так что агентство всякий раз коллективно скрипело зубами и принимало очередную рукопись на вычитку.
Саше, как младшему из четырёх текстовых альфа-редакторов, доставалась львиная доля сугубо коммерческих заказов. Чаще всего это были подобные «Авторы С.»…
— Нашёл! — победно воскликнул Александр Евгеньевич и взмахнул стопкой DVD-дисков в прозрачных пластиковых боксах.
…но иногда попадались и действительно любопытные проекты. Как, например, вычитка текстов для новенькой компьютерной игры.
В стопке оказалось три диска: без полиграфии и вкладышей, зато с рукописной благодарностью от сценарного отдела в верхнем боксе. Саша тут же принялась крутить плотную картонку в руках, решая, повесить ли её в офисе или унести домой. Александр Евгеньевич за размышлениями наблюдал с явным нетерпением, словно бы ему хотелось что-то спросить.
— Да? — незатейливо поинтересовалась Саша, заметив мучения начальства.
Александр Евгеньевич широко и чуть смущённо улыбнулся:
— Мне Петька с самого февраля все уши своими игрушками прожужжал… Ты не могла бы подарить ему один диск? Раз уж появились авторские.
— Конечно! — Саша выбрала верхний бокс, вложила в него лист с серией букв и цифр, прежде прикреплённый к благодарности, и протянула его Александру Евгеньевичу.
Он недоуменно вздёрнул бровь.
— А это что такое?
— Доступ на закрытый бета-тест он-лайн версии. Пете должно понравиться.
— Спасибо! А сама чего не воспользуешься? Я же знаю, ты любишь играть.
— Только не он-лайн, общий чат — не место для альфа-редактора. Я лучше в оффлайновой версии посижу, тут хоть все тексты вычитаны.
— Понятно… Ну, если тебе действительно не надо, Петька будет счастлив.
Решив, что разговор окончен, Саша поднялась из-за стола, но Александр Евгеньевич попросил её задержаться ещё ненадолго. Изменившийся взгляд его — встревоженный, если не откровенно испуганный — Саше не понравился. Она нервно дёрнула лямку рюкзака и вопросительно склонила голову.
— Саш, ты знаешь, какое сегодня число?
— Да, двадцатое. А что?
— Завтра солнцестояние… опять вылезет псих, охотящийся на альфа-редакторов.
— Разве его не поймали? Полиция в том году клялась и божилась, что изловила своего маньяка. Тогда ещё телевизор дня три гудел, я точно помню.
— Ты же понимаешь: наша полиция… — Александр Евгеньевич мрачно покачал головой. — Понятия не имею, кого они там на деле сцапали.
Саша нахмурилась и кивнула. Неуловимый психопат, каждое летнее солнцестояние нападающий на альфа-редакторов, для большинства москвичей был городской легендой, и только тесный редакторский мирок относился к нему на полном серьёзе. Даже когда полиция по осени объявила о его поимке, многие, подобно Александру Евгеньевичу, этому не поверили. Особенно старожилы: они любили напоминать, что слухи о маньяке ходили и в их молодости. Простая арифметика подсказывала, что некто уже более полувека охотился на альфа-редакторов Москвы. Немного утешало то, что жертвы отделывались ссадинами и переломами, иногда долгими визитами к психотерапевту. Маньяк использовал какой-то самодельный наркотик, после которого бедолаг неделями мучили красочные галлюцинации.
— Сашенька, будь осторожней, — тихая просьба Александра Евгеньевича отвлекла Сашу от её невесёлых размышлений. — Хорошо?
— Я постараюсь.
— Постарайся, пожалуйста. Ты сейчас домой одна поедешь?
— Да. — Не дав начальству возразить, Саша поспешно добавила: — На автобус идёт практически до самого моего дома. Никаких тёмных подворотен и безлюдных переулков!
— Может, тебя всё-таки кто-нибудь проводит или встретит?
— Отец позавчера уехал на конференцию. — Саша виновато улыбнулась, хотя о переносе на июнь традиционного питерского сбора математиков сама узнала всего пару дней тому назад. — Если вам будет спокойней, я могу позвонить, когда доберусь до дома.
— Давай. Я бы и сам тебя проводил, да тут работы на целый вечер. — С притворно-вымученным вздохом Александр Евгеньевич ткнул пальцем в лежащую перед ним стопку бумаг сантиметра в три толщиной. — Мы всё-таки пробили проект по вычитке классиков, но издательство требует отдать первый макет в типографию не позже сентября.
— И потому оно решило начать с «Войны и Мира»?
— Что, это? — Александр Евгеньевич хлопнул по распечатке и от души рассмеялся. — Это, Сашенька, всего лишь контракт.
Саша в восторженном ужасе вытаращилась на злополучную стопку:
— Никогда в жизни не полезу в начальство… Лучше уж Соколов!
— Согласен, Сашенька, согласен. А теперь, если ты не против… хотелось бы вернуться домой до того, как Петька ляжет спать.
— Конечно, Александр Евгеньевич. Удачи с контрактом!
— Спасибо. Не забудь мне позвонить.
Уходя, Саша ненадолго задержалась в просторном холле «Гипаты»: попрощаться с Мариночкой (секретаршей Александра Евгеньевича) и тоже собравшимся домой Сергеем (коллегой-редактором из графического отдела). Радостно сверкая глазами, Мариночка уцепила Сашу за локоть и тут же принялась хвастаться новым маникюром и духами, купленными накануне в каком-то жутко дорогом бутике на Кузнецком. Выбраться из цепких отполированных коготков Саше удалось, но с потерями: ворот блузки пал жертвой драгоценного аромата.
Не то чтобы запах оказался слишком неприятным (скорее просто тяжёлым и подходящим взрослой женщине, а не молодой девушке), просто к косметике Саша была равнодушна. Сказывались и пятнадцатилетнее отсутствие матери, и талант альфа-редактора, затрудняющий работу с самыми доступными источниками по теме: глянцевыми журналами и интернетом. Добавить сюда лежащие в иных плоскостях интересы… О своей внешности Саша заботилась ровно настолько, насколько того требовали нормы гигиены и бытовая опрятность. В остальном её устраивал образ «серой мышки». Он замечательно гармонировал с её внешностью: небольшим ростом, мальчишеским телосложением и мелкими, непримечательными чертами лица.
Впрочем, склонность к простоте и натуральности являлась отличительной чертой всех альфа-редакторов. Это Саше объяснили в гимназии, в которую отец её перевёл, когда выяснилось, что плохие оценки и хронические головные боли — не каприз и не болезнь, а последствия учёбы по невычитанным книгам. Гимназия (крупнейшая из трёх московских, работающих с детьми-«музами») обеспечивала учеников не только «правильными» учебниками и пособиями, но и мебелью из природных материалов, максимально близким к естественному освещением и натуральной едой. А так же возможностью трудоустроиться туда, где вокруг её выпускников разве что не водили хороводы.
За юных альфа-редакторов, особенно таких бесконфликтных и старательных, как Саша, велись настоящие войны: СМИ, издательства, редакторские и PR-агентства, политические партии и крупные фирмы, даже само государство. Люди, интуитивно чувствующие идеальные формулировки авторской мысли, требовались гораздо чаще, чем могло показаться на первый взгляд. Как правило, за прилипчивыми слоганами и запоминающимися логотипами, за любой вдохновляющей речью или сенсационным журналистским расследованием, за каждой феноменально успешной рекламной кампанией стояло по «музе».
Саша никогда не хотела заниматься бизнесом или политикой, её страстью была литература. Поэтому, сразу после выпускного получив от Александра Евгеньевича Палого приглашение работать в «Гипате», она согласилась не раздумывая. Четвёртое по величине редакторское агентство Москвы, специализирующееся на художественных произведениях, устраивало Сашу по всем параметрам.
К тому же, дорога от дома до офиса занимала всего сорок минут.
Улица встретила Сашу резкими порывами ветра, разогнавшими дневную духоту. С востока надвигалась массивная туча, и в воздухе замерла звенящая предгрозовая тишина. Впервые за три невыносимо жарких дня дышалось полной грудью. Улыбнувшись темнеющему небу, Саша лёгким шагом двинулась к автобусной остановке.
Первые тяжёлые капли дождя посыпались ровно тогда, когда Саша нырнула под козырёк. Люди, прежде рассредоточенные вокруг остановки, засуетились, тесно забились под почти бесполезную крышу. Защищённая от непогоды человеческой стеной, Саша сквозь мутный пластик наблюдала за почти горизонтальными всполохами молний.
Подъехавший автобус заставил людскую массу тем же неделимым комом выбраться под дождь. Несколько человек раскрыли зонты, вместе с собой укрывая и соседей; Саша ловко скользнула под ближайший чёрный купол. Державший зонт мужчина улыбнулся и передвинул руку, пряча от непогоды не только их головы и плечи, но и Сашин рюкзак.
В салоне автобуса — новеньком, с низким полом и высокими креслами — толпа быстро расползлась по углам. Саша пристроилась в центре, у окна, обеими руками схватившись за горизонтальный поручень. Бивший наискось ливень заливал стекло, так что за водяной стеной виднелись лишь фары застрявших в традиционной пятничной пробке машин. Гроза остановила и без того едва ползущую дорогу, так что Саша настроилась на долгую поездку. Достав из-за воротника наушники, она надела их, включила плеер и закрыла глаза. Первый гитарный аккорд слился с перестуком дождя и рокотом отъезжающего автобуса.
Держать в переполненном рекламой транспорте глаза закрытыми, а голову занятой музыкой давно уже стало для Саши рефлексом. Раздражающего зуда за глазами, сигналящего альфа-редактору о необходимости внесения правок, ей хватало и на работе. Конечно, существовали специальные техники, приучавшие игнорировать дискомфорт — без них стала бы кошмаром жизнь работающих с изображениями визуальщиков — но Саше они никогда не давались.
Потому-то знакомый зуд, появившийся тогда, когда перед глазами Саши не было ни намёка на текст, её встревожил. Она огляделась, насколько позволяла собравшаяся вокруг толпа: народ мирно висел на поручнях, прижимая к себе сумки и портфели; пара человек, держа экраны у самых носов, читала со смартфонов. Саша зажмурилась обратно, и к усилившему зуду немедленно добавилось странное ощущение, будто бы кто-то за невидимую нить тянул её к кабине водителя. У турникета в окно смотрела усталая женщина лет сорока, рядом подросток азартно давил на кнопки игровой приставки. Саша повернулась к хвосту автобуса, рассудив, что если её тянет вперёд, то причина, скорее всего, скрывается сзади.
Худощавого пожилого мужчину на последнем ряду Саша заметила сразу: он таращился так самозабвенно, что белки его глаз сверкали через пол-автобуса. Сашин взгляд зацепился за длинные чёрные усы старика, кончики которых свисали до самого подбородка; проскальзывающий сквозь форточку ветер порой ставил их почти горизонтально. Как показалось Саше, старик ни разу не моргнул даже после того, как она его обнаружила, и этот яростный взгляд вкупе с мерзко шевелящимися усами заставил её вздрогнуть. Саша попыталась отодвинуться, спрятаться за другими пассажирами, но высокий «насест» давал отличный обзор; с расположенного над колесом сидения весь салон был как на ладони.
Несмотря на то, что гроза ещё бушевала, да и до дома оставалось всего пять остановок, жуткий старик так напугал Сашу, что она решила пересесть на следующий автобус. Впрочем, стоило ей двинуться к выходу, как в хвосте салона началось какое-то движение.
Старика загородила широкая спина, принадлежавшая очень лохматому высокому мужчине в лёгком тканевом плаще. Судя по беспокойству рядом сидящих и стоящих пассажиров, между лохматым и стариком тут же завязался спор. Продлился он не больше минуты, после чего невольный Сашин спаситель растворился в толпе, а его соперник сжался, поблек и скромно уставился в окно.
Саша выдохнула и мысленно поблагодарила лохматого незнакомца. Зуд за глазами тут же утих, невидимая верёвка ослабла, а вместо испуга появилось лёгкое смущение: подумаешь, в транспорте пялятся.
На остановке вместе с Сашей вышла добрая половина автобуса, так что в толпе, да ещё под никак не прекращающимся ливнем, трудно было сказать, сошли ли с ней усатый старик или лохматый спаситель. Быстро оглянувшись (некстати вспомнился разговор с Александром Евгеньевичем об охотящемся на «муз» маньяке), Саша бегом направилась к арке своего дома, где пережидало грозу ещё с полдюжины человек.
На контрасте с открытой улицей в арке царила почти ночная темнота. В иной раз Саша бы задержалась, дала себе привыкнуть к резкой смене освещения, но стоило ей шагнуть под свод, как снова вернулся зуд за глазами. Он оказался настолько силён, что Саша зажмурилась и инстинктивно сжала голову руками. Мерзкое ощущение копошащихся под кожей муравьёв быстро расползлось, охватило лоб и затылок и по шее спустилось вниз, к плечам и груди.
Кто-то дёрнул Сашу за руку, и она вздрогнула: столь обжигающе холодным было это прикосновение. Её не выпустили; наоборот, нечто тяжёлое и ледяное упало на плечи, обхватило поперёк живота, заткнуло рот. На мгновение первобытный страх расчистил туман в мыслях — Саша распахнула глаза, огляделась: вокруг стояла непроглядная темень. На фоне тьмы двигались чуть более светлые фигуры; пять или шесть грязно-серых силуэтов с дрожащими краями. Их лица и одежда так же сливались в единые пятна. Только слышались глухие тихие голоса, словно бы доносившиеся сквозь толщу воды.
В следующий момент зуд вернулся и Саша вновь зажмурилась.
Несколько секунд ничего не происходило, а затем холод медленно скользнул по Сашиному телу: животу, левому предплечью, плечу. Достигнув шеи, холод резко устремился вниз; вслед за ним пришло болезненное тепло. Что-то горячее скатилось по Сашиной руке, обогнуло локоть, заструилось по кисти. Жидкое, но слишком густое, что бы быть дождевой водой.
Саша попыталась закричать, и тут же зажавшая ей рот ладонь крепко обхватила нижнюю челюсть и потянула вверх, заставляя запрокинуть голову. По открывшемуся горлу ударил порыв зимнего колючего ветра. У самого уха раздалось конское ржание, за ним несколько резких выдохов, и рука на Сашином животе сжалась невыносимо крепче, словно бы к чему-то готовясь: вспышке сопротивления или необходимости удержать бессознательную жертву. Внезапное движение выбило из Сашиных лёгких последний воздух.
Полузадушенная, она быстро потеряла и счёт времени, и почву под ногами. Но когда её резко выпустили, даже отшвырнули, реальность вернулась пёстрым калейдоскопом. Саша ударилась о стену уже раненным плечом; невольно вырвавшийся крик мигом сорвался на тихий скулёж: не хватало воздуха. Не в силах удержаться на ногах, Саша по стенке сползла на землю. Инстинкты кричали «Бежать!», хотя от одной только мысли о движении туман перед глазами стал ещё плотнее.
Лошадиное ржание, теперь такое же приглушённое, как и все остальные звуки, неслось со всех сторон; периодически его перекрывал злой, протяжный рык крупного зверя. Его источник находился где-то перед Сашей: ей пару раз показалось, что что-то тёплое и мягкое скользнула по подтянутым к груди коленям.
К тому моменту, как туман перед Сашиными глазами рассеялся окончательно, под аркой воцарилась глухая тишина: ни ржания, ни рыка, ни рокота затянувшейся грозы. Нападавших не осталось тоже. Только прямо напротив Саши на корточках сидел лохматый широкоплечий мужчина в перекошенном и насквозь промокшем тканевом плаще. В автобусе Саша видела его со спины, но в том, что именно этот человек избавил её от подозрительного старика, сомневаться не приходилось.
Он молчал, не пытаясь ни приблизиться, ни прикоснуться к Саше, и даже смотрел ей не в глаза, а куда-то в переносицу: словно бы боялся спугнуть. А бояться было чего: с такого расстояния двухметровый незнакомец выглядел невероятно внушительно. Чуть вьющиеся волосы рыжевато-каштанового цвета переходили в широкие полосы бакенбард, те — в двухнедельную щетину на подбородке. Мускулистые руки с широкими ладонями и неожиданно аккуратными пальцами заканчивались длинными заострёнными ногтями, больше напоминавшими когти. Распахнутый плащ демонстрировал обтянутую футболкой широкую грудь, которая размеренно приподнималась и опускалась, словно бы её владелец только что и не разогнал с полдюжины соперников.
На правом плече незнакомца висели связанные за шнурки ботинки.
Именно они, замеченные последними, выдернули Сашу из её полушокового состояния. Она вздрогнула, запоздало схватилась за разодранное плечо — и вместо ожидаемой крови нашла мокрую от дождя ткань. Прилипший к коже рукав пачкало только серое пятно грязи, оставленное ударом о стену. Исчезли и редакторский зуд, и муть перед глазами; стали различимы перестук утихающего ливня и собственное неровное дыхание. В поясницу неприятно утыкался сползший рюкзак.
В целом, чувствовала себя Саша относительно неплохо. Если бы не дожидающийся её когтистый незнакомец с ботинками через плечо, она бы и вовсе решила, что всё случившееся ей привиделось. Мало ли: переутомление, вызванное непрерывной работой с текстом «Автора С.». Никто так до сих пор и не разобрался, как именно альфа-редакторы чувствуют идеальные формулировки и какие у их таланта побочные явления. Но незнакомец сидел, ждал. С невозмутимостью и терпением памятника.
Было в грозном великане что-то такое, что заставило Сашу внимательно присмотреться. Что-то знакомое и одновременно тревожное, как полузабытое неприятное воспоминание. Не диковинное ли сочетание лохматой гривы, бакенбард и щетины — и на удивление умного, интеллигентного даже лица?
— Я тебя знаю, — неожиданно для самой себя выпалила Саша. И вдруг поняла, что это действительно так: — Пятнадцать лет назад. Ты подвозил мою мать.
Воспоминание встало перед Сашиным внутренним взором, чёткое, как фотография. Майский вечер, тёплый и сонный; сладкий запах цветущих во дворе вишен. Семья Саши жила тогда на первом этаже, и, хотя отец велел дожидаться его в гостиной, Саша наблюдала за происходящим из-за шторы в спальне. Мать с отцом вышли из подъезда: она с небольшой сумкой, он — с чемоданом; остановились у такси, боковыми колёсами залезшего на тротуар. Что-то тихо друг другу сказали. Затем отец положил чемодан в багажник, помог матери усесться на заднее сиденье и с глухим хлопком закрыл дверь машины. Через несколько секунд она отъехала.
Последний раз, когда Саша видела свою мать… не самое лучшее воспоминание. Потому, наверное, и затёрлась малозначительная деталь: третий участник сцены. Водитель не ждал за рулём, он стоял рядом с такси, опершись о его крышу. Высокий (восьмилетней Саше он тогда и вовсе показался гигантом) лохматый мужчина в расстёгнутом плаще. Плащ за пятнадцать лет изменился, а вот грива и умное лицо остались теми же самыми.
Безумие заключалось в том, что сидящему напротив Саши мужчине было никак не больше тридцати пяти. Но и помнила она его таким же, а не двадцатилетним юношей.
— Я тебя помню, — ещё раз повторила Саша дрожащим от испуга голосом. — Как я могу тебя помнить?
Незнакомец вздохнул и первый раз посмотрел Саше в глаза, внимательно и насторожено.
— Я объясню, — негромко ответил он. — Только уберёмся с улицы.
Он поднялся, поправил норовившие сползти с плеча ботинки, протянул руку. Саша схватилась за неё абсолютно инстинктивно, даже и не вспомнив об опасно загнутых когтях. Руки у незнакомца оказались жёсткими и чуточку шершавыми; сухое тёпло чужой ладони целиком обхватило Сашину кисть.
Подняв Сашу на ноги, незнакомец ещё несколько секунд не выпускал её руки из своей. Не так, будто бы опасался побега, а скорее готовый в любой момент предложить дополнительную опору.
Гроза закончилась. Дождь ещё моросил, и вода текла по асфальту широкими грязными лентами, но из-за края тучи показалось солнце. Сашин спутник пропустил её вперёд, и она внезапно поймала себя на том, что ведёт домой абсолютно не знакомого ей человека. Только ради ответов, уверяла она себя, хотя и не очень-то верила в подобный самообман.
Сашиной решимости хватило ненадолго. Прямо перед аркой, перегородив добрую половину проезжей части, валялась огромная лошадиная туша. Ноги её лежали неестественно прямо, хвост и грива — насквозь промокли, а голова…
Саша ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. Круто изогнутая конская шея оканчивалась человеческой головой с грязными и спутанными русыми волосами.
Слепо отпрянув, Саша спиной влетела в своего спутника. Он прошипел что-то неразборчивое — кажется, выругался, — взял Сашу за плечи и мягко отвернул от невозможного чудовища. Она благодарно вцепилась в одну из когтистых ладоней.
— Ч-что эт-то?
— Я объясню, — успокаивающе пообещали ей. — Я всё объясню.
Саша только и смогла, что рвано кивнуть в ответ.
Они добрались до дома, не встретив по пути ни уродливых чудовищ, ни обычных людей. Саша двигалась на автомате: панель домофона на подъездной двери, кабина лифта, замок. Руки тряслись, ключи вначале никак не хотели вылезать из кармана, затем — попадать в скважину. Пока Саша возилась, её спутник терпеливо ждал за Сашиной спиной, словно бы загораживая от неведомой опасности. Живая стена иррационально успокаивала.
Переступив через порог своей квартиры, Саша опять растерялась. Она понятия не имела, что делать дальше. Требовать ответы? Выжидать? Закатить истерику, потому что паника плескалась у самого горла и грозила с минуты на минуту захлестнуть с головой? Звонить в психушку?
Сашин спаситель принял решение за неё. Он оглядел крохотную прихожую, шумно втянул носом воздух, словно бы принюхиваясь, и сказал:
— Нам надо заняться твоим плечом.
Плечо отчаянно горело, так что возражать Саша не стала. Она показала гостю ванную и кухню, сама же ушла в спальню переодеться. Времени и сил на это дело потребовалось немало: мокрая одежда намертво прилипла к телу, а левая рука отказывалась двигаться выше локтя. При том, что никаких видимых повреждений помимо небольшой ссадины Саша не нашла, она не могла даже прикоснуться к плечу; боль вспыхивала с такой силой, что слёзы наворачивались на глаза.
Переодевшись, Саша вышла из комнаты и тут же наткнулась взглядом на своего гостя. Он сидел на тумбочке в прихожей и терпеливо ждал. У его ног стояли ботинки, на коленях лежал аккуратно сложенный плащ, а у локтя дожидалась своего часа аптечка. В глазах же царило выражение сдержанного любопытства.
— Пойдём на кухню, — слишком вымотанная, чтобы смущаться или пугаться, коротко попросила Саша. — Там освещение лучше.
Они устроились за пустым кухонным столом, придвинув табуретки и разложив содержимое аптечки. Не тратя времени, Сашин гость взял её за руку, повернул ссадиной к свету и принялся рассматривать покрасневшую кожу с таким вниманием, какого не заслуживала ни одна царапина в мире.
— Меня Лев зовут, — произнёс он минуту спустя. И потянулся за пузырьком с перекисью.
— Я Саша.
— Знаю. Саша Данилова. — Огромные ладони с жуткими когтями — вблизи становилось понятно, что это самые настоящие звериные когти — двигались с поразительной аккуратностью. Даром, что даже одна ладонь обхватывала две трети Сашиного плеча. — Будет щипать. Потерпи немного.
Уверенными, почти механическими движениями Лев прочистил ссадину, затем повёл смоченную перекисью ватку ниже, к локтю. Саша собралась было поинтересоваться зачем, как у неё разом перехватило дыхание от жгучей боли. Словно бы перекись попала в глубокую царапину, а не на целую и невредимую кожу.
Заметив Сашину реакцию, Лев тут же остановился и подул на оставленный ваткой мокрый след. На мгновение стало немного легче. Так он и продолжил, чередуя перекись и успокаивающий холодок дыхания, словно бы обрабатывал разбитую коленку маленькому ребёнку.
Закончив с дезинфекцией, Лев взялся за бинт: замотать растревоженное плечо. Повязку он наложил быстро, а вот с узлом почему-то замялся; долго проверял натяжение, подравнивал лохматящиеся кончики, примерялся к расположению. Саше вначале показалось, что Лев просто тянет время, но он так достоверно хмурился и фыркал, словно на самом деле беспокоился о её комфорте.
— Так будет нормально, — прервала она возню Льва пару минут спустя. — Здесь не мешает.
Он кивнул и послушно завязал кончики бинта, после чего убрал их под соседний виток.
Перевязка дала Саше немного времени на размышления, хотя она всё равно не решила, как начать столь необходимый ей разговор. Заняв себя сбором аптечки, Саша зашла с малого:
— Что у меня с рукой? Обычные ушибы так не болят.
— Не в ушибе дело. — Лев деловито принялся заворачивать в упаковку остатки бинта. — Тебя поцарапал караконджо, а у них очень грязные когти. Такие раны надо промывать сразу, и как можно тщательнее.
— Кара… кто?
— Караконджо, — медленно повторил Лев, словно бы угловатое слово не было бессмысленным набором звуков. — Водный демон.
— Ты хочешь сказать, что меня поцарапал… водяной? — Тяжело плюхнувшись на табуретку, Саша на всякий случай поставил аптечку обратно на стол. — Нечисть, да? Из детских сказок? Она меня поцарапала невидимыми когтями, и теперь я тоже стану водяным?
— Когти вполне видимые, просто надо знать, как смотреть. И нет, в этом смысле караконджо не заразны.
Саша возмущённо замотала головой, отказываясь верить в невнятную Страну чудес на своём пороге. Какие-то водяные, туши человекоконей, несуществующие раны… босоногий Лев с когтистыми лапами — вызывающе спокойный и внимательный.
— Я не верю, — глухо прошептала Саша. — Я. Не. Верю.
— Придётся. Иначе я не смогу объяснить тебе, что происходит.
— У меня глюки, да?
— Нет. Ты же не ударилась головой?
Саша истерично хохотнула, но тут же запнулась, наткнувшись на уверенный взгляд светло-зелёных глаз.
— Саш, у тебя нет галлюцинаций, сотрясения мозга или солнечного удара. Я всё объясню — после того, как ты расскажешь мне свою версию. Что ты видела? Или тебе показалось, что видела. Пожалуйста?
Безграничное терпение в голосе Льва почему-то вызвало у Саши глухое раздражение. Прикрывая неуместную, абсолютно детскую реакцию, она поднялась из-за стола и принялась возиться с чайником. Если они собирались обсуждать всякое… «мистическое», ей требовалось занять чем-то руки.
— Я альфа-редактор. «Муза». Я чувствую, когда формулировка текста не отвечает авторской задумке. Физическое ощущение… зуд за глазами. Иногда — очень редко — оно появляется у меня само по себе, даже если рядом нет никаких текстов. — Поставив чайник на подставку, Саша методично обтёрла его полотенцем и затем включила. — Сегодня в автобусе я почувствовала этот зуд. Тот усатый, с которым ты разговаривал — он как-то странно смотрел на меня… у меня от него коленки тряслись.
— Он следил за тобой, — мягко произнёс Лев. Саша дёрнулась и уронила на столешницу складываемое полотенце. — Баечники опасны только для спящих, зато отлично умеют маскироваться. Если бы не твой дар, ты бы его в жизни не заметила.
— Ещё один дух? Неважно… Когда я вышла из автобуса, то увидела под аркой несколько человек. Наверное, я хотела спрятаться от старика; испугалась, что он выйдет вслед за мной. Но меня скрутило, как только я добежала до арки. Словно бы всё отключилось: зрение, слух… остался один только чёртов зуд. Дальше я плохо помню.
Лев Саше не поверил. Она спиной ощущала его выжидающий взгляд, с каждый секундой молчания становящийся всё тяжелее и тяжелее. Саша потянулась за чашками, хотя чайник едва-едва нагрелся.
Когда тишина стала совсем невыносима, Саша с громким стуком поставила чашки на стол и повернулась ко Льву:
— Хорошо! Я помню, как кто-то разодрал мне руку. Когтями! Чёрт возьми, я помню, как текла кровь! И рядом постоянно ржала лошадь. И эти серые, которые на меня напали, они всё время хрипели и щёлкали... Люди так не говорят!
— Саш…
— Тот, что держал меня — он тоже что-то шипел. Прямо мне в ухо. И он был мокрый! И холодный. Как утопленник. Только что вылезший из проруби утопленник…
— Саша!
Встревоженное лицо Льва плыло перед глазами. Саша не сразу поняла, что дело в скопившихся слезах.
— А потом ты… лохматый, с когтями, с этими б-ботинками. И к-конь… У него была ч-человеческая г-голова. Ты видел? У эт-того коня б-была ч-человеческая…
Лев резко вскочил, и на мгновение Саша испугалась, что её сейчас ударят: такая мрачная решимость царила на его лице. Но Лев лишь мягко взял её за плечи и притянул к себе.
Сашу никогда ещё не обнимал кто-то настолько высокий и крупный. Лев — тёплый, почти горячий и на удивление жёсткий — загораживал и стол, и кухонную дверь, и даже потолок. Длинная мягкая щетина щекотала Саше лоб, острые когти цеплялись за натянувшуюся между лопаток майку. От Льва одновременно пахло дождём и старым шерстяным одеялом — запахами знакомыми и успокаивающими. Саша чуть поёрзала в крепких, нетребовательных объятиях, уткнулась лбом в широкое плечо и медленно выдохнула.
— То, что ты видела, случилось на самом деле, — Лев говорил негромко, губами почти касаясь Сашиной макушки. — Духи существуют. Часть из них сейчас охотится на тебя.
— Почему?
— Потому что ты «муза» и можешь им помещать. У нас таких, как ты, называют «проводниками». Иногда «ключниками».
— «Таких, как я»? Альфа-редакторов?
— Полукровок, — мягко поправил Лев. — Детей Верхнего и Обратного городов.
— Я не понимаю, — Саша попыталась заглянуть Льву в глаза, но он мягко надавил ей на затылок. Широкая ладонь скользнула по влажным прядям и замерла у основания шеи.
— Верхний город — место, где живут люди. То, что ты видишь вокруг.
— Москва?
— Оно всё Москва: и Верхний, и Обратный, и даже Холмы. Лицо и две изнанки одного и того же города. Верхний — это материальное воплощение. Обратный — культурное. То, что придумано о Москве или москвичами.
Саша мелко дёрнула головой. На объяснение рассказ Льва не походил, скорее уж на красивую выдумку. Почувствовав Сашино недоверие, он заговорил настойчивее, чуть громче:
— Твоя мать из Обратного города. Ты не можешь её найти, потому что пятнадцать лет назад она вернулась домой.
— Ты её знаешь?
— Немного. — Лев медленно поднял и опустил плечо, словно бы боясь потревожить Сашу. — Мы все друг друга знаем.
— Что… кто вы такие? Люди?
— Не совсем. Мы… духи, наверное. Суть явлений. Персонификации, персонажи, воплощения. Нас порождает людское творчество.
— И моя мать… — Саша осеклась, не зная, как закончить фразу.
— Дух парка.
— Какого?
— Сокольники.
Это стало последней каплей. Боднув Льва в плечо, Саша громко, вымученно рассмеялась. Потому что большего бреда в своей жизни она не слышала. Лев так серьезно говорил о духах, обратных городах, охотящихся на Сашу чудовищах… Словно о вещах само собой разумеющихся, нормальных, а не отчаянной фантазии сумасшедшего.
Более того. Он терпеливо ждал, пока Саша отсмеётся, гладил её дрожащие плечи и всё повторял:
— Тише, тише. Всё в порядке.
Как будто ужасная правдоподобность его бреда не пугала Сашу сильнее монстров.
— Расскажи мне ещё, — отсмеявшись и отдышавшись, Саша выбралась из тёплых объятий. На несколько секунд ей стало до неуютного стыдно: так цепляться за человека, о котором она не знала ровным счётом ничего. Даже имя его больше напоминало удачное прозвище. — Кто ты? Тот усатый старик в автобусе — он тоже душа какого-то парка? И остальные — они из этого… Обратного города?
— Они с Холмов. — Прислонившись плечом к холодильнику, Лев наблюдал за Сашей со спокойным вниманием. Он не пытался убеждать и не вскидывался на явную насмешку в её словах, только раздражающе терпеливо отвечал на каждый вопрос. — Ещё одна изнанка Москвы. Самый старый из трёх городов.
— И там тоже живут духи?
— Не совсем. Правильнее их называть… нечистью, я полагаю. Они — исконные обитатели земли, на которой потом построили Москву
— Нечисть, — с недоброй насмешкой протянула Саша, — с Холмов. На меня охотятся домовые да лешие. И я должна тебе поверить, потому что?..
— Потому что я говорю правду. А ещё потому, что охота продолжится. Саш, я пытаюсь защитить тебя, но если ты слепо лезешь Холмам прямо в руки, я мало чем могу помочь. Сегодня я уже почти опоздал!
Едва сдерживаемое отчаяние Льва заставило Сашу вздрогнуть. Что-то подкупало в его эмоциях, его словах. Льву хотелось верить. В конец концов, Саша была альфа-редактором — человеком, способным залезть в чужую голову. Чем не фантастика уровня домовых да леших?
— Допустим, я тебе верю. — Нервно облизнувшись, Саша подняла глаза. От принятого решения на душе стало чуть спокойнее. — Допустим, существуют и Обратный город, и Холмы. Чем им помешала я?
— Это долгая история. — В первый раз с начала разговора Лев позволил себе улыбнуться краешком рта. Улыбка сгладила хищность черт, оставив взамен интеллигентное дружелюбие. — Тебе лучше устроиться поудобнее, прежде чем мы начнём.
Саша кивнула, соглашаясь с задержкой, и направилась к холодильнику. Оправляющийся от шока организм требовал пищи, да и Льва следовало накормить — хотя бы в качестве благодарности. Вдобавок, кухонная рутина успокаивала. Саша любила готовить: не столько даже ради результата, сколько ради чёткой механики процесса.
Трель мобильника застала Сашу посреди ответственного процесса выкладывания мяса на разогретую сковородку. Растеряно замерев с куском в руках, Саша уставилась на подрагивающий карман джинсов. Из короткого замешательства её вывел голос Льва; забрав у Саши мясо и мягко оттеснив её от плиты, он произнёс:
— Ответь. Я тут управлюсь.
Саша благодарно кивнула, сполоснула руки и вытянула уже откровенно надрывающийся телефон.
Звонил Александр Евгеньевич. Встревоженный голос начальника заставил Сашу виновато поморщиться — она совсем забыла, что обещала позвонить ему. Тут же мелькнула мысль рассказать Александру Евгеньевичу обо всём произошедшем, но дальше полуоформившегося желания она не зашла. Саша хотела вначале сама разобраться в происходящем, а уже потом вовлекать в приключившийся с ней фарс третьих лиц.
Так что она заверила Александра Евгеньевича, что с ней всё в порядке и, выслушав беззлобную лекцию о вреде забывчивости, повесила трубку.
В квартире божественно пахло свежепожаренным мясом.
Саша ненадолго остановилась на пороге, рассматривая, как ловко управляется на кухне Лев. Он двигался с инстинктивной уверенностью человека, находящегося в собственном пространстве, и Саше это нравилось. В жестах Льва читалась столь необходимая в данный момент стабильность, даже основательность — и ни грамма нервозности, грозившей захлестнуть саму Сашу прямо с головой.
— У меня всё готово, — не оборачиваясь, произнёс он и рассеяно пробежался по сенсорным кнопкам варочной панели. — Достань, пожалуйста, тарелки.
Саша достала, тут же отстранилась, пропуская Льва к раковине. Незатейливую нормальность происходящего немного пошатнул тот факт, что кастрюлю с макаронами Лев держал голыми руками, но Саша уже устала не верить своим глазам. На двоих они быстро раскидали по тарелкам нехитрый ужин и отнесли его на стол.
Пару минут на кухне стояла относительная тишина, нарушаемая лишь звонким постукиванием вилок о тарелки. Саша растеряла часть аппетита после звонка Александра Евгеньевича, а вот Лев свою порцию уминал чуть ли не с довольным урчанием. Осилив большую часть, он сжалился над Сашей и принялся рассказывать:
— Обратный город и Холмы — это изнанки Верхнего города. Географически все они находятся в одной точке, просто в разных плоскостях существования. Как соседние страницы одной и той же книги. — Вилка в руке Льва едва заметно дёрнулась, словно бы он в последний момент передумал подчёркивать слова жестом. — Потому, кстати, ты не видишь свою царапину: её нанесли на обратной стороне, а мы сейчас в Верхнем городе. Полукровкам доступны сразу две плоскости; они могут свободно переходить между своими городами и брать попутчиков. Помимо них существуют общие дороги: в Москве это метро. Оно ведёт и в Обратный, и в Верхний, и на Холмы. Чтобы люди случайно туда не попали, входы и выходы спрятали глубоко в туннелях.
Лев немного помолчал, задумчиво ковыряясь в тарелке. Насколько Саша его понимала, он не был большим любителем пространных речей.
— Многие вещи существуют во всех трёх городах одновременно. Но заселённое пространство полностью отдаёт себя своему хозяину. Жить в одних и тех же домах мы не можем: люди болеют, нечисть и духи голодают. Верхнему городу проще всего расширять свою территорию, он её создаёт. Обратный же и Холмы спорят за каждый освободившийся клочок. — Чем дальше рассказывал Лев, тем меньше лёгкости оставалось в его словах. С глубокой морщинкой между широких светлых бровей и опущенными уголками рта он внезапно показался почти старым. — Захватить чужие земли тяжело: надо согнать всех местных жителей и уничтожить их дома. Таким занимаются только люди, и то по незнанию. Взамен они же регулярно создают ничейную территорию, на которой не живут сами и на которой с радостью бы поселились мы — новые станции метро.
Резким движением взъерошив и без того стоящие торчком волосы, Лев тяжело уставился за окно. Там вновь собралась гроза.
— С одной стороны, туннели располагаются под землёй, а значит у Холмов на них больше прав. С другой, станции сделаны руками человека, и потому ближе Обратному городу. Чтобы споры за новые участки всякий раз не превращались в войну, мы договорились об… «игре». — Сердито фыркнув, Лев царапнул позабытую вилку кончиком загнутого когтя. — Раз в год, за день до летнего солнцестояния, представитель Холмов проходит по метро и оставляет в городе семь меток, которые «привязывают» станцию. В само же солнцестояние игрок Обратного должен пройти тот же маршрут из конца в начало, найти все метки и на их основе сплести свои чары. Если он уложится в те пять часов, что метро закрыто для пассажиров, то станция достанется его народу. Мы вправе мешать друг другу, но Обратный город недостаточно стар и могущественен, чтобы самостоятельно привязывать новые территории. Так что первопроходца обычно не трогают. Вот того, кто пытается распутать его чары…
Лев пристально, словно бы оценивающе посмотрел на Сашу. Она невольно поёжилась под его тяжёлым взглядом и отвела глаза.
— Поскольку мы не знаем маршрут первопроходца, на время игры нам требуется проводник. Полукровка, как ты. У вас есть особый талант, умение выбирать правильные решения: слова или пути, без разницы. Малую часть его вы используете, даже живя в Верхнем городе. В ночь Солнцестояния мы находим духа и проводника, на территории которых открылась новая станция, и они идут по маршруту.
Внезапно голос Льва сорвался на хриплый полушёпот. Он зачастил, словно бы опасаясь, что его в любой момент перебьют:
— Сегодня я игрок, а ты — мой проводник. И я прошу тебя помочь нам. Холмы выиграли последние четыре станции. Застройка Москвы с каждым годом всё плотнее и плотнее. Если так пойдёт и дальше, то нам негде будет жить. Город останется без культурной изнанки, без своей души. Это страшно, Саш. Я видел города, где нечисть победила духов, и где люди истребили обоих. Они мёртвые. Там можно выживать, но они превратились в бесконечную бездушную трясину.
Сочетание лихорадочной мольбы и преданности дому тронуло и чуть напугало Сашу. Ей хотелось запустить ладонь в пушистую гриву, пригладить стоявшие дыбом вихры и уверить Льва, что всё будет хорошо. Не столько даже для его успокоения, сколько для своего собственного: такие сильные, искренние люди не должны были так теряться.
ПочитатьПросто хотела сказать "Спасибо" людям, которые помогали с этим текстом своими консультациями:
Anda, которая весьма способствовала созданию визуальных образов ключевых духов, а так же после четырёх лет хождения мимо затащила-таки меня в Чайный дом на Мясницкой.
Арьего, которая рассказала о странной башне-беседке в Нескучном, тем самым заставив меня попробовать себя в роли писателя ужастиков.
Отцу, к которому я бегала со странными вопросами вроде "Можно ли с Крымской набережной сигануть в Москву-реку?" и "Как хрупким барышням правильно пить чистый спирт?".
И вечное спасибо Яндекс.Картам и Google Maps – за возможность писать такие тексты, более или менее сидя на пятой точке ровно.
Оглавление:
Часть первая: (1/2), (2/2)
Часть вторая: (1/5), (2/5), (3/5), (4/5), (5/5).
Эпилог: (1/1)
Ссылки на скачивание полного текста:
Формат .doc, Формат .pdf, Формат .txt
Моей персональной крошечной Москве...
Москва-Обратная
Сдаюсь. Столица не по мне.
Я верю в древнее преданье —
Что вздрогнет всадник на коне
С простёртой пред собою дланью,
И с пеной каменной у рта,
Сметая полчища ОМОНа,
Прибьёт на Красные врата
Рекламный щит: «Сдаю хоромы»...
А. Щербина
Я верю в древнее преданье —
Что вздрогнет всадник на коне
С простёртой пред собою дланью,
И с пеной каменной у рта,
Сметая полчища ОМОНа,
Прибьёт на Красные врата
Рекламный щит: «Сдаю хоромы»...
А. Щербина
Часть первая
Верхний город
20-21 июня 2013 года
Верхний город
20-21 июня 2013 года
Читать (1/2)
(~15 стр./45 т.з.)
(~15 стр./45 т.з.)
Саша как раз закрыла рабочий файл, когда в углу экрана всплыло окошко внутренней почты. Короткое письмо в пару строчек: неформальное приглашение зайти да подпись, которая заставила Сашу мечтательно улыбнуться. В «Гипате» визит к шефу накануне выходных считался хорошей приметой.
Выключив компьютер, Саша подхватила рюкзак, разложила по карманам телефон и плеер и в последний раз оглядела офис. Крошечный закуток, отведённый ей одной, с трудом вмещал рабочий стол, многофункциональное компьютерное кресло и одностворчатый шкаф для одежды, по лету служивший дополнительным стеллажом. В качестве украшения водилась ещё и пара кактусов по обе стороны от монитора. Сверившись с висящим на стене фирменным календарём «Гипаты», Саша полила правый кактус, передвинула левый, чтобы его не припекало утреннее солнце, и с тем покинула кабинет.
Часы показывали вполне благопристойные без четверти пять.
Всю короткую дорогу до кабинета Александра Евгеньевича Саша не могла сдержать чуть глуповатой счастливой улыбки. Как и большинство сотрудниц «Гипаты», Сашу не обошла стороной легкомысленная влюблённость в начальство. Мечтать о высоком широкоплечем блондине с ясными серыми глазами было легко и безопасно: о счастливом браке и двенадцатилетнем сынишке Александра Евгеньевича знало всё агентство. Симпатия Саши напоминала любовь к литературному персонажу: самодостаточное чувство, не требующее ответных признаний.
Что, конечно же, не помешало Саше одёрнуть блузку и пригладить волосы, прежде чем сунуть к начальству нос.
— Александр Евгеньевич?
— Сашенька? Заходи-заходи. Я тебя на пороге поймал, да?
— Есть немного. — Смущённо улыбнувшись, Саша проскользнула в кабинет. Александр Евгеньевич взглядом указал ей на монструозных габаритов кресло для посетителей и, не спрашивая, налил стакан холодной минералки — дань воцарившейся в Москве жаре. — Вы хотели меня видеть?
— Хотел кое-что тебе передать. Пришли авторские экземпляры от февральского проекта... — не прекращая говорить, Александр Евгеньевич чуть ли не по локти зарылся в бездонный нижний ящик своего стола. — Вообще-то их ещё утром принесли, но Мариночка сказала, что у тебя какой-то тяжёлый текст, и лучше тебя лишний раз не трогать.
— Очередной «шедевр» Соколова. Вы сами знаете, как оно…
— Да уж… Сочувствую.
Лицо Александра Евгеньевича выражало самое что ни на есть искреннее понимание. «Автора С.», как за глаза называли Соколова, в «Гипате» недолюбливали. Образцовый графоман, он выпекал свои романчики со скоростью промышленной хлебопечки и с завидной регулярностью таскал их в агентство, всё ещё веря, что альфа-редактор может компенсировать отсутствие таланта и бедный язык. Правда, гонорары Соколов платил щедрые, с правками не спорил, да и «Гипату» рекламировал с завидным усердием. Так что агентство всякий раз коллективно скрипело зубами и принимало очередную рукопись на вычитку.
Саше, как младшему из четырёх текстовых альфа-редакторов, доставалась львиная доля сугубо коммерческих заказов. Чаще всего это были подобные «Авторы С.»…
— Нашёл! — победно воскликнул Александр Евгеньевич и взмахнул стопкой DVD-дисков в прозрачных пластиковых боксах.
…но иногда попадались и действительно любопытные проекты. Как, например, вычитка текстов для новенькой компьютерной игры.
В стопке оказалось три диска: без полиграфии и вкладышей, зато с рукописной благодарностью от сценарного отдела в верхнем боксе. Саша тут же принялась крутить плотную картонку в руках, решая, повесить ли её в офисе или унести домой. Александр Евгеньевич за размышлениями наблюдал с явным нетерпением, словно бы ему хотелось что-то спросить.
— Да? — незатейливо поинтересовалась Саша, заметив мучения начальства.
Александр Евгеньевич широко и чуть смущённо улыбнулся:
— Мне Петька с самого февраля все уши своими игрушками прожужжал… Ты не могла бы подарить ему один диск? Раз уж появились авторские.
— Конечно! — Саша выбрала верхний бокс, вложила в него лист с серией букв и цифр, прежде прикреплённый к благодарности, и протянула его Александру Евгеньевичу.
Он недоуменно вздёрнул бровь.
— А это что такое?
— Доступ на закрытый бета-тест он-лайн версии. Пете должно понравиться.
— Спасибо! А сама чего не воспользуешься? Я же знаю, ты любишь играть.
— Только не он-лайн, общий чат — не место для альфа-редактора. Я лучше в оффлайновой версии посижу, тут хоть все тексты вычитаны.
— Понятно… Ну, если тебе действительно не надо, Петька будет счастлив.
Решив, что разговор окончен, Саша поднялась из-за стола, но Александр Евгеньевич попросил её задержаться ещё ненадолго. Изменившийся взгляд его — встревоженный, если не откровенно испуганный — Саше не понравился. Она нервно дёрнула лямку рюкзака и вопросительно склонила голову.
— Саш, ты знаешь, какое сегодня число?
— Да, двадцатое. А что?
— Завтра солнцестояние… опять вылезет псих, охотящийся на альфа-редакторов.
— Разве его не поймали? Полиция в том году клялась и божилась, что изловила своего маньяка. Тогда ещё телевизор дня три гудел, я точно помню.
— Ты же понимаешь: наша полиция… — Александр Евгеньевич мрачно покачал головой. — Понятия не имею, кого они там на деле сцапали.
Саша нахмурилась и кивнула. Неуловимый психопат, каждое летнее солнцестояние нападающий на альфа-редакторов, для большинства москвичей был городской легендой, и только тесный редакторский мирок относился к нему на полном серьёзе. Даже когда полиция по осени объявила о его поимке, многие, подобно Александру Евгеньевичу, этому не поверили. Особенно старожилы: они любили напоминать, что слухи о маньяке ходили и в их молодости. Простая арифметика подсказывала, что некто уже более полувека охотился на альфа-редакторов Москвы. Немного утешало то, что жертвы отделывались ссадинами и переломами, иногда долгими визитами к психотерапевту. Маньяк использовал какой-то самодельный наркотик, после которого бедолаг неделями мучили красочные галлюцинации.
— Сашенька, будь осторожней, — тихая просьба Александра Евгеньевича отвлекла Сашу от её невесёлых размышлений. — Хорошо?
— Я постараюсь.
— Постарайся, пожалуйста. Ты сейчас домой одна поедешь?
— Да. — Не дав начальству возразить, Саша поспешно добавила: — На автобус идёт практически до самого моего дома. Никаких тёмных подворотен и безлюдных переулков!
— Может, тебя всё-таки кто-нибудь проводит или встретит?
— Отец позавчера уехал на конференцию. — Саша виновато улыбнулась, хотя о переносе на июнь традиционного питерского сбора математиков сама узнала всего пару дней тому назад. — Если вам будет спокойней, я могу позвонить, когда доберусь до дома.
— Давай. Я бы и сам тебя проводил, да тут работы на целый вечер. — С притворно-вымученным вздохом Александр Евгеньевич ткнул пальцем в лежащую перед ним стопку бумаг сантиметра в три толщиной. — Мы всё-таки пробили проект по вычитке классиков, но издательство требует отдать первый макет в типографию не позже сентября.
— И потому оно решило начать с «Войны и Мира»?
— Что, это? — Александр Евгеньевич хлопнул по распечатке и от души рассмеялся. — Это, Сашенька, всего лишь контракт.
Саша в восторженном ужасе вытаращилась на злополучную стопку:
— Никогда в жизни не полезу в начальство… Лучше уж Соколов!
— Согласен, Сашенька, согласен. А теперь, если ты не против… хотелось бы вернуться домой до того, как Петька ляжет спать.
— Конечно, Александр Евгеньевич. Удачи с контрактом!
— Спасибо. Не забудь мне позвонить.
Уходя, Саша ненадолго задержалась в просторном холле «Гипаты»: попрощаться с Мариночкой (секретаршей Александра Евгеньевича) и тоже собравшимся домой Сергеем (коллегой-редактором из графического отдела). Радостно сверкая глазами, Мариночка уцепила Сашу за локоть и тут же принялась хвастаться новым маникюром и духами, купленными накануне в каком-то жутко дорогом бутике на Кузнецком. Выбраться из цепких отполированных коготков Саше удалось, но с потерями: ворот блузки пал жертвой драгоценного аромата.
Не то чтобы запах оказался слишком неприятным (скорее просто тяжёлым и подходящим взрослой женщине, а не молодой девушке), просто к косметике Саша была равнодушна. Сказывались и пятнадцатилетнее отсутствие матери, и талант альфа-редактора, затрудняющий работу с самыми доступными источниками по теме: глянцевыми журналами и интернетом. Добавить сюда лежащие в иных плоскостях интересы… О своей внешности Саша заботилась ровно настолько, насколько того требовали нормы гигиены и бытовая опрятность. В остальном её устраивал образ «серой мышки». Он замечательно гармонировал с её внешностью: небольшим ростом, мальчишеским телосложением и мелкими, непримечательными чертами лица.
Впрочем, склонность к простоте и натуральности являлась отличительной чертой всех альфа-редакторов. Это Саше объяснили в гимназии, в которую отец её перевёл, когда выяснилось, что плохие оценки и хронические головные боли — не каприз и не болезнь, а последствия учёбы по невычитанным книгам. Гимназия (крупнейшая из трёх московских, работающих с детьми-«музами») обеспечивала учеников не только «правильными» учебниками и пособиями, но и мебелью из природных материалов, максимально близким к естественному освещением и натуральной едой. А так же возможностью трудоустроиться туда, где вокруг её выпускников разве что не водили хороводы.
За юных альфа-редакторов, особенно таких бесконфликтных и старательных, как Саша, велись настоящие войны: СМИ, издательства, редакторские и PR-агентства, политические партии и крупные фирмы, даже само государство. Люди, интуитивно чувствующие идеальные формулировки авторской мысли, требовались гораздо чаще, чем могло показаться на первый взгляд. Как правило, за прилипчивыми слоганами и запоминающимися логотипами, за любой вдохновляющей речью или сенсационным журналистским расследованием, за каждой феноменально успешной рекламной кампанией стояло по «музе».
Саша никогда не хотела заниматься бизнесом или политикой, её страстью была литература. Поэтому, сразу после выпускного получив от Александра Евгеньевича Палого приглашение работать в «Гипате», она согласилась не раздумывая. Четвёртое по величине редакторское агентство Москвы, специализирующееся на художественных произведениях, устраивало Сашу по всем параметрам.
К тому же, дорога от дома до офиса занимала всего сорок минут.
Улица встретила Сашу резкими порывами ветра, разогнавшими дневную духоту. С востока надвигалась массивная туча, и в воздухе замерла звенящая предгрозовая тишина. Впервые за три невыносимо жарких дня дышалось полной грудью. Улыбнувшись темнеющему небу, Саша лёгким шагом двинулась к автобусной остановке.
Первые тяжёлые капли дождя посыпались ровно тогда, когда Саша нырнула под козырёк. Люди, прежде рассредоточенные вокруг остановки, засуетились, тесно забились под почти бесполезную крышу. Защищённая от непогоды человеческой стеной, Саша сквозь мутный пластик наблюдала за почти горизонтальными всполохами молний.
Подъехавший автобус заставил людскую массу тем же неделимым комом выбраться под дождь. Несколько человек раскрыли зонты, вместе с собой укрывая и соседей; Саша ловко скользнула под ближайший чёрный купол. Державший зонт мужчина улыбнулся и передвинул руку, пряча от непогоды не только их головы и плечи, но и Сашин рюкзак.
В салоне автобуса — новеньком, с низким полом и высокими креслами — толпа быстро расползлась по углам. Саша пристроилась в центре, у окна, обеими руками схватившись за горизонтальный поручень. Бивший наискось ливень заливал стекло, так что за водяной стеной виднелись лишь фары застрявших в традиционной пятничной пробке машин. Гроза остановила и без того едва ползущую дорогу, так что Саша настроилась на долгую поездку. Достав из-за воротника наушники, она надела их, включила плеер и закрыла глаза. Первый гитарный аккорд слился с перестуком дождя и рокотом отъезжающего автобуса.
Держать в переполненном рекламой транспорте глаза закрытыми, а голову занятой музыкой давно уже стало для Саши рефлексом. Раздражающего зуда за глазами, сигналящего альфа-редактору о необходимости внесения правок, ей хватало и на работе. Конечно, существовали специальные техники, приучавшие игнорировать дискомфорт — без них стала бы кошмаром жизнь работающих с изображениями визуальщиков — но Саше они никогда не давались.
Потому-то знакомый зуд, появившийся тогда, когда перед глазами Саши не было ни намёка на текст, её встревожил. Она огляделась, насколько позволяла собравшаяся вокруг толпа: народ мирно висел на поручнях, прижимая к себе сумки и портфели; пара человек, держа экраны у самых носов, читала со смартфонов. Саша зажмурилась обратно, и к усилившему зуду немедленно добавилось странное ощущение, будто бы кто-то за невидимую нить тянул её к кабине водителя. У турникета в окно смотрела усталая женщина лет сорока, рядом подросток азартно давил на кнопки игровой приставки. Саша повернулась к хвосту автобуса, рассудив, что если её тянет вперёд, то причина, скорее всего, скрывается сзади.
Худощавого пожилого мужчину на последнем ряду Саша заметила сразу: он таращился так самозабвенно, что белки его глаз сверкали через пол-автобуса. Сашин взгляд зацепился за длинные чёрные усы старика, кончики которых свисали до самого подбородка; проскальзывающий сквозь форточку ветер порой ставил их почти горизонтально. Как показалось Саше, старик ни разу не моргнул даже после того, как она его обнаружила, и этот яростный взгляд вкупе с мерзко шевелящимися усами заставил её вздрогнуть. Саша попыталась отодвинуться, спрятаться за другими пассажирами, но высокий «насест» давал отличный обзор; с расположенного над колесом сидения весь салон был как на ладони.
Несмотря на то, что гроза ещё бушевала, да и до дома оставалось всего пять остановок, жуткий старик так напугал Сашу, что она решила пересесть на следующий автобус. Впрочем, стоило ей двинуться к выходу, как в хвосте салона началось какое-то движение.
Старика загородила широкая спина, принадлежавшая очень лохматому высокому мужчине в лёгком тканевом плаще. Судя по беспокойству рядом сидящих и стоящих пассажиров, между лохматым и стариком тут же завязался спор. Продлился он не больше минуты, после чего невольный Сашин спаситель растворился в толпе, а его соперник сжался, поблек и скромно уставился в окно.
Саша выдохнула и мысленно поблагодарила лохматого незнакомца. Зуд за глазами тут же утих, невидимая верёвка ослабла, а вместо испуга появилось лёгкое смущение: подумаешь, в транспорте пялятся.
На остановке вместе с Сашей вышла добрая половина автобуса, так что в толпе, да ещё под никак не прекращающимся ливнем, трудно было сказать, сошли ли с ней усатый старик или лохматый спаситель. Быстро оглянувшись (некстати вспомнился разговор с Александром Евгеньевичем об охотящемся на «муз» маньяке), Саша бегом направилась к арке своего дома, где пережидало грозу ещё с полдюжины человек.
На контрасте с открытой улицей в арке царила почти ночная темнота. В иной раз Саша бы задержалась, дала себе привыкнуть к резкой смене освещения, но стоило ей шагнуть под свод, как снова вернулся зуд за глазами. Он оказался настолько силён, что Саша зажмурилась и инстинктивно сжала голову руками. Мерзкое ощущение копошащихся под кожей муравьёв быстро расползлось, охватило лоб и затылок и по шее спустилось вниз, к плечам и груди.
Кто-то дёрнул Сашу за руку, и она вздрогнула: столь обжигающе холодным было это прикосновение. Её не выпустили; наоборот, нечто тяжёлое и ледяное упало на плечи, обхватило поперёк живота, заткнуло рот. На мгновение первобытный страх расчистил туман в мыслях — Саша распахнула глаза, огляделась: вокруг стояла непроглядная темень. На фоне тьмы двигались чуть более светлые фигуры; пять или шесть грязно-серых силуэтов с дрожащими краями. Их лица и одежда так же сливались в единые пятна. Только слышались глухие тихие голоса, словно бы доносившиеся сквозь толщу воды.
В следующий момент зуд вернулся и Саша вновь зажмурилась.
Несколько секунд ничего не происходило, а затем холод медленно скользнул по Сашиному телу: животу, левому предплечью, плечу. Достигнув шеи, холод резко устремился вниз; вслед за ним пришло болезненное тепло. Что-то горячее скатилось по Сашиной руке, обогнуло локоть, заструилось по кисти. Жидкое, но слишком густое, что бы быть дождевой водой.
Саша попыталась закричать, и тут же зажавшая ей рот ладонь крепко обхватила нижнюю челюсть и потянула вверх, заставляя запрокинуть голову. По открывшемуся горлу ударил порыв зимнего колючего ветра. У самого уха раздалось конское ржание, за ним несколько резких выдохов, и рука на Сашином животе сжалась невыносимо крепче, словно бы к чему-то готовясь: вспышке сопротивления или необходимости удержать бессознательную жертву. Внезапное движение выбило из Сашиных лёгких последний воздух.
Полузадушенная, она быстро потеряла и счёт времени, и почву под ногами. Но когда её резко выпустили, даже отшвырнули, реальность вернулась пёстрым калейдоскопом. Саша ударилась о стену уже раненным плечом; невольно вырвавшийся крик мигом сорвался на тихий скулёж: не хватало воздуха. Не в силах удержаться на ногах, Саша по стенке сползла на землю. Инстинкты кричали «Бежать!», хотя от одной только мысли о движении туман перед глазами стал ещё плотнее.
Лошадиное ржание, теперь такое же приглушённое, как и все остальные звуки, неслось со всех сторон; периодически его перекрывал злой, протяжный рык крупного зверя. Его источник находился где-то перед Сашей: ей пару раз показалось, что что-то тёплое и мягкое скользнула по подтянутым к груди коленям.
К тому моменту, как туман перед Сашиными глазами рассеялся окончательно, под аркой воцарилась глухая тишина: ни ржания, ни рыка, ни рокота затянувшейся грозы. Нападавших не осталось тоже. Только прямо напротив Саши на корточках сидел лохматый широкоплечий мужчина в перекошенном и насквозь промокшем тканевом плаще. В автобусе Саша видела его со спины, но в том, что именно этот человек избавил её от подозрительного старика, сомневаться не приходилось.
Он молчал, не пытаясь ни приблизиться, ни прикоснуться к Саше, и даже смотрел ей не в глаза, а куда-то в переносицу: словно бы боялся спугнуть. А бояться было чего: с такого расстояния двухметровый незнакомец выглядел невероятно внушительно. Чуть вьющиеся волосы рыжевато-каштанового цвета переходили в широкие полосы бакенбард, те — в двухнедельную щетину на подбородке. Мускулистые руки с широкими ладонями и неожиданно аккуратными пальцами заканчивались длинными заострёнными ногтями, больше напоминавшими когти. Распахнутый плащ демонстрировал обтянутую футболкой широкую грудь, которая размеренно приподнималась и опускалась, словно бы её владелец только что и не разогнал с полдюжины соперников.
На правом плече незнакомца висели связанные за шнурки ботинки.
Именно они, замеченные последними, выдернули Сашу из её полушокового состояния. Она вздрогнула, запоздало схватилась за разодранное плечо — и вместо ожидаемой крови нашла мокрую от дождя ткань. Прилипший к коже рукав пачкало только серое пятно грязи, оставленное ударом о стену. Исчезли и редакторский зуд, и муть перед глазами; стали различимы перестук утихающего ливня и собственное неровное дыхание. В поясницу неприятно утыкался сползший рюкзак.
В целом, чувствовала себя Саша относительно неплохо. Если бы не дожидающийся её когтистый незнакомец с ботинками через плечо, она бы и вовсе решила, что всё случившееся ей привиделось. Мало ли: переутомление, вызванное непрерывной работой с текстом «Автора С.». Никто так до сих пор и не разобрался, как именно альфа-редакторы чувствуют идеальные формулировки и какие у их таланта побочные явления. Но незнакомец сидел, ждал. С невозмутимостью и терпением памятника.
Было в грозном великане что-то такое, что заставило Сашу внимательно присмотреться. Что-то знакомое и одновременно тревожное, как полузабытое неприятное воспоминание. Не диковинное ли сочетание лохматой гривы, бакенбард и щетины — и на удивление умного, интеллигентного даже лица?
— Я тебя знаю, — неожиданно для самой себя выпалила Саша. И вдруг поняла, что это действительно так: — Пятнадцать лет назад. Ты подвозил мою мать.
Воспоминание встало перед Сашиным внутренним взором, чёткое, как фотография. Майский вечер, тёплый и сонный; сладкий запах цветущих во дворе вишен. Семья Саши жила тогда на первом этаже, и, хотя отец велел дожидаться его в гостиной, Саша наблюдала за происходящим из-за шторы в спальне. Мать с отцом вышли из подъезда: она с небольшой сумкой, он — с чемоданом; остановились у такси, боковыми колёсами залезшего на тротуар. Что-то тихо друг другу сказали. Затем отец положил чемодан в багажник, помог матери усесться на заднее сиденье и с глухим хлопком закрыл дверь машины. Через несколько секунд она отъехала.
Последний раз, когда Саша видела свою мать… не самое лучшее воспоминание. Потому, наверное, и затёрлась малозначительная деталь: третий участник сцены. Водитель не ждал за рулём, он стоял рядом с такси, опершись о его крышу. Высокий (восьмилетней Саше он тогда и вовсе показался гигантом) лохматый мужчина в расстёгнутом плаще. Плащ за пятнадцать лет изменился, а вот грива и умное лицо остались теми же самыми.
Безумие заключалось в том, что сидящему напротив Саши мужчине было никак не больше тридцати пяти. Но и помнила она его таким же, а не двадцатилетним юношей.
— Я тебя помню, — ещё раз повторила Саша дрожащим от испуга голосом. — Как я могу тебя помнить?
Незнакомец вздохнул и первый раз посмотрел Саше в глаза, внимательно и насторожено.
— Я объясню, — негромко ответил он. — Только уберёмся с улицы.
Он поднялся, поправил норовившие сползти с плеча ботинки, протянул руку. Саша схватилась за неё абсолютно инстинктивно, даже и не вспомнив об опасно загнутых когтях. Руки у незнакомца оказались жёсткими и чуточку шершавыми; сухое тёпло чужой ладони целиком обхватило Сашину кисть.
Подняв Сашу на ноги, незнакомец ещё несколько секунд не выпускал её руки из своей. Не так, будто бы опасался побега, а скорее готовый в любой момент предложить дополнительную опору.
Гроза закончилась. Дождь ещё моросил, и вода текла по асфальту широкими грязными лентами, но из-за края тучи показалось солнце. Сашин спутник пропустил её вперёд, и она внезапно поймала себя на том, что ведёт домой абсолютно не знакомого ей человека. Только ради ответов, уверяла она себя, хотя и не очень-то верила в подобный самообман.
Сашиной решимости хватило ненадолго. Прямо перед аркой, перегородив добрую половину проезжей части, валялась огромная лошадиная туша. Ноги её лежали неестественно прямо, хвост и грива — насквозь промокли, а голова…
Саша ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. Круто изогнутая конская шея оканчивалась человеческой головой с грязными и спутанными русыми волосами.
Слепо отпрянув, Саша спиной влетела в своего спутника. Он прошипел что-то неразборчивое — кажется, выругался, — взял Сашу за плечи и мягко отвернул от невозможного чудовища. Она благодарно вцепилась в одну из когтистых ладоней.
— Ч-что эт-то?
— Я объясню, — успокаивающе пообещали ей. — Я всё объясню.
Саша только и смогла, что рвано кивнуть в ответ.
Они добрались до дома, не встретив по пути ни уродливых чудовищ, ни обычных людей. Саша двигалась на автомате: панель домофона на подъездной двери, кабина лифта, замок. Руки тряслись, ключи вначале никак не хотели вылезать из кармана, затем — попадать в скважину. Пока Саша возилась, её спутник терпеливо ждал за Сашиной спиной, словно бы загораживая от неведомой опасности. Живая стена иррационально успокаивала.
Переступив через порог своей квартиры, Саша опять растерялась. Она понятия не имела, что делать дальше. Требовать ответы? Выжидать? Закатить истерику, потому что паника плескалась у самого горла и грозила с минуты на минуту захлестнуть с головой? Звонить в психушку?
Сашин спаситель принял решение за неё. Он оглядел крохотную прихожую, шумно втянул носом воздух, словно бы принюхиваясь, и сказал:
— Нам надо заняться твоим плечом.
Плечо отчаянно горело, так что возражать Саша не стала. Она показала гостю ванную и кухню, сама же ушла в спальню переодеться. Времени и сил на это дело потребовалось немало: мокрая одежда намертво прилипла к телу, а левая рука отказывалась двигаться выше локтя. При том, что никаких видимых повреждений помимо небольшой ссадины Саша не нашла, она не могла даже прикоснуться к плечу; боль вспыхивала с такой силой, что слёзы наворачивались на глаза.
Переодевшись, Саша вышла из комнаты и тут же наткнулась взглядом на своего гостя. Он сидел на тумбочке в прихожей и терпеливо ждал. У его ног стояли ботинки, на коленях лежал аккуратно сложенный плащ, а у локтя дожидалась своего часа аптечка. В глазах же царило выражение сдержанного любопытства.
— Пойдём на кухню, — слишком вымотанная, чтобы смущаться или пугаться, коротко попросила Саша. — Там освещение лучше.
Они устроились за пустым кухонным столом, придвинув табуретки и разложив содержимое аптечки. Не тратя времени, Сашин гость взял её за руку, повернул ссадиной к свету и принялся рассматривать покрасневшую кожу с таким вниманием, какого не заслуживала ни одна царапина в мире.
— Меня Лев зовут, — произнёс он минуту спустя. И потянулся за пузырьком с перекисью.
— Я Саша.
— Знаю. Саша Данилова. — Огромные ладони с жуткими когтями — вблизи становилось понятно, что это самые настоящие звериные когти — двигались с поразительной аккуратностью. Даром, что даже одна ладонь обхватывала две трети Сашиного плеча. — Будет щипать. Потерпи немного.
Уверенными, почти механическими движениями Лев прочистил ссадину, затем повёл смоченную перекисью ватку ниже, к локтю. Саша собралась было поинтересоваться зачем, как у неё разом перехватило дыхание от жгучей боли. Словно бы перекись попала в глубокую царапину, а не на целую и невредимую кожу.
Заметив Сашину реакцию, Лев тут же остановился и подул на оставленный ваткой мокрый след. На мгновение стало немного легче. Так он и продолжил, чередуя перекись и успокаивающий холодок дыхания, словно бы обрабатывал разбитую коленку маленькому ребёнку.
Закончив с дезинфекцией, Лев взялся за бинт: замотать растревоженное плечо. Повязку он наложил быстро, а вот с узлом почему-то замялся; долго проверял натяжение, подравнивал лохматящиеся кончики, примерялся к расположению. Саше вначале показалось, что Лев просто тянет время, но он так достоверно хмурился и фыркал, словно на самом деле беспокоился о её комфорте.
— Так будет нормально, — прервала она возню Льва пару минут спустя. — Здесь не мешает.
Он кивнул и послушно завязал кончики бинта, после чего убрал их под соседний виток.
Перевязка дала Саше немного времени на размышления, хотя она всё равно не решила, как начать столь необходимый ей разговор. Заняв себя сбором аптечки, Саша зашла с малого:
— Что у меня с рукой? Обычные ушибы так не болят.
— Не в ушибе дело. — Лев деловито принялся заворачивать в упаковку остатки бинта. — Тебя поцарапал караконджо, а у них очень грязные когти. Такие раны надо промывать сразу, и как можно тщательнее.
— Кара… кто?
— Караконджо, — медленно повторил Лев, словно бы угловатое слово не было бессмысленным набором звуков. — Водный демон.
— Ты хочешь сказать, что меня поцарапал… водяной? — Тяжело плюхнувшись на табуретку, Саша на всякий случай поставил аптечку обратно на стол. — Нечисть, да? Из детских сказок? Она меня поцарапала невидимыми когтями, и теперь я тоже стану водяным?
— Когти вполне видимые, просто надо знать, как смотреть. И нет, в этом смысле караконджо не заразны.
Саша возмущённо замотала головой, отказываясь верить в невнятную Страну чудес на своём пороге. Какие-то водяные, туши человекоконей, несуществующие раны… босоногий Лев с когтистыми лапами — вызывающе спокойный и внимательный.
— Я не верю, — глухо прошептала Саша. — Я. Не. Верю.
— Придётся. Иначе я не смогу объяснить тебе, что происходит.
— У меня глюки, да?
— Нет. Ты же не ударилась головой?
Саша истерично хохотнула, но тут же запнулась, наткнувшись на уверенный взгляд светло-зелёных глаз.
— Саш, у тебя нет галлюцинаций, сотрясения мозга или солнечного удара. Я всё объясню — после того, как ты расскажешь мне свою версию. Что ты видела? Или тебе показалось, что видела. Пожалуйста?
Безграничное терпение в голосе Льва почему-то вызвало у Саши глухое раздражение. Прикрывая неуместную, абсолютно детскую реакцию, она поднялась из-за стола и принялась возиться с чайником. Если они собирались обсуждать всякое… «мистическое», ей требовалось занять чем-то руки.
— Я альфа-редактор. «Муза». Я чувствую, когда формулировка текста не отвечает авторской задумке. Физическое ощущение… зуд за глазами. Иногда — очень редко — оно появляется у меня само по себе, даже если рядом нет никаких текстов. — Поставив чайник на подставку, Саша методично обтёрла его полотенцем и затем включила. — Сегодня в автобусе я почувствовала этот зуд. Тот усатый, с которым ты разговаривал — он как-то странно смотрел на меня… у меня от него коленки тряслись.
— Он следил за тобой, — мягко произнёс Лев. Саша дёрнулась и уронила на столешницу складываемое полотенце. — Баечники опасны только для спящих, зато отлично умеют маскироваться. Если бы не твой дар, ты бы его в жизни не заметила.
— Ещё один дух? Неважно… Когда я вышла из автобуса, то увидела под аркой несколько человек. Наверное, я хотела спрятаться от старика; испугалась, что он выйдет вслед за мной. Но меня скрутило, как только я добежала до арки. Словно бы всё отключилось: зрение, слух… остался один только чёртов зуд. Дальше я плохо помню.
Лев Саше не поверил. Она спиной ощущала его выжидающий взгляд, с каждый секундой молчания становящийся всё тяжелее и тяжелее. Саша потянулась за чашками, хотя чайник едва-едва нагрелся.
Когда тишина стала совсем невыносима, Саша с громким стуком поставила чашки на стол и повернулась ко Льву:
— Хорошо! Я помню, как кто-то разодрал мне руку. Когтями! Чёрт возьми, я помню, как текла кровь! И рядом постоянно ржала лошадь. И эти серые, которые на меня напали, они всё время хрипели и щёлкали... Люди так не говорят!
— Саш…
— Тот, что держал меня — он тоже что-то шипел. Прямо мне в ухо. И он был мокрый! И холодный. Как утопленник. Только что вылезший из проруби утопленник…
— Саша!
Встревоженное лицо Льва плыло перед глазами. Саша не сразу поняла, что дело в скопившихся слезах.
— А потом ты… лохматый, с когтями, с этими б-ботинками. И к-конь… У него была ч-человеческая г-голова. Ты видел? У эт-того коня б-была ч-человеческая…
Лев резко вскочил, и на мгновение Саша испугалась, что её сейчас ударят: такая мрачная решимость царила на его лице. Но Лев лишь мягко взял её за плечи и притянул к себе.
Сашу никогда ещё не обнимал кто-то настолько высокий и крупный. Лев — тёплый, почти горячий и на удивление жёсткий — загораживал и стол, и кухонную дверь, и даже потолок. Длинная мягкая щетина щекотала Саше лоб, острые когти цеплялись за натянувшуюся между лопаток майку. От Льва одновременно пахло дождём и старым шерстяным одеялом — запахами знакомыми и успокаивающими. Саша чуть поёрзала в крепких, нетребовательных объятиях, уткнулась лбом в широкое плечо и медленно выдохнула.
— То, что ты видела, случилось на самом деле, — Лев говорил негромко, губами почти касаясь Сашиной макушки. — Духи существуют. Часть из них сейчас охотится на тебя.
— Почему?
— Потому что ты «муза» и можешь им помещать. У нас таких, как ты, называют «проводниками». Иногда «ключниками».
— «Таких, как я»? Альфа-редакторов?
— Полукровок, — мягко поправил Лев. — Детей Верхнего и Обратного городов.
— Я не понимаю, — Саша попыталась заглянуть Льву в глаза, но он мягко надавил ей на затылок. Широкая ладонь скользнула по влажным прядям и замерла у основания шеи.
— Верхний город — место, где живут люди. То, что ты видишь вокруг.
— Москва?
— Оно всё Москва: и Верхний, и Обратный, и даже Холмы. Лицо и две изнанки одного и того же города. Верхний — это материальное воплощение. Обратный — культурное. То, что придумано о Москве или москвичами.
Саша мелко дёрнула головой. На объяснение рассказ Льва не походил, скорее уж на красивую выдумку. Почувствовав Сашино недоверие, он заговорил настойчивее, чуть громче:
— Твоя мать из Обратного города. Ты не можешь её найти, потому что пятнадцать лет назад она вернулась домой.
— Ты её знаешь?
— Немного. — Лев медленно поднял и опустил плечо, словно бы боясь потревожить Сашу. — Мы все друг друга знаем.
— Что… кто вы такие? Люди?
— Не совсем. Мы… духи, наверное. Суть явлений. Персонификации, персонажи, воплощения. Нас порождает людское творчество.
— И моя мать… — Саша осеклась, не зная, как закончить фразу.
— Дух парка.
— Какого?
— Сокольники.
Это стало последней каплей. Боднув Льва в плечо, Саша громко, вымученно рассмеялась. Потому что большего бреда в своей жизни она не слышала. Лев так серьезно говорил о духах, обратных городах, охотящихся на Сашу чудовищах… Словно о вещах само собой разумеющихся, нормальных, а не отчаянной фантазии сумасшедшего.
Более того. Он терпеливо ждал, пока Саша отсмеётся, гладил её дрожащие плечи и всё повторял:
— Тише, тише. Всё в порядке.
Как будто ужасная правдоподобность его бреда не пугала Сашу сильнее монстров.
— Расскажи мне ещё, — отсмеявшись и отдышавшись, Саша выбралась из тёплых объятий. На несколько секунд ей стало до неуютного стыдно: так цепляться за человека, о котором она не знала ровным счётом ничего. Даже имя его больше напоминало удачное прозвище. — Кто ты? Тот усатый старик в автобусе — он тоже душа какого-то парка? И остальные — они из этого… Обратного города?
— Они с Холмов. — Прислонившись плечом к холодильнику, Лев наблюдал за Сашей со спокойным вниманием. Он не пытался убеждать и не вскидывался на явную насмешку в её словах, только раздражающе терпеливо отвечал на каждый вопрос. — Ещё одна изнанка Москвы. Самый старый из трёх городов.
— И там тоже живут духи?
— Не совсем. Правильнее их называть… нечистью, я полагаю. Они — исконные обитатели земли, на которой потом построили Москву
— Нечисть, — с недоброй насмешкой протянула Саша, — с Холмов. На меня охотятся домовые да лешие. И я должна тебе поверить, потому что?..
— Потому что я говорю правду. А ещё потому, что охота продолжится. Саш, я пытаюсь защитить тебя, но если ты слепо лезешь Холмам прямо в руки, я мало чем могу помочь. Сегодня я уже почти опоздал!
Едва сдерживаемое отчаяние Льва заставило Сашу вздрогнуть. Что-то подкупало в его эмоциях, его словах. Льву хотелось верить. В конец концов, Саша была альфа-редактором — человеком, способным залезть в чужую голову. Чем не фантастика уровня домовых да леших?
— Допустим, я тебе верю. — Нервно облизнувшись, Саша подняла глаза. От принятого решения на душе стало чуть спокойнее. — Допустим, существуют и Обратный город, и Холмы. Чем им помешала я?
— Это долгая история. — В первый раз с начала разговора Лев позволил себе улыбнуться краешком рта. Улыбка сгладила хищность черт, оставив взамен интеллигентное дружелюбие. — Тебе лучше устроиться поудобнее, прежде чем мы начнём.
Саша кивнула, соглашаясь с задержкой, и направилась к холодильнику. Оправляющийся от шока организм требовал пищи, да и Льва следовало накормить — хотя бы в качестве благодарности. Вдобавок, кухонная рутина успокаивала. Саша любила готовить: не столько даже ради результата, сколько ради чёткой механики процесса.
Трель мобильника застала Сашу посреди ответственного процесса выкладывания мяса на разогретую сковородку. Растеряно замерев с куском в руках, Саша уставилась на подрагивающий карман джинсов. Из короткого замешательства её вывел голос Льва; забрав у Саши мясо и мягко оттеснив её от плиты, он произнёс:
— Ответь. Я тут управлюсь.
Саша благодарно кивнула, сполоснула руки и вытянула уже откровенно надрывающийся телефон.
Звонил Александр Евгеньевич. Встревоженный голос начальника заставил Сашу виновато поморщиться — она совсем забыла, что обещала позвонить ему. Тут же мелькнула мысль рассказать Александру Евгеньевичу обо всём произошедшем, но дальше полуоформившегося желания она не зашла. Саша хотела вначале сама разобраться в происходящем, а уже потом вовлекать в приключившийся с ней фарс третьих лиц.
Так что она заверила Александра Евгеньевича, что с ней всё в порядке и, выслушав беззлобную лекцию о вреде забывчивости, повесила трубку.
В квартире божественно пахло свежепожаренным мясом.
Саша ненадолго остановилась на пороге, рассматривая, как ловко управляется на кухне Лев. Он двигался с инстинктивной уверенностью человека, находящегося в собственном пространстве, и Саше это нравилось. В жестах Льва читалась столь необходимая в данный момент стабильность, даже основательность — и ни грамма нервозности, грозившей захлестнуть саму Сашу прямо с головой.
— У меня всё готово, — не оборачиваясь, произнёс он и рассеяно пробежался по сенсорным кнопкам варочной панели. — Достань, пожалуйста, тарелки.
Саша достала, тут же отстранилась, пропуская Льва к раковине. Незатейливую нормальность происходящего немного пошатнул тот факт, что кастрюлю с макаронами Лев держал голыми руками, но Саша уже устала не верить своим глазам. На двоих они быстро раскидали по тарелкам нехитрый ужин и отнесли его на стол.
Пару минут на кухне стояла относительная тишина, нарушаемая лишь звонким постукиванием вилок о тарелки. Саша растеряла часть аппетита после звонка Александра Евгеньевича, а вот Лев свою порцию уминал чуть ли не с довольным урчанием. Осилив большую часть, он сжалился над Сашей и принялся рассказывать:
— Обратный город и Холмы — это изнанки Верхнего города. Географически все они находятся в одной точке, просто в разных плоскостях существования. Как соседние страницы одной и той же книги. — Вилка в руке Льва едва заметно дёрнулась, словно бы он в последний момент передумал подчёркивать слова жестом. — Потому, кстати, ты не видишь свою царапину: её нанесли на обратной стороне, а мы сейчас в Верхнем городе. Полукровкам доступны сразу две плоскости; они могут свободно переходить между своими городами и брать попутчиков. Помимо них существуют общие дороги: в Москве это метро. Оно ведёт и в Обратный, и в Верхний, и на Холмы. Чтобы люди случайно туда не попали, входы и выходы спрятали глубоко в туннелях.
Лев немного помолчал, задумчиво ковыряясь в тарелке. Насколько Саша его понимала, он не был большим любителем пространных речей.
— Многие вещи существуют во всех трёх городах одновременно. Но заселённое пространство полностью отдаёт себя своему хозяину. Жить в одних и тех же домах мы не можем: люди болеют, нечисть и духи голодают. Верхнему городу проще всего расширять свою территорию, он её создаёт. Обратный же и Холмы спорят за каждый освободившийся клочок. — Чем дальше рассказывал Лев, тем меньше лёгкости оставалось в его словах. С глубокой морщинкой между широких светлых бровей и опущенными уголками рта он внезапно показался почти старым. — Захватить чужие земли тяжело: надо согнать всех местных жителей и уничтожить их дома. Таким занимаются только люди, и то по незнанию. Взамен они же регулярно создают ничейную территорию, на которой не живут сами и на которой с радостью бы поселились мы — новые станции метро.
Резким движением взъерошив и без того стоящие торчком волосы, Лев тяжело уставился за окно. Там вновь собралась гроза.
— С одной стороны, туннели располагаются под землёй, а значит у Холмов на них больше прав. С другой, станции сделаны руками человека, и потому ближе Обратному городу. Чтобы споры за новые участки всякий раз не превращались в войну, мы договорились об… «игре». — Сердито фыркнув, Лев царапнул позабытую вилку кончиком загнутого когтя. — Раз в год, за день до летнего солнцестояния, представитель Холмов проходит по метро и оставляет в городе семь меток, которые «привязывают» станцию. В само же солнцестояние игрок Обратного должен пройти тот же маршрут из конца в начало, найти все метки и на их основе сплести свои чары. Если он уложится в те пять часов, что метро закрыто для пассажиров, то станция достанется его народу. Мы вправе мешать друг другу, но Обратный город недостаточно стар и могущественен, чтобы самостоятельно привязывать новые территории. Так что первопроходца обычно не трогают. Вот того, кто пытается распутать его чары…
Лев пристально, словно бы оценивающе посмотрел на Сашу. Она невольно поёжилась под его тяжёлым взглядом и отвела глаза.
— Поскольку мы не знаем маршрут первопроходца, на время игры нам требуется проводник. Полукровка, как ты. У вас есть особый талант, умение выбирать правильные решения: слова или пути, без разницы. Малую часть его вы используете, даже живя в Верхнем городе. В ночь Солнцестояния мы находим духа и проводника, на территории которых открылась новая станция, и они идут по маршруту.
Внезапно голос Льва сорвался на хриплый полушёпот. Он зачастил, словно бы опасаясь, что его в любой момент перебьют:
— Сегодня я игрок, а ты — мой проводник. И я прошу тебя помочь нам. Холмы выиграли последние четыре станции. Застройка Москвы с каждым годом всё плотнее и плотнее. Если так пойдёт и дальше, то нам негде будет жить. Город останется без культурной изнанки, без своей души. Это страшно, Саш. Я видел города, где нечисть победила духов, и где люди истребили обоих. Они мёртвые. Там можно выживать, но они превратились в бесконечную бездушную трясину.
Сочетание лихорадочной мольбы и преданности дому тронуло и чуть напугало Сашу. Ей хотелось запустить ладонь в пушистую гриву, пригладить стоявшие дыбом вихры и уверить Льва, что всё будет хорошо. Не столько даже для его успокоения, сколько для своего собственного: такие сильные, искренние люди не должны были так теряться.
@темы: Сказки и истории
-
-
14.11.2014 в 13:18Результат предсказуем, вместо работы я сидела и читала, получая огромное удовольствие от)
-
-
14.11.2014 в 14:03-
-
14.11.2014 в 14:22там пара очипаток проскользнула, надо?
-
-
14.11.2014 в 14:25Спасибки! Брось на почту или у-мыл, подправлю.